Мы расстались там же, где и встретились. Колдун отправился обратно на скамейку, доставая на ходу из кармана недочитанную газету и стрельнув глазами в сторону что-то обсуждающих старушек, которые никуда не ушли, я же отправился к машине.
Сев в нее, я ощутил — что-то не так. Повертел головой, открыл бардачок, глянул на заднее сиденье. Да нет, вроде все в порядке. А после сообразил — время. У меня впервые после возвращения в Москву появилось свободное время. Мне не надо спешить, поскольку меня никто не ждет; нет нужды, поглядывая на часы, бормотать под нос: «Ах, боже мой, боже мой! Я опаздываю». Да, уже давно миновал полдень, но до встречи со Славой еще вагон времени, которое хорошо бы занять чем-то полезным, вот только чем? Может, в офис поехать, помочь Сеньке вещи собрать? Или в объявлениях порыться, помещение под новый офис поискать? Марина, конечно, постарается помочь, понял я, чего она так резко куда-то подорвалась, но рассчитывать на это неразумно. Возможно, ее папа на самом деле сдаст мне по сходной цене пару кабинетов в «Москва-сити», только я сам их не стану занимать. Во-первых, не для моей деятельности подобные хоромы, кое-кого из моего круга общения даже через ресепшен не пропустят. Или, того хуже, кто-то из клиентуры решит ненадолго в здании задержаться, преследуя личные цели. А спросят после с кого? Правильно, с меня. Во-вторых, не хочу ощущать себя альфонсом, а именно так в глазах Белозерова-старшего это и может выглядеть. Только-только с его дочкой познакомился, и нате вам — уже помещение нужно, желательно побольше и подешевле, а еще лучше — даром. Ну да, может, он так и не подумает или подумает, но не скажет, только мне оно зачем? Мои проблемы, сам решу. Сроду захребетником не был.
Вот только не так много площадей свободных в пределах Садового Кольца осталось из числа тех, что меня устроят, везде же бизнес-центры понаставили. А где не они, там аренда сильно недешевая. Чую, придется в кубышку лезть. Да и это не самое неприятное, хвала небесам, не бедствую. Просто неохота с насиженного места съезжать. И рыться в объявлениях по тому же поводу ни малейшего желания нет.
От мыслей меня оторвал телефонный звонок, глянув на экран, я понял — ну вот, теперь есть чего делать. Даже врать не придется. Ну, почти.
— Здравствуй, дорогой друг, — радостно произнес я. — Клянусь небесами, ты словно знал, когда меня набрать.
— Привет тебе, Максим, — холодно, как чужого, поприветствовал меня Анвар, не добавив при этом к имени приставку «уста». Восток, как было не раз сказано, есть Восток, его суть нюансы, интонации, полутона. У нас никто не обратит внимания на подобную мелочь, но мне вот сразу стало ясно — собеседник дает понять, что наша дружба вот-вот даст серьезную трещину, а то и вовсе рухнет. И тогда друг запросто может стать врагом, ибо нет ничего хуже, чем обещанное и не сделанное. Нет-нет, речь не обо мне, а о нем. Анвар кому-то уже пообещал, что часы скоро приедут в Стамбул или Белек, а их все нет. И теперь он конкретно так теряет лицо, в чем, разумеется, винит именно меня. — Как твое здоровье? Все ли хорошо?
— Теперь уже да, — заверил его я. — Мне пришлось побывать в не самых приятных краях, там, где царит темнота, где нет дня и ночи. И связи тоже нет, потому ни ты, ни моя помощница не могли мне дозвониться. А вы ведь наверняка пытались, искренне переживая за меня. Но все обошлось, я вернулся домой и прямо сейчас еду к той достойной женщине, которая владеет предметом, что тебе так нужен.
Попутно я искал в почте письмо с адресом бабки, что ни в какую моему турецкому приятелю не желала продавать раритетные часы. Помощник Анвара мне его еще бог весть когда прислал, с тех пор груды спама сверху навалились. Я по возвращении так и не сподобился ящик почистить, вот результат. И по новой не спросишь, подобное все одно что расписаться в собственном неуважении к просьбе друга.
— Ты жив — это главное. — В голосе появилась небольшая теплота. — Я так и подумал — видно, непростые дороги увели тебя из дома, если столько дней не имелось возможности услышать твой голос.
— Непростые и темные, — грустно подтвердил я. — Потому верю — ты простишь мне то, что твоя просьба до сих пор не выполнена. Поверь, в случившемся нет ни капли неуважения к тебе, Анвар-эффенди. Дружба свята, но еще есть долг. Он выше всего — друзей, женщины, жизни. Здесь — так.
— Понимаю, уста Максим. Понимаю и принимаю. Но…
— Повторюсь — уже в пути, — решив, что в данный момент прервать речи потомка Тулай-кана не только можно, но и нужно, дабы повторно подтвердить твердость своих слов. — Не стану давать обещаний, что достойнейшая ханым-эффенди прямо с порога радостно закричит: «Забери часы, добрый молодец», но все, что от меня зависит, будет сделано. Единственное, что хочу уточнить: тебя устроит только легальный вариант приобретения? Или есть варианты?
— Если бы речь шла о том, чтобы изъять работу почтенного Фавра путем скрытым, неявным, то я бы даже не стал беспокоить тебя, мой дорогой друг, — уже совсем по-прежнему ответил мне Анвар. — Нашлись бы те, кто способен проделать подобное. Кто-кто, а мастера дел ночных, темных, тихих, ни у нас, ни у вас не переведутся никогда. Только глупцы считают, что самые древние специальности на свете есть собирание слухов и торговля женским телом. На деле первыми профессионалами на свете являлись воры и жрецы. Цель у них была одна — забрать себе чужое, то, что им не принадлежит, только первые делали это тайно, за что часто платили своими жизнями, а вторые явно, да еще так, что им требуемое с поклонами приносили и просили его принять.
— Тонкое замечание, — отметил я, найдя-таки письмо и щелкнув пальцами, — но верное. Значит, только доброй волей.
— И с бумагами. Расписка, а еще лучше договор купли-продажи. Хоть какой, главное — с подписью, — добавил Анвар. — Ясно, что отправить часы в Турцию можно и без документов, найдутся люди, которые их и у вас, и у нас через границу перенесут без хлопот, тем более что ничего противозаконного тут нет, если это и культурное достояние, то никак не российское. Но что потом? Тот, кому они обещаны, иногда отдает предметы на выставки, а там все сложнее.
— Понял-понял, — покивал я, заводя машину. — Нужны бумаги, значит, будут. Главное — бабулю уломать на продажу. Жди моего звонка с новостями часа через два-три. Да, как там Геля? Замуж не вышла? Просто она мне тут недавно чем-то таким грозилась, за ней какой-то миллионер вроде как ухаживать начал.
— Был такой, — наверное, таким голосом говорил бы сытый, добрый, но очень опасный хищник, имей он дар речи, — подарки дарил, на «феррари» катал, пел, как бюльбюль. Это у нас птичка такая есть, маленькая, но голосистая. Но мне он не понравился.
— И? — насторожился я.
— Плохое задумал, — выдержав паузу, продолжил турок. — Когда того, чего хотел, добром