Илья замолкает, словно ждет, что я спрошу, в чем была ошибка, или скажу что-нибудь еще. Но у меня во рту слишком пересохло, чтобы говорить, и я застываю на месте, ненавидя то, что чувствую под этим ужасным взглядом, направленным на меня.

– Они пришли за мной, – наконец говорит он, отвечая на вопрос, который я так и не задала. – Напали на меня в моем же собственном отеле. После этого мне удалось их выследить. Это было довольно легко, хотя они и думали, что им удалось скрыться.

С этими словами он подходит на шаг ближе, поднимая лезвие ножа. Я практически не дышу, кровь заледенела в жилах, я боюсь пошевелиться или даже вздохнуть.

Когда он проводит холодным лезвием по моей руке, разрезая ткань рукава рубашки, я чувствую, какое оно холодное. Сначала едва ощущаю острие, но, когда он добирается до моего плеча и царапает кожу, я резко вздыхаю.

Его грубоватое выражение лица не меняется, и он продолжает, опуская нож между моих грудей, разрезая рубашку и снова царапая меня.

Порезы неглубокие, но из-за них у меня будут шрамы, и по мере того, как он делает их все больше и больше, маленькие ранки начинают перерастать в огромные; с каждым вздохом я ощущая невыносимую боль.

Хуже всего то, что я знаю – он делает это нарочно. Пытается обнажить меня перед собой и в то же время причинить мне боль. Он делает надрезы настолько глубоко, насколько хочет, но может зайти гораздо глубже.

Он может разрезать меня на куски прямо здесь.

Может убить меня в любой момент.

Каждый раз, когда нож вонзается в кожу, мне приходится сдерживаться, чтобы не сдвинуться с места. Я не хочу шевелиться и помогать ему резать меня глубже. Не желаю истекать кровью в этом дерьмовом здании.

Илья продолжает говорить, поддерживая со мной односторонний разговор, как будто это обычный вторник. Его взгляд прикован к ножу и тем остаткам кожи, которые он еще не обнажил.

– Я разрабатывал стратегию, план по поимке убийц Николая. Хотел заставить их заплатить за то, что они сделали. Я наблюдал за их складом, пытался оценить их слабые места, и что же я увидел? Маленький олененок, сбегающий поутру. И вот она, возможность. – Из его груди вырывается хриплый смешок. – Ведь, как известно, маленьких оленят гораздо легче загнать, чем волков.

Произнося последние слова, он проводит лезвием по моему горлу, и я даже не смею сглотнуть, буквально удерживаемая страхом на кончике ножа. Но он не режет. Вместо этого он двигается вниз по другой моей руке, и я почти падаю в обморок от облегчения, что меня еще не убили.

Затуманенный взгляд Ильи скользит по моему лицу, и мне хочется отвернуться от него, но я не делаю этого. Он хищник, да, а я его жертва, но не стану вести себя подобным образом.

– И вот, я поймал тебя, – продолжает он. – У тебя есть информация, которая мне нужна, чтобы убрать этих людей, и ты мне ее дашь.

У меня кружится голова, в животе все переворачивается от явной угрозы, прозвучавшей в его тоне. Этот человек может легко убить меня. Может пытать до тех пор, пока я не расскажу ему все, что он хочет знать, все секреты, которые когда-либо раскрывали мне братья Воронины, а затем убить за причиненное беспокойство. После чего он отправится за братьями и, вероятно, победит. Они втроем будут драться как проклятые, но…

Я хочу отогнать от себя эту мысль, поскольку мне должно быть все равно. Я не должна ничего к ним чувствовать. Они сами виноваты, сами пошли на риск, который, по их словам, был приемлемым, если это означало, что они отомстят.

И теперь я в центре этого дерьмового шоу.

Острый кончик ножа Ильи разрезает мою рубашку так, что она сползает с одной стороны. Конечно, это та сторона, где шрамов больше всего, та сторона, где нервы настолько разрушены, что порезы не приносят такой уж сильной боли.

Взгляд Ильи задерживается на грубых участках зажившей кожи, и его губы кривятся.

– Ты испорчена. Никогда бы не подумал, что эти парни станут держать у себя такую сломленную, жалкую зверушку, – усмехается он.

На секунду он становится еще больше похож на своего брата, чем раньше. Я отчетливо помню, как Николай стоял надо мной с таким же выражением отвращения на лице в ту ночь, когда чуть не лишил меня девственности.

Меня охватывает тошнота, желчь отчаянно пытается пробиться к горлу. Ноздри раздуваются, когда я втягиваю воздух, стараясь не учащать дыхание.

Илья отступает, забирая с собой нож. Затем подходит к столу, чтобы взять что-то еще, и я понимаю, что это будет очередное орудие пыток. Только хуже.

Я дергаюсь в своих путах, извиваясь изо всех сил. Я не могу просто сидеть здесь и позволять ему это делать. Не могу просто сдаться.

Стул слегка покачивается от моих резких движений, и в этот момент я замечаю, что одна из ножек немного прогибается под моим весом. Стул кажется таким же старым и скрипучим, как и все остальное в этом месте, и я хватаюсь за эту маленькую искорку надежды. Глубоко вздохнув, я двигаю бедрами из стороны в сторону, надавливая на поврежденную сторону стула, подвергая шаткую ножку все большему давлению.

Когда стул падает, я испытываю настоящий шок. Ножка отламывается от сиденья, и я падаю на пол. От удара старое дерево стула раскалывается еще сильнее, и, резко дернув запястьями, я освобождаюсь. Запястья все еще связаны за спиной, но, кроме этого, меня больше ничто не удерживает.

Я действую на чистом адреналине и инстинкте самосохранения, и мне удается достаточно крепко удержаться на ногах, чтобы, пошатываясь, подняться на ноги и броситься бежать. Старый пол скрипит и стонет под моим весом, пока я несусь через открытое пространство комнаты. В центре помещения, рядом с небольшой дырой в полу, где сгнило несколько половиц, лежит пучок проводов. Я избегаю ямы, но нога цепляется за один из них, и на какую-то ужасную секунду мне кажется, будто я сейчас упаду. Но от этого мое движение не замедляется. Я выдергиваю ногу, пробираясь сквозь путаницу проводов. Парочка из них шипит и пускает искры в мою сторону, но я не обращаю на это внимания и продолжаю бежать.

– Черт!

За моей спиной раздается низкий голос Ильи, и от этого звука у меня замирает сердце.

Все мои мысли заняты одним – я должна выбраться отсюда. Должна сбежать.

Страх и адреналин – это адский коктейль, и они заставляют меня бежать. Глаза лихорадочно шарят во мраке старого здания в поисках двери или чего-то еще, через что я могла бы протиснуться. Я не смогу взяться за ручку со связанными руками, но, может быть, дерево двери окажется достаточно испорченным годами и сыростью, что я смогу просто навалиться на нее и пробить себе дорогу.

Я замечаю что-то похожее на дверь и начинаю бежать к ней, но вскрикиваю, когда меня сзади со всей силы ударяет тяжелое тело. Я грузно падаю, ударяясь о пыльный деревянный пол с такой силой, что из легких выбивает весь воздух.

Грудь бесполезно вздымается, перед глазами пляшут звездочки, когда Илья хватает меня за ноги своими мощными ручищами. Крепко сжав мои лодыжки, он начинает тащить меня обратно к столу, на котором разложены все его инструменты.

– Не стоило убегать, – мрачно бормочет он. – Теперь тебе придется за это заплатить.

Мы с Мэлисом стоим в комнате Виктора, в то время как сам Вик сидит за компьютером. Сцена знакомая. Мы проделывали такое сотни раз за эти годы, обычно наблюдали, как он просматривает видеозаписи или отключает систему безопасности в здании, или что-то в этом роде.

Впрочем, обычно атмосфера была не такая напряженная.

– Найди ее, мать твою, – выплевывает Мэлис, и Вик судорожно втягивает воздух.

Он не отворачивается от компьютера, но я вижу, как его рука дергается на мышке, пока он просматривает запись с камеры наблюдения, которую ему удалось раздобыть.

– Я этим и занимаюсь, – отвечает он, не отрывая глаз от экрана.