– Моя. Я в ней сплю, – подтвердила его опасения Нита. – Купила в прошлом году, удобная и большая. Из-за тебя другую доставать придется.

– Спи без рубашки, зачем она тебе? – хрипло выдохнул Ларс, и Нита рассмеялась, как над хорошей шуткой.

Знала бы, что шуткой его слова не были… Просто вырвалось. Потому что представилось.

Несколько мгновений он стоял так, дурак дураком, пытаясь собраться и принять какое-то решение. Рациональная его часть злилась и предлагала постирать рубашку. Рациональной части не нравилась слишком бурная реакция на запах, и она предлагала решение проблемы. Рациональная часть была права. Только запах оказался сильнее. И осознание, что вещь касалась ее кожи, заставляло воображение рождать очень понятные, естественные, но неуместные картины.

Мысленно обозвав себя больным извращенцем и отмахнувшись от вопроса, бывают ли здоровые извращенцы, Ларс дождался, пока Нита отвернется, и быстро оделся. Порадовало, что и ему рубашка была великовата и прикрывала бедра.

Особой наблюдательностью ведьма не отличалась, пусть ничего не замечает и дальше. Да, он ничего не мог сделать со своей слишком острой реакцией на эту женщину, но можно ее хотя бы не демонстрировать. Во всяком случае постараться.

Жизнь стала бы гораздо проще, если бы Нита ответила на его порыв взаимностью, но Ларс не обольщался. Она называла его «малышом» и снисходительно трепала по волосам, воспринимала волчонком. Какая уж тут взаимность! При таком отношении скорее следовало ожидать насмешливого снисхождения и теоретического урока по половому воспитанию.

Ларс не терпел к себе снисхождения и не хотел быть предметом насмешек. Тем более по такому поводу.

Понять бы еще, отчего так сильно влечет к ней? Не просто же от отсутствия привычки к обществу волчиц! Что-то смутно вспоминалось из школьных уроков про связь привлекательности запаха с получением потомства, но потомство – последнее, что волновало Ларса в этой жизни, а ответа, как с этими ощущениями бороться, он из памяти так и не выудил.

Оставалось надеяться, что со временем он привыкнет и рубашка окажется кстати: регулярный прием малых доз яда в некоторых случаях помогает развить сопротивляемость, может, и здесь сработает так же.

Пока Ларс пытался разобраться в своих внутренних конфликтах, Нита вернулась к зельям. Эта часть быта перешла ей по наследству от наставницы. В юности волчица недолюбливала травы, считая возню с ними глупым занятием, но старая ведьма помогла увлечься. Сначала твердила про стабильный доход, а потом незаметно заразила своей любовью к зельям. Они у Ниты получались даже лучше, чем у наставницы: дар позволял вытянуть из трав то, что они не желали отдавать добровольно.

Некоторое время она молча орудовала пестиком в ступке, поглядывая на недовольного хмурого парня, потом заговорила:

– С твоей проблемой поступим так. Сейчас закончу с этим, и мы займемся описанием твоего проклятия. Перед поисками ключа стоит понять, как и когда оно начало действовать. А ты пока вспоминай.

– Что?

– Все. Когда начались первые спонтанные обороты, сколько их было, как протекали. Когда ты сделал татуировку. Как лечили в клане… Тебя же лечили? Ну вот. Зачем пошел делать татуировку. Какие были отношения в семье и со сверстниками начиная с первого оборота, что изменилось потом…

– Это обязательно? – Ларс ощутимо напрягся и ощетинился.

– Судя по твоей реакции – да. – Нита искоса смерила его задумчивым взглядом. Помолчала, но все-таки спросила: – Так плохо?

– Что?

– В клане. Судя по твоей реакции, отношения были… не очень.

– Нормальные отношения, – буркнул он. – Зачем тебе это?

– Я же говорила, – вздохнула Нита, – имаи живут небольшими общинами, для них отношения в семье – одна из самых важных вещей. Отношения с родными, с богами и следование собственному пути – три основы их общества. Татуировка наверняка связана с решением какой-то из них. Есть более мелкие ценности, но они и более сомнительные.

