– Впусти ее! Я хочу знать, кто она.

Марта в сомнении покосилась на Вильгельмину, покачала головой.

– Не стоит, элафа, от асонок одни беды.

– Так она асонка…

Придав лицу скучающее, слегка надменное выражение, Вильгельмина пристально осмотрела незнакомку из-за широкого плеча служанки. Незваная гостья не осталась в долгу, не опустила взгляд, как предписывалось третьему сословию. На последнее указывала непокрытая голова, загорелая кожа и множество дешевых побрякушек: стекляшек, продырявленных монеток, лоскутков, – которыми она украсила себя, расшила свой наряд. Он заслуживал отдельного внимания – множество разноцветных пышных юбок, каждая короче другой, вышитая черная накидка и полотняный корсет, выставлявший напоказ все, что полагалось скрывать. Вильгельмина даже усомнилась, была ли под ним нательная рубашка – слишком много тела просматривалось сквозь свободную шнуровку.

Права, права, Марта, воистину блудница! Даже хуже: те наверняка и рубашку носили, и про лиф платья или блузу не забывали.

– Что смотришь, красавица? Нравятся мои наливные яблочки?

Асонка хрипло рассмеялась; звякнули монетки в ее черных, как смоль, волосах.

– У тебя не хуже, пусть и затянуты в железные тиски. Ничего, скоро выпустишь их на волю, вдоволь с кавалером наиграешься.

Вильгельмина покраснела, инстинктивно прикрыла грудь руками, хотя уж на ней-то одежды хватало! Вдобавок серо-голубое платье со скромным, до ключиц, вырезом, забранным тончайшим газом, исключало любой намек на чувственность. Оно напоминало броню, призванную подчеркнуть талию и скрыть остальные изгибы фигуры.

– Пошла прочь, окаянная!

Марта замахнулась на асонку кулаком, начала теснить с крыльца. Дородная, закаленная ежедневным тяжким трудом, она выиграла бы схватку, если бы не хитрость противницы. Она ловко поднырнула под ее руку, сумела протиснуться в дверь и ухватила Вильгельмину за плечо. Та брезгливо скинула загорелую ладонь, открыла рот, чтобы крикнуть конюха, но асонка ее опередила:

– Прогонишь, судьбу свою не узнаешь.

Вильгельмина заглотила наживку, но пускать женщину дальше порога отказалась:

– Здесь гадай!

Марта тенью нависла за спиной асонки, готовая в любой момент встать на защиту госпожи.

– Рука у тебя знатная… – Мозолистые пальцы скользили по внутренней стороне ладони Вильгельмины. – Давно не встречала такой руки! Корону на тебе вижу. А дальше линия жизни раздваивается. С одной стороны смерть, с другой – жизнь. И с линией любви тоже непросто, то петляет, то раздваивается, то в одну линию сходится. Вижу только страсть, много страсти. Осторожно, красавица, дом не спали! Зато линия ума прямая, глубокая. Будешь следовать ей, уцелеешь. Поддашься искушению, Творец покарает.

Чуть помолчав, асонка хитро добавила, глядя прямо в глаза в собеседнице:

– А, может, и не Творец вовсе, Эрато к себе заберет.

На мгновение сердце Вильгельмины перестало биться. Показалось, или женщина разгадала ее тайну?

– Пошла прочь!

Она резко оттолкнула асонку.

– Как прикажешь, королева из тени! – рассмеялась та в ответ.

Кровь окончательно отлила от щек Вильгельмины. Зачем она спустилась, пошла на поводу у любопытства? Разве не им вымощена дорога в чертоги Эрато?

– Заплати ей, и пусть уходит, – сдавленно приказала Вильгельмина и скрылась внутри дома.

До нее донеслась очередная перебранка Марты и асонки – очевидно, не сошлись в цене. На этот раз Вильгельмина вмешиваться не стала, она даже к окну еще долго боялась подойти, проверить, ушла ли та женщина.

На душе было неспокойно, как днем в соборе.

Сначала странный человек, теперь женщина… Что еще уготовила ей судьба?

– Слышала, ты опять говорила с чернью. Какой-то бродяжкой.

«Которая пришлась бы по душе моему первому мужу», – хотелось добавить Кристине Августе, но по известным причинам она делать этого не стала, с каменным лицом взялась за вилку и отправила в рот кусочек брюквы так, будто вместо нее подавали оленину.

– Да, матушка.

Вильгельмина лениво ковырялась в тарелке. Есть не хотелось, после слов гадалки она второй день ходила сама не своя.

– Репутация. – Кристина Августа строго взглянула на нее. – Я устала повторять, но скажу снова: ты внучка Кристиана Десятого, а не его конюшего. Хотя даже конюший моего отца на голову выше любого здешнего жителя. Рано или поздно к тебе посватаются, в какое положение ты меня поставишь своими выходками?

Вильгельмина смиренно склонила голову.

– Обещаю больше не огорчать вас.

– Тогда ешь и не заставляй кормить себя насильно. Худоба нынче в моде, но на кости никто не позарится.

Отломив кусочек хлеба, Кристина Августа окунула его в соус из муки, овощного бульона и толики сливочного масла. Блеснув обручальным кольцом и перстнем-печаткой со своими инициалами, она изящным движением отправила его в рот. Вильгельмина последовала ее примеру, безо всякого аппетита проглотила сначала хлеб, затем фаршированную сметано-мучной начинкой брюкву. Мяса сегодня не полагалось, зато на десерт подадут печеные яблоки.

Ели из расписанных вручную фарфоровых тарелок – все, как диктовал высокий статус. Бокалы для воды тоже из цветного стекла. Пожелтевшую от старости скатерть по углам украшали кружевные узоры.

За длинным столом поместилось бы человек десять, но трапезничали за ним только Кристина Августа и ее дочь. Сидеть приходилось на неудобных жестких стульях с высокими спинками, напоминавших скамьи в соборе.

Стены столовой пестрели темными, выделявшимися на фоне выгоревших тканевых обоев, прямоугольниками – следами от картин. От этого наследства Альфреда Рыжего Кристина Августа избавилась в первую очередь. Затем пропала горка для посуды, ее теперь хранили в обычном шкафу. Статуэтки, фарфоровые вазы, расписные каминные экраны – Кристина Августа безжалостно избавлялась от сохранившихся, неразграбленных остатков былой роскоши, переводя их в деньги. Да и как иначе, если полагавшегося ей процента дохода от земель не хватало для полноценной жизни? Просить больше у брата она боялась: Леопольд мог осерчать и лишить ее даже этой малости.

В итоге в огромной, некогда пышной столовой практически ничего не осталось, только стол, стулья, камин и не представлявшая ценности копия портрета бывшего владельца. Поначалу он жутко пугал Вильгельмину, но потом она привыкла к суровому, вечно чем-то недовольному старику в черном бархате.

Зато посуда принадлежала самой Кристине Августе, среди немногих других вещей досталась после развода. Помимо сервиза бывший муж разрешил вывезти из Маренго ее портрет в возрасте шестнадцати лет, написанный в год замужества, фамильные драгоценности и немного личных вещей, вроде платьев и туфель. К тому времени Руперт обзавелся очередной фавориткой, а вскоре снова женился, опять на кузине, но уже не королевской крови, родственнице матери. Не блиставшая красотой Мария дер Мильн оказалась плодовита, по слухам, чуть ли не каждый год рожала герцога или герцогиню.

– Тобой интересовались.

Вильгельмина вздрогнула, едва не выронив ложку.

Так вот к чему эти разговоры о репутации! Неужели?.. Она лихорадочно перебирала в голове список женихов. Хоть бы молодой и красивый, хоть бы не старик! Неужели Густав дер Аллен? Среди прочих мать пригласила его на день рождения дочери. Обаятельный, начитанный, выпускник университета, он сделал Вильгельмине пару комплиментов, даже танцевал с ней.

– Кто же?

Щеки девушки густо покраснели. Неужели вскоре она покинет графский дворец и переберется в дом Алленов? Нетитулованные дворяне, они входили в число самых уважаемых людей Майена. Еще бы, ведь Аллен-старший – известный юрист, к нему обращались не только жители графства. Долгое время он служил королевским прокурором, потом подал в отставку по состоянию здоровья и сейчас занимался исключительно частной практикой. Густав пошел по стопам отца, ему прочили блестящую карьеру.

Скорей бы вырвать из клетки! Вильгельмина все бы отдала, лишь бы больше не видеть унылых стен своей спальни. У других девушек имелся будуар, гардеробная, туалетный столик с пудрами и помадами, всевозможными притираниями. Вильгельмину причесывали перед ручным зеркалом. Пока горничная заплетала косы, закрепляла их шпильками, девушка терпеливо держала его перед лицом.