Она уже шла по широкой лестнице в свой номер, когда вспомнила, что надо бы поесть перед встречей: Кэн и Хуан всегда пили очень задорно, она быстро с ними хмелела и не помнила огромную часть разговоров. Сегодня хотелось поболтать вдоволь. Попросив портье распорядиться об ужине, она впорхнула в номер и застыла. На столе в гостиной стоял букет гибискусов.

В конверте рядом была короткая записка на корейском: «Не смог быть сегодня. Позвони. Я жду». Ей словно ошпарили руку. Фыркнув, она разорвала записку с конвертом. «Словно жене написал – позвони».

Странная ситуация: ее новая, размеренная жизнь словно подошла к обрыву, а перед ногами бушует океан ее прошлого. Ей казалось, что она стоит на твердой земле, несокрушимой, потому что ей уже столько лет, но океан все ближе и ближе подступает к ее тверди. Почему ей кажется, что волны его вот-вот обрушатся на нее и все, что она строила годами, не оглядываясь, не вспоминая, на все, что она называла «новой жизнью».

Так, перед букетом с розоватыми цветами, ее и застал официант, вкатывающий тележку с накрытыми блюдами.

– Ваш ужин, мэм.

– Спасибо! Оставьте там. Только почему так много?

– Не могу знать, мэм. Столько заказано для вас.

Она не помнила уже, сколько и что конкретно заказывала внизу. Протянув чаевые, она закрыла за официантом дверь и уселась на бежевый диван в центре гостиной. Копаясь в телефоне, машинально открыла первого попавшегося серебристого барашка. Забытый, но хорошо знакомый запах ударил ей в нос. Она так и зависла с барашком в руке. Под ее носом кипел, плескаясь, классический корейский суп. Отбросив все остальные приборы, была найдена ким-чхи, рис с овощами, закуска с анчоусами и блюдо с набором палочек.

Метнувшись к телефону, она попросила связать ее с Кэном:

– Хочу выпить. Сейчас же.

В полутемном зале не было еще посетителей. Да и кто будет выпивать в четыре часа еще и двадцатипятилетний виски? Она сидела на высоком стуле за барной стойкой и уничтожила уже второй стакан со льдом. Кэн подпер загорелой рукой щеку и заворожённо следил за ее движениями. Он даже не переоделся после заседания, да и она выбежала из номера в деловом до ужаса бежевом платье по фигуре, даже волосы не распустила. Как была на утреннем заседании, так и прибежала в бар. Молча проводив один стакан за другим, не шелохнувшись и не говоря ни слова, Кэн наконец вздохнул:

– Ты надираешься в четыре дня.

Опрокинув в себя остатки виски, она потянулась за долькой лимона на столе. Бармена от этого передернуло, но он продолжал вытирать стаканы, увлеченно наблюдая за ней.

– Он прислал мне букет гибискусов. Потом корейский обед.

– Страсть к драме у него так и не прошла, – Кэн констатировал факт. – Это все? Поэтому мы вводим в ступор этого милого бельгийского студента.

Они посмотрели на бармена, тот улыбнулся им и опять покосился на лимоны.

– Записка. Там была записка.

Кэн оживился, оторвался от своей щеки и лучезарно улыбнулся:

– Удиви меня!

– «Позвони мне. Буду ждать».

Он расхохотался на весь пустой бар:

– Это забавно. Не находишь?

– Нет, не нахожу. Я не буду читать его записки на корейском, не буду нюхать эти поганые гибискусы и звонить ему не буду.

– Хороший план. Главное – придерживаться. Где в нем виски в таком количестве?

Она уронила голову на руки перед собой:

– Он хочет, чтобы я чувствовала себя как в Сеуле. Словно мы опять все там. Звонки, записки, цветы, даже обед. Он хочет меня затянуть в это.

– Звонки? – Кэн приподнял бровь.

– Когда сделали заявление в ВОЗ, я звонила ему.

– Ну, мать, кто ж тебе теперь доктор? Так ведь говорят в России? – она кивнула, не поднимая головы. – Джун – тот еще говнюк, но прости меня, моя дорогая, ты тоже хороша. Двенадцать лет жила себе спокойно без близкого общения с ВОЗ, а тут захотела информации из первых рук. Сказал тебе что-то полезное?

– Прислал цветы, – Анна не могла оторвать лба от рук.

– Ну все, приехали, – Кэн осушил едва полный стакан с темной жидкостью, звякнув кубиками льда. – Пошли есть, а то боюсь, вечеринка закончится, не начавшись.

Перейдя в светлый ресторан напротив, они поглощали малюсенькие порции спагетти. Кэн трижды просил официанта принести ему новое блюдо. От еды Анне стало легче, голова была не такая тяжелая, мысли перестали носиться роем и выстраивались в линейную последовательность. Прожевав очередную пеперони, она даже улыбнулась:

– Дурь какая-то! Цветы в мусорку, обед туда же, записка уже там. И все! Никаких контактов, встреч и всего остального. Пообещай, что не будете его тащить ко мне. В любом состоянии.

– Даже за Хуана пообещаю, – Кэн подмигнул ей. – Своих не сдаем.

– Отлично!

– А, без меня начали! Негодники! – Хуан влетел в зал и рассмеялся так, что задрожали бокалы на столе.

– Ждали-ждали, да не дождались.

– Вроде на семь договаривались, но да ладно. Раз все в сборе, давайте начнем. Официант, – Хуан громыхал как паровой двигатель, – давай все, как им.

Мэривезеру понадобилось пять миниатюрных порций миниатюрных спагетти, чтобы оторваться от тарелки:

– Чертова кухня, даже не наесться вдоволь. Кому они готовят эти микроскопические порции?

– Высокая кухня, мой дорогой друг, создана не для того, чтобы наедаться, а чтобы чувствовать вкус еды, наслаждаться им, – Кэн, прищурясь, разглядывал Хуана сквозь прозрачный стакан.

– А то я смотрю, ты только с третьего раза смог насладиться.

– Я не показатель. Я такой же, как и ты, неотесанный чурбан, мне тоже нужна еда для удовлетворения низменного желудочного интереса, а не высокого морального. Я бы даже сказал, в этих мини-порциях есть какой-то философский смысл.

Хуан с Анной молча застыли с удивленными лицами.

– Да-да, философский, – Кэн картинно откинул выбившуюся прядь волос со лба. – Это аллегория жизни и эмоций в ней. В маленьких количествах эмоции нам просто необходимы, при чем именно в маленьких порциях. Испытай ты страх, только мизерный, он заставит тебя подняться и двигаться в сторону безопасности. Парализующий страх – это страх в неограниченном количестве. Это пять порций спагетти, если хочешь.

– Что-то в этом есть, – Хуан медленно дожевывал макароны.

– Или возьмем любовь.

Анна принялась изучать тарелку перед собой.

– Любовь в розничных количествах желанна, она источает сладкий запах движения, открытий, свершений. Но стоит ей перевалить за оптовое количество, и по тебе словно асфальтоукладчиком прошлись, – Кэн закончил и пристально посмотрел на Анну.

– Так, я что-то пропустил? – Хуан отодвинулся от стола.

– Джун прислал мне цветы, записку с просьбой позвонить и обед, – Анна просто перечислила этот список, без эмоций. Порции виски внутри делали свое дело.

Хуан вернулся к спагетти:

– Это не наше дело, Кэн.

– Когда она будет в очередной раз сбегать из страны без вещей с одним паспортом в руках, а Джун перекрывать аэропорты, как в тот раз, не забудь сказать то же самое, – сильного японца явно стал брать алкоголь натощак.

– Это было всего раз.

– Как-то больше не хочется.

– У меня муж и дети, – вырвалось у Анны.

– Да, это его остановит, – она уже даже не разобрала, кто из них хмыкнул, кажется, оба.

– Это прекрасно, но мы собирались пить. Я так вижу, что вы уже начали без меня. Но мне на это все равно, я не в обиде. Пошли, – Хуан сгреб обоих в охапку и перетащил в бар напротив.

Бельгийский студент по-прежнему натирал стаканы, а завидев знакомых посетителей, разлил виски по трем стаканам, к Анне приставил блюдце с лимонами.

– Да вы тут уже явно были, – Хуан расхохотался.

– Прости, Эни, но давайте до начала неотвратимых событий – Джун, ты, аэропорты и разборки – поговорим о деле, – Кэн слегка притронулся к стакану, пока Хуан заказывал следующий. – Мы ведь не на отдых сюда приехали. Вернее, нас вызвали. Кому какие распоряжения выдавали?