Он наблюдал за ней из-за потемневшей от времени колонны со смесью любопытства, ненависти и разочарования. Почему именно она, почему не кто-то ещё из тысяч девиц на свете? «Ты знаешь ответ», – мысленно одернул себя Арман дер Хольм, канцлер, 14-й герцог Прево и сместился левее, чтобы Кристина Августа и ее дочь ненароком не заметили его. Остальным тоже не стоило знать о его визите. Неофициальном, как все остальное, что он намеревался сделать в Майене.

Захолустный городок, основанный еще королями прежней династии, навевал на Армана скуку. Казалось, время здесь остановилось, а жизнь текла отдельно от остального Эланда. Отличное место для ссылки! Или для плетения заговора. Кто знает, что творилось в голове униженной, отринутой семьей женщины, вынужденной каждый день вдыхать запах мокрой овечьей шерсти, дубленой кожи и подгнивших овощей. И это после утонченных ароматов жасмина, розовых садов и красного дерева!

Арман отыскал взглядом Кристину Августу: увлечена молитвой. Единственная именитая прихожанка, посетившая дневную службу в четверг. Остальные кресла в первом ряду: бургомистра, членов магистрата, короля (будто он когда-нибудь добровольно согласится появиться в Майене!) пустовали. Лишь во втором ряду, где жесткие кресла сменяли не менее жесткие скамьи, сидело несколько человек. Судя по одежде, богачи из второго сословия.

Простой люд тоже не спешил обратить свои мысли к Творцу, только дюжина сморщенных старух перебирала четки дрожащими пальцами. Когда он проходил мимо, чтобы затеряться в тенях бокового нефа, ни одна не повернула головы.

Арман не сомневался, Кристина Августа специально избегала стечения народа, хотя ее положение и происхождение делали ее первой дамой Майена. По его приказу слуги долго следили за ней и составили полный распорядок дня. Собственно, он ограничивался церковью, раздачей милостыни по крупным праздникам и редким объездом принадлежавших ей территории. Остальное время графиня Майенская проводила взаперти. Ее дочь, Вильгельмина, и вовсе практически не выезжала, если Арман и мог где-то ее увидеть, то только во время службы.

«Нет, – он отмел мысль о тщательно вынашиваемой мести, – она на такое не способна. Если не отравила Руперта, то и спустя столько лет не станет мстить».

Губы все еще прекрасной Кристины Августы беззвучно шевелились, глаза были обращены к изображению Творца. Она подошла бы Арману куда больше, даже по возрасту, подумаешь, какие-то пять лет разницы, однако он лишь мельком отметил ее присутствие и вновь сосредоточился на Вильгельмине.

Малышка с кровью королей. Одновременно бастард и законная наследница. Носительница странной магии.

Воспользовавшись невнимательностью матери, Вильгельмина ускользнула к часовне Люции. Со стороны могло показаться, мысли юной леди Майенской тоже обращены к Небесам, к сестре Творца. Всем, но не Арману.

Наивное существо! Арман чуял магию даже отсюда. Она приятно щекотала ноздри. Темная и светлая одновременно – пьянящая гремучая смесь. Его недостающая половина.

Арман прикрыл глаза, позволив сладкому аромату проникнуть в ноздри, смешаться с удушающим ладаном, свечной копотью, запахом затхлости, пыли и давно немытых тел.

«Этим ты отличаешься от матери, – мысленно саркастически обратился он к Вильгельмине. – Тебе тоже нет дела ни до Творца, ни до его светоносной сестры. Ты притворяешься, как и я».

Совершенно ни на что не похожая магия дразнила. Арман жаждал ей обладать, но пока не мог.

«И все же местный храм красив. Я предпочел бы сочетаться браком именно в таком месте, недостаточно темном и недостаточном светлом. Как моя душа».

Несмотря на отсутствие должного ухода, Майенский собор по-прежнему пользовался успехом у путешественников. По слухам, он вдохновил на написание поэм парочку придворных поэтов.

Множество украшенных по верху резьбой колонн тянулись вверх, к крестовому своду, залитому солнцем, тогда как внизу царил вечный полумрак. Десятки свечей, собранные по дюжине-две в латунных подсвечниках, трепетали на сквозняке, чадили и плавились.

Обходивший посолонь позолоченную статую творца прелат монотонно возносил к Небесам мольбы о заступничестве и прощении. Следовавший за ним служка размахивал кадилом, изгонял из храма удевов[1].

Арман усмехнулся, продолжая следить за юной Вильгельминой.

Интересно, что сказал бы прелат, узнай ее маленький секрет? Проклял бы, облил кипящим ладаном, словно удеву? Как известно, приспешники богини хаоса не только мужчины, ими нередко нарекали прекрасных лицом особ, сбивавших людей с пути истинного.

– Элаф[2]?

Сопровождавший его слуга в нерешительности приблизился, комкая в руках шляпу с фазаньим пером.

– Элаф, у меня срочное донесение из столицы!

– Тсс!

Арман приложил палец к губам и злобно зыркнул на слугу. Нашел место и время кричать, не хватало еще, чтобы его заметили! Арман прибыл сюда инкогнито, взглянуть на ту, которую собирался сделать женой, удостовериться в наличии у нее нужного дара.

– Но, элаф… – растерянно пробормотал слуга, тиская в руках несчастную шляпу.

– Пошли! Расскажешь на улице.

Накинув на голову капюшон пилигримского плаща, Арман зашагал к выходу по проходу бокового нефа. Если догадки его верны, придется немедленно сесть в седло и нестись в столицу. А Вильгельмина… Он видел достаточно: ее дар. Остальное неважно, даже уродись Вильгельмина горбатой уродиной, завтра же от его имени Кристине Августе поступило бы взаимовыгодное предложение.

Пламя свечей вдруг сильно затрепетало, отклонилось в противоположную сторону. Казалось, еще немного, и оно потухнет.

Вильгельмина вздрогнула и оглянулась. Обвивавшие ее руки тени змеями потянулись вдоль нефа к выходу, готовые защитить хозяйку.

– Все хорошо! – испуганно прошептала Вильгельмина и попыталась скрыть их за широкими юбками.

Однако ее сердце кольнуло при виде стремительно удалявшейся фигуры. Со спины – обычный горожанин, серый, как и вся ее жизнь в Майене. Следовавший за ним мужчина одет и то богаче. «Богаче меня!» – с тоской подумала Вильгельмина.

Вот второй мужчина догнал первого, они перебросились парой слов, а потом человек в сером неожиданно обернулся.

Взгляды их на мгновение встретились.

Покрывшись густым румянцем Вильгельмина поспешила отвернуться и сразу попала под горячую руку матери.

– Вот ты где, несносная девчонка! – зашипела Кристина Августа.

Влепив дочери звонкую пощечину, она потащила ее к креслам первого ряда. Лицо Кристины Августы горело, словно это ей только что дали оплеуху. Она лопатками ощущала обращенные на нее укоризненные взгляды, но держала спину прямо, с достоинством особы королевской крови. За каждым ее шагом следили, Кристина Августа не сомневалась, среди прихожан тоже притаились агенты брата. Но если на себя она махнула рукой, то Вильгельмина достойна лучшей участи.

– Да что я такого сделала, маменька?

Вильгельмина покорно опустилась на отполированное десятками седалищ кресло, постаралась сосредоточиться на словах прелата.

– Будто сама не знаешь! – Кристина Августа расправила тяжелые складки юбки и, чтобы скрыть волнение, заняла руки молитвенником. – Глазки строишь, пока я забочусь о спасении твоей души. Разве я не говорила тебе, что репутация – главное достоинство девушки? Особенно, в твоем положении.

Она горестно вздохнула. Да, порой Кристина Августа излишне строга с дочерью, но строга во благо. Некогда она сделала неверный выбор и теперь жестоко расплачивалась за него.

С другой стороны… С другой стороны, если бы она не отринула долг, не поддалась искушению, не появилась бы на свет Вильгельмина – лучик солнца в ее беспросветном существовании. В детстве Кристина Августа называла ее маленькой Люцией: как и сестра творца, девочка обладала нежнейшей светлой кожей, изумительными светлыми волосами и большими голубыми глазами. Окажись такая куколка при дворе, давно была бы помолвлена, а то и вышла замуж. Только вот путь в столицу Вильгельмине заказан: венценосный брат категорично заявил, что не желает видеть блудную сестру и «ее отродье».