Жаль парня. Нита прекрасно помнила себя в его годы, и тогда это было больно. Сейчас мысли о родных тоже не вызывали никакого удовольствия, но хотя бы не причиняли мучений. А тогда…

Сложно принять, что ты в этой жизни никому не нужен. А подростку особенно тяжело, когда отворачиваются самые близкие. Когда Ниту выгнали из дома, формально она считалась взрослой, и ни единого голоса не прозвучало в ее защиту. Все слишком боялись кружащихся вокруг лазурниц, ее дара, ее самой. А младшая сестра и единственная подруга ничего не смогли сделать – кто послушает вчерашних волчат? Отец на уход старшей дочери смотрел равнодушно, мать отводила глаза, братья делали вид, что незнакомы с ней.

Когда Нита прибилась к болотной ведьме, ей было примерно столько, сколько сейчас Ларсу. Волчица злилась на весь мир и только чудом не успела наломать дров, чтобы разрушить собственную жизнь. Окончательно в себя ее привела ведьма, позволив сначала натворить глупостей – в пределах разумного, конечно, а затем хорошенько ткнув в них носом. Наставница не пыталась заменить ей семью, но помогла обрести спокойствие. Это было ценнее.

Если подумать, Ларс держался гораздо лучше нее в том возрасте. Достойнее. Нет, не так: он держался, а она не считала нужным. Выплескивала злость на всех, кто подворачивался под руку, а волчонок – прятал. Злость порой мелькала в голубых глазах, в коротком оскале, но и только. Неизвестно, правда, что хуже.

Лезть в душу не хотелось, тем более ведьма прекрасно помнила, как ей самой были неприятны подобные вопросы, но проклятие не оставляло выбора.

– Вряд ли проблема в семье, – недовольно буркнул Ларс. – Скорее уж дело в собственном пути. И как твои имаи предлагают его искать?

– Они настолько же мои, насколько и твои, – возразила Нита. – А ты точно к встрече с имаем уже задумался о собственном пути? Только не рычи, я ведь не просто так спрашиваю! Не хочется ошибиться с самого начала. Я понимаю, что о разногласиях с кланом говорить неприятно, но это не моя прихоть…

– Да нормальные у меня были отношения в семье, нормальные, что ты к ним прицепилась?! – взорвался Ларс и заговорил резко, быстро. – Долгожданный первенец, папина гордость, мамина радость. До проклятия у меня все было хорошо! Вообще все, понимаешь? В семье, с друзьями, с девушками, с оборотом! – Он запнулся, шумно вздохнул, словно сдулся, плечи расслабленно поникли, взгляд устало уткнулся в стол. – Я рано обернулся. Отец гордился. Мне только учеба не нравилась, – он заговорил спокойнее, тише, – и давалась с трудом. Я и эту проклятую татуировку решил сделать только потому, что нельзя и не положено. Назло. – Он посмотрел на свое плечо так, будто там сидела ядовитая змея.

– Может, и путь, – не стала спорить Нита, покосившись на парня. Что-то в этой короткой вспышке было не так, неправильно, но она не смогла понять что. Недоговаривал или обманывал? И кого, ее или себя? – И чего ты хотел, если не учиться?

– Путешествий и приключений, а не сидеть дома, как кобель на цепи.

Косая ухмылка перечеркнула лицо, сделав его на короткий миг неуловимо другим. Холодным, жутковатым, похожим на харю опасной нежити. Но гримаса пропала, и Нита подивилась вывертам собственного восприятия.

Пауза затянулась. Ведьма продолжала невозмутимо растирать, нарезать, разминать и смешивать ингредиенты, а Ларс сидел у стола. Сначала озирался, поглядывал в окно, потом наблюдал за ее действиями. Волчонок маялся от безделья, но занять его было нечем.

– Может, я помогу? – не выдержал он.

Нита смерила его задумчивым взглядом, положила перед ним небольшую ольховую разделочную доску и узкий посеребренный нож, поставила миску листьев лазорики – главного компонента средства от ожогов.

– Каждый лист отдельно, эту жилку вырезаешь, вот так. Жилки сюда режешь, листья – сюда. Одной-то рукой справишься? – спросила, вручив Ларсу нож.

Он странно посмотрел на нее – не то насмешливо, не то обиженно.

– Придержать второй смогу, а этого хватит. Попробую, – сказал серьезно.