– Да, Мистер Мэривезер тоже будет. От Великобритании.

– Передавай ему привет! Лет через десять я сама смогу побывать на такой конференции как ученый.

– Конечно, сможешь, если будешь усидчивой и настойчивой, – Анна не кривила душой, Мира была способной, еще бы внимательности немного.

– А я смогу? – Мея с упованием смотрела на сестру.

– Ну не знаю, мышонок, это как пойдет, – Мира включила интонацию матери. – Надеюсь, тебе хватит усидчивости.

– Мея, милая, ты сможешь все, что только захочешь, – Анна чмокнула младшую в нос.

– Одного желания маловато, правда, мам? Нужно много работать и стараться.

Анна очень сомневалась, что ее младшая захочет стать врачом в будущем, это было явно не для ее характера. Но пока старшая сестра была непреложным авторитетом, она старалась поддержать даже в этом.

– Мея, принеси мне маленькую сумку из гардероба, зеленую. Мира, ты за старшую, папа все время будет на работе, пригляди за сестрой, не добавляйте работы всем вокруг.

Старшая, утонув в чемодане, только отмахнулась:

– Да знаю я! Ничего с нами не случится. Круто! Можно я потом примерю это? – она извлекала из недр чехол с вечерним платьем.

– Да, но потом, как вернусь.

– И-и-и туфли под него!

– Мирослава, уложи туда, где взяла. Сейчас.

– Это же Маноло! Мам, когда ты их купила? Офигеть, народ в классе умрет! Можно я хоть сфоткаю? – она убежала в комнату снимать туфли при «хорошем свете».

Анна вздохнула. В классе у Мирославы восемь человек, в первом было одиннадцать. Трое детей скончались от лейкоза один за одним. Осталось всего восемь детей: три девочки и пять мальчиков. Когда до родителей дошел слух, что она обследовала свою дочь на возможность забеременеть, к ней пришли все мамы класса с просьбой посмотреть и их детей. Все восемь были бесплодны. Младшая – Соломея, или Мея для домашних, только пошла в первый класс, который состоял из пятнадцати детишек. Единственный первый класс на несколько районов.

– Ты уже? – Паша вбежал в комнату весь в мыле. – Мы с Михалычем поехали за инструментами, завтра переделаем стенку на втором этаже. Как вернешься, можно будет заселяться.

– Куда?

– Мать, ну ты чего? На второй этаж, я ж говорил тебе. Переселяем туда лабораторию и эмбриолога, второго которого, и Машкин кабинет перевозим туда. Она тебе разве не жаловалась еще? Она уже всем поплакалась про этот переезд. Все сделаем как можно быстрее, пока нас не разорвали на части.

– Да-да, помню.

– Кстати, не знаешь, зачем Машке открытка с цветами сакуры?

Первые пару дней в Брюсселе напоминали отпуск класса люкс: шикарный отель в центре города, окруженный старинными зданиями и уютными кофейнями, из окна ее номера виднелся парк и поблескивали за деревьями воды канала. Была ранняя весна, температура не радовала, как и низкое серое небо, но в воздухе уже чувствовался легкий приторный аромат приближающегося тепла. Местные отрицали головные уборы, видимо, в знак поддержки несущегося на всех порах апреля.

Ей проводили экскурсии по местным достопримечательностям, вечером она пила кофе со сдобными булками в уютной кофейне напротив отеля. Все было тихо и мирно. Только девочка-секретарь, выделенная ей министерством в качестве личного помощника, каждый день пропадала на очередном брифинге, лэнче, собрании и инструктаже. Людей, собранных на заседание комиссии, было немало: 12 делегатов-врачей со всей их свитой, несколько десятков юристов, журналисты, сотрудники ВОЗ и пары международных организаций. Мероприятие выходило вполне масштабным.

Пока это не особо ее касалось, девочка-секретарь Алиса со всем справлялась, каждый день приносила ей письменный отчет о проделанной работе. Неизвестно зачем, конечно. Обсудив это за завтраком, они решили, что письменную отчетность Алиса будет сама отправлять в Министерство (оказалось, это есть в ее обязанностях), а Анне достаточно устного короткого сообщения о текущих делах. Жизнь совсем наладилась. Алиса забегала утром, быстро за чашкой кофе с булкой рассказывала, как все хорошо организуется, сколько всего интересного она увидела и что вернется она только к полуночи. На том и прощались.

Паша выходил по видеосвязи вечером, рассказывал о ремонте, сетовал на плохое настроение Машки, вместе болтали с девочками.

Прошло дня три, когда позвонила Машка.

– Ну привет! Как там международная арена?

– Стоит, меня пока это не касается. Гуляю, ем, пью, сплю, сколько пожелаю. У меня тут курорт.

– Это здорово, – Машка понизила голос. – А как там… ну ты понимаешь. Сакура наша как?

– Маш, ты в своем уме? Я тут делом занимаюсь вообще-то, работаю.

– Да-да, зачтено. Но ты же мне расскажешь все самое интересное? Я кстати глянула в поисковике. Это твое дело, естественно, и я помню всю ту историю, но хорош он, гаденыш, даже сейчас.

– Так, Мария Артуровна, еще вопросы есть? Адекватные, желательно.

– Ну ты и нудная! – Машка отключилась.

А в мессенджере с точностью курантов каждый день стала присылать фото сакуры разных художников и фотографов.

Первый день заседания был торжественный донельзя. Утром какой-то представитель делегации осмотрел ее с придирчивостью и скептизицмом. Видно, не найдя к чему придраться, удовлетворенно кивнул и провел в представительский мерседес. Сам сел на переднее сидение, на заднем к Анне присоединилась Алиса.

– Алис, это кто вообще такой?

– Мистер Эллисон? Это наш куратор тут – отвечает за охрану, передвижения, выполнение расписания. За расписание отвечаю я. Ну то, что мне выдали на брифинге, мы соблюдать будем, не переживайте.

– Мистер Эллисон? Он по-русски говорит?

– Да-да, конечно. Он русский, фамилия досталась от отца-бельгийца. Серьезный человек, – Алиса зашептала. – Я вам все покажу там в здании, куда можно ходить, куда нет.

– Там будут места, куда нельзя ходить?

– Ну конечно! Это же здание Международного суда!

– Ах, ну если Международного, то конечно, – Анна подумала, что надо было больше времени уделять инструктажу от Алисы, но теперь-то что переживать. Девочка, видно, хорошо подкована в коверных и подковерных играх.

Тем временем их пятиминутная поездка подошла к завершению. Они вышли у двухэтажного здания с колоннами, окруженного большой площадью. Здание походило на классический театр или собор: с множеством маленьких балкончиков, мраморными статуями на фасаде и фонтанами у подножия. Окна выходили на белоснежную каменную площадь, окаймленную зелеными кустарниками так, что взгляд беспрепятственно устремлялся вдаль к водам канала и набережной. По краю площади высились флаги разных стран, что придавало официальности сооружению. К парадному подъезду подъезжали бесшумные машины, высаживали такие же как и их маленькие делегации и скрывались за поворотом до того, как пассажиры добирались до входа.

Под двумя статуями грифонов над входом делегации встречали сотрудники с пропусками и уводили вглубь чернеющего входа.

Алиса поздоровалась с ними на бельгийском, Анна кивнула головой, мистер Эллисон молча замкнул их процессию.

Следуя по широким коридорам, покрытым ковролином, обеспечивающим полную бесшумность передвижения, Анна думала о том, кого встретит на самом заседании.

Компания планировалась славная: помимо Мэривезера, Анна ожидала встречи со своим давним знакомым – Кэнсаку Макимурой – представителем Японии на этом заседании. Кэнсаку, для друзей Кэн, был выдающимся хирургом-онкологом, специализировавшимся на гинекологических операциях в Токийском центральном госпитале. После исключения возможности естественного зачатия работы у Кэна прибавилось. Они были давними друзьями, оба хорошо разбирались в русской литературе и были преданными фанатами Харуки Мураками.

Анне было нетерпеливо шагать по бесшумным коридорам, ведь в зале заседания соберется их компания – она, Хуан Мэривезер и Кэн. Все с похожим чувством юмора, одинаковыми предпочтениями в еде (они ели всегда что-то японское), выпивке (все пили виски), взглядами на жизнь (хоть и срывали голоса при каждой встрече от попыток перекричать друг друга), а самое главное – общими мыслями о сложившейся ситуации. Ведь они знали о проблемах еще двенадцать лет назад. Тогда, молодые, напористые, уже известные врачи, они четко представляли, куда катится человечество, и пытались найти способ предотвратить катастрофу.