– Не сбудутся мои чаяния, Баженушка! – бесцветно выдала она, осматривая погоревшую выше колен ночную рубаху и осмысливая, что это единственная одёжа, что осталась хоть немного целёхонькой.

– Ну всё-всё, будет. Подожди меня, я до двора схожу, полотенце захвачу, на речку сходишь обмоешься от сажи, а следом отправимся спать. Я себе в сенях постелю, а ты в избе утро встречай.

Но уходить тот не торопился. Замявшись и неуверенно бросая взгляд на милую девушку, нырнул рукою в карман.

– Я… это… давиче ещё хотел, на Ивана Купала, но у нас всё по кривде тогда вышло…

Услыхав про праздник, девушка прикусила щёку изнутри, едва не до крови. Протянув руку на широкой длани, в светлом отблеске огромного костра позади, мерцало блеском медное колечко.

– Марья давненько благословение дала, да, видано, тебе не успела объясниться. Но тепереча тебе точно защита нужна, – он мельком глянул на пепелище что осталось от избы соседки.

Она вспомнила то, что так сильно старалась забыть. Разгорячённое тело задрожало ещё пуще. В жилах сильнее потекла кровь, подрагивающие губы сжались в тонкую нить, а два малахита острее вонзились в беседующего.

– Какого такого лешего – благословение? – отпрянула она от кольца, как от огня. – Я же не хотела замуж! Я же молвила ей! Что не по мне это всё ныне! Да ты речью кривишь, лисья твоя душа! Не могла матушка меня сосватать! Она бы так не предала меня!

– Жданка, носом не вороти!

В голосе Бажена промелькнули неприсущая тому сталь. Ждана в неверии мотала головой, отстраняясь.

– Что ж ты с ней будешь делать-то! – злобно ударил он себя по колену, а следом стал загибать перста, активно жестикулируя: – Да ты за скотиной толком не умеешь следить, вычищать, токмо кормить! Дитя на руках не ведаешь как держать! Нити прясть тоже не освоила, что вовсе позор для девки! Златка и то мастерица, игрушки да куклы вяжет – одна другой краше! А ты токмо по лугам носишься, травки собираешь, да матери лечить народ помогала пока та жива была!.. Авось всё чаешь, что в граде к знахарям на учение пробьёшься? Так не осталось уже знахарей, как мне знамо! Или на костёр захотела, коли правы деревенские и в ведовство тянет? Да там таких бестолковых как ты – пруд пруди! Больно кому сдалась!

Понуро опустив голову и уводя взгляд наискось, жених закончил, сжимая кольцо в руке и убирая восвояси:

– Моя будешь. До колодца схожу, воды наберу, да домой пойдём. Хватит себя да меня стыдить перед народом. Завтра же к делу какому прилажу. Браться за тебя надо!

Будто её вновь окатили ледяной водой, Ждана сидела зажавшись, точно связанная в тугой узел собравшись комком из чувств. Ещё не успев отойти от смерти матушки, вонзился в сердце острый нож укоров друга. Давно, видать, он мысли такие хранил, так о ней думал, да в момент слабины наружу выставил?

Тяжело выдохнув, Бажен поднялся и с напряжёнными добела кулаками направился вдаль. Стоило только ему махнуть десять саженей широким шагом и раствориться в ноченьке… Жданы, как и след простыл.

Неслась девица так, как сокол ясно-небушко крылами ласкает, распущенные волосы тонкими переспелыми колосьями болтались позади, а босые ноги кололи камни да травы нарушая покой затаившихся на сон светлячков и мушек. Как в беспамятстве убегала она от всего прошлого и грядущего будущего, будто её желание скрыться с виду стало сподвигнуто чем-то свыше и бежала она на неведомый зов слушая только до горечи израненное сердце, а луна освещала ей путь.

«Без крова. Без родичей. Без поддержки родовой. Ненужная. Лишняя. Не позволю себя отдать без моего спросу! Уж лучше сгореть, да только себе принадлежать! Не дамся!».

Околица осталась позади и теперь виднелась маленькой точкой, а пред нею расстилались необъятные поля Беловодских долин ударяющихся о могучую россыпь массивных сосен и берёз вдали. И не возникало даже мысли воротиться назад, хотя и говаривали что прямо перед лесом непроглядным да безжизненным имеется овраг наречённый Провалищем. Мол, кто ступит на те просторы – боле никогда не вернётся в Явь, сгинет прямиком в Навь без права вымолить у Чернобога иную судьбу в новом обличье оставив в среднем мире лишь косточки свои. Многих овраг сгубил, но к домыслам добавляли, что в мгновения чаяний это место каждого поникшего тянет как магнитом и не всем удавалось выбраться, коли попали сюда в безумьях.

Она остановилась у края. Шаг – и тьма крутого оврага заберёт её в свои покои навсегда, и будет там её могила. Замученное и затравленное сердечко пуще грома свирепого ударяло в груди, отдавая горячей пульсацией в виски, изо рта дёргано выбивался пар, кончик языка прошёлся колкостью.

«Пусть ты найдёшь жениха такого, какого желаешь – богатого, ласкового к прихотям твоим девичьим и доброго помыслами, чтобы ладной хозяйкой ты была, Златушка. Дай Род тебе Бажен чтобы матушка с батюшкой жили ещё много летов. Да и Беловодью процветания, ведь не такие уж и плохие люди живут, просто… несчастливые?» – крепче стиснув белёсые ручонки она мысленно благодарила всех, кого только видели её глаза за недолгую жизнь.

Только благие эмоции сменились на чернь, что ступала рука об руку с нею и стала она поминать былое, подначивая себя:

– Но сколько же зла они мне причинили? Сколько бед и горя свалили на того, в кого было легко указать перстом! И в других селеньях дохнет животина, случаются смерти, но здесь телёнком для битья оказалась сирота… подкидыш! Горе мне что матушкин дом по моей вине почил под сон что обуял меня на чердаке неверный! Только вот почто же замуж, маменька? Насилу! Неужто девичья душа способна лишь мужа оберегать, да деток рожать?! По его крыло желала меня упихнуть? Заслужили ли все они моих добрых слов? Правы вы оказались! Ваша взяла! Слаба я и бестолкова! Да пусть вам всем пусто будет! Пусть Навь вас настигнет, и как вы меня – так и вас заклюёт!

Стоило ей лишь подумать о грешном, как тут…

– Стой, окаянная!

Басистый мужской голос заставил застыть на месте едва ни сделав шаг. Данка будто проснулась ото сна и огляделась вокруг. Её ножка замерла в двух футах от неистово искрящейся во тьме водице Святого озера.

– Чья будешь?

Девушка по-прежнему не глядела на беседующего, ведь в мыслях размышляла – как так оказалось, что вот-вот была в долине подле провалища, и в миг теперь стоит около свята озера – чудость неведомая!

– Ничейная. Сама я своя, вот как! – бросила она правду в сердцах.

Обернувшись, смелая встретилась глазами с очень высоким под три аршина18 крепким мужем с густой светлой бородой, объятого в неясный крой одёжы, кои в здешних краях не ношены, собранными сзади длинными светло-русыми власами и небольшими голубыми глазками выглядывающими из-под хмурой надбровной дуги. «Городской, однако» – пронеслось в голове у девы.

– Чья-то или ничейная сути не меняет! Ты зорче бы глядела, куда идёшь. Не боязно во владениях мрака разгуливать?

– Не знаю имени твоего, но уж не тебе, добрый души человек, мне советы давать. Иди куда шёл!

И только Ждана хотела развернуться и пошагать своим путём, как тяжёлый голос отрубил:

– Велес я.

Зелёные очи распахнулись, отблеснув яркими камушками от лунного диска. Ждана гадала, что, если это и впрямь Велес, – один из высших богов дающий добро на богатый урожай и здоровый скот, но помимо, его основной задачей является переправа каждого из людей на ту сторону Нави, – то дело худо. Ко всему это был тот бог, которому велено самим Родом перемещаться чрез все три мира в своём истинном обличье и порядки блюдить, потому правда могла быть. Напрягая глаза, она принялась чётче рассматривать встретившегося, но ничего непримечательного не заметила, кроме очелья19, на котором располагался жёлто-оранжевый осколок драгоценного камушка, с выгравированном символом – стрелы с пустым древком, устремлённой вверх. Давече такого узора она не ведала, но что-то в глубине души заскребло не то в благоговении, не то в опасении.