– Я думал насчёт идеи с отравлением, – заговорил Томас, постукивая подушечками пальцев по боковой спинке дивана, – и вспомнил, как один джентльмен обмолвился, что у них в стране есть забава для людей, любящих играть со смертью.

Мы переглянулись. Томас принял из рук Джереми горячую чашку и сделал небольшой глоток, прежде чем продолжить.

– Называется «Русская рулетка». Если кратко: игроки вставляют в камеру оружия всего один патрон и раскручивают барабан. После приставляют дуло к виску и нажимают на курок, а дальше уже воля случая и удачи – будет выстрел смертельным или холостым.

– Ты хочешь с ней сыграть? – удивилась я.

– Не совсем. Мы можем немного изменить правила игры. На рулетку поставим два цвета, один будет обозначать жизнь, второй – смерть. Если игровая кость упадёт на красный – убьём, если на зелёный – отпустим.

– Отпустим… – усмехнулась Иден. – Отличный план, Томми, если желаешь, чтобы твои тайны появились в газетах.

– Он хочет шоу, – процедил мой друг, демонстративно закидывая ногу на ногу и вытягивая руку вдоль спинки дивана.

– Идея неплохая, но он не допустит того, чтобы Дакота выжила, – заметил Джереми. – Нужно обсудить все варианты развития событий.

– Смерть вследствие отравления опиумом – одна из них.

– Что такое опиум? – спросила Мэгги.

– Наркотик, который вызывает кратковременное эйфорическое состояние, – объяснила я. – Стоит лишь переборщить с дозировкой. Единственная проблема: официально он запрещён.

– Можем объединить, – подхватил Джереми. – Сыграем с ней в эту «Русскую рулетку», и если уж ей не повезёт – отравим опиумом. – Джереми цокнул языком. – Да, план хороший. Я достану.

– Не хотелось бы, чтобы она мучилась, – вполголоса проронил Теренс.

– Не будет. Мы сделаем всё быстро.

Мои руки пахли внутренностями. Рассматривая пальцы, я невольно коснулась воспоминаний и тут же вздрогнула.

Венгрия. Лето. И мои окровавленные пальцы.

– Нам нужен чёткий план, здесь нельзя ошибиться – затараторила Мэгги. – Нужно подобрать удачное время, чтобы охраны было не запредельно много, а служанки – заняты делом.

– Ближе к полуночи, – предложила я. – Не так долго после отбоя, когда дополнительный экипаж охраны только начинает занимать пост, и то до часу только возле центрального корпуса. По территории они расходятся ближе к двум.

– Отлично. Служанки?

– Большая их часть заперта на кухне – отмывают посуду после ужина.

– Прекрасно! – обрадовался Джереми, словно мы собирались не человека убить, а обворовать киоск с мороженым. – Как нам выманить Дакоту из комнаты после отбоя? И где мы всё это провернём?

– Под третьим корпусом есть заброшенная лаборатория, – вступил в разговор Томас. – Профессор Киган как-то упомянул, что двадцать лет назад там проводились химические научные эксперименты, которые с приходом Кавендиша стали запретными. После пришёл профессор Руссу, и, пока ему не выделили седьмой корпус, все вскрытия проводились именно там. Потом помещение стало ненужным и числится как обычный склад.

– Значит, там никогда никого не бывает? – поинтересовалась Мэгги.

Томас покачал головой.

– Что ж, здесь твой выход, Томми, – произнёс Теренс. – Дакота влюблена в тебя, тут и дураку ясно, кто её выманивать после отбоя должен.

– Каким образом я, по-твоему, должен это сделать? – Томас недовольно свёл брови к переносице.

– Назначь ей встречу под звёздным небом, ох, наш невероятный принц, – протянул Теренс. – Пригласи её на свидание, чёрт побери.

– Брось, она не согласится, – усмехнулся Томас.

– Согласится. Она по уши влюблена в тебя, Кларенс. Она давно пытается выбить для себя место рядом с тобой, и, если ты дашь ей понять, что для этого необходимо лишь немного выйти за рамки приличий, она пойдёт на это.

– Может, ещё и под платье забраться?

– Это уже личные предпочтения, – хихикнула Мэгги, подняв голову к сводчатому потолку.

Все засмеялись – негромко, осторожно, ведь это было неуместным. Вскоре мы погрузились в тишину. Этой ночью совершится убийство. Тринадцатая девушка погибнет от моих рук. Я поморщилась, прежде чем поставить опустевшую чашку на блюдце и отправиться в свою комнату. Встретиться решили в половине двенадцатого у входа в третий корпус.

***

Служанка только-только подбросила свежих дров в камин, поэтому в комнате пахло горящей елью. Я положила ноги на небольшой пуфик, всматриваясь в пляшущие языки пламени, облизывающие мои оголённые ступни. Я потянулась за скомканными, пожелтевшими от сырости конвертами с размытыми штампами и родным запахом мужского одеколона. Распечатав один из них в который раз, я устало потёрла глаза и проморгалась.

«Drága lányom!

Моя дорогая Дженевив… Когда я открыл твоё письмо и прочёл, что ты переведена на второй курс, признаться, я обомлел от восторга. Эта новость не сравнится ни с какой другой, поэтому я не смогу порадовать тебя чем-то новым в этом письме, но спешу передать поздравления от твоей тётушки. Агнешка была безумно счастлива провести с тобой целое лето и надеется, что ты захочешь вновь побывать у нас в скором времени. Ты умница, Дженевив. Твоя семья гордиться тобой.

Думаю, с тем бесценным опытом, который я даровал тебе прошлым летом, ты сумеешь потеснить Эдмунда Руссу в его кресле. Я всё ещё надеюсь, что когда-нибудь ты бросишь эту никудышнюю англоязычную чепуху и согласишься перевестись в Академию Судебной Медицины здесь, в наших краях, но, если ты примешь решение остаться в Англии, знай: я буду частым гостем, потому что безумно скучаю по своей малышке. Желаю удачного первого дня на втором курсе, Дженевив.

És légy óvatos. Apád».

Его последнее письмо, полученное и прочитанное мною ровно за час до его смерти. Мой отец, к большому сожалению, не сумел пережить свой первый и последний инфаркт, и, несмотря на все те грехи, которыми он вымазал мои руки, я любила его. Он единственный, кто понимал меня, моё стремление к изучению смерти и желание прикасаться к ней. Ещё одна тётушка – Агнешка, которая любила меня больше, чем собственную дочь. Она покончила с собой на глазах у служанки, когда узнала о смерти моего отца. Увы, я могла её понять: с секретами, которые она скрывала, нельзя жить в одиночку. Они поплатились жизнью за те ужасы, которые мы вершили вместе… А чем суждено поплатиться мне? Ведь смерть скорее мой соратник, нежели враг. Бояться её – смешно, но порой я слышу, как она шелестит маленьким письмом за моей спиной. Добродетель – вот моё наказание за всех тех девушек, которых я разобрала на хирургическом столе.

***

Десять минут одиннадцатого. Я собрала волосы в низкий хвост и спрятала его под капюшон плаща. За окном – горный туман и ливень, портящий все наши планы. Иден нервно цокнула языком, сидя напротив зеркала, то и делая, что поглядывая в окно. Непослушные блондинистые кудри выбивались из-под чёрной накидки, как бы она их ни укладывала. Это только сильнее раздражало её.

– Где он так долго, чёрт его побери? – бросила она собственному отражению.

– Ещё двадцать минут.

– На улице – ливень! Ничто так не выдаёт убийцу, как смачные следы обуви на мокрой земле.

– Всё будет в порядке, – заверила я. – По тропе идти не будем, пойдём через кухню; дорога от центрального до третьего корпуса выложена камнями.

– Через кухню, – повторила она, – а служанок куда денем?

– Что-нибудь придумаем.

В дверь постучали, и Иден машинально бросилась открывать. Теренс скинул капюшон, подставляя мокрые русые волосы под приглушенный свет, отбрасывающий на стену причудливые тени.

– У центрального входа – трое стражников. Пока что они не успели занять посты у каждого корпуса, но времени у нас немного, буквально десять минут.

– Тогда выдвигаемся, чего стоим? – прошипела Иден.

Теренс мягко поцеловал возлюбленную в лоб, вкладывая в этот жест всю таившуюся в нём нежность. Иден шумно вздохнула, но, кажется, стала спокойнее. Захлопнув дверь в спальню, мы спустились по лестнице и спрятались за стеной, дабы тихо передвигающиеся по Академии служанки мирно скрылись за дверями кухни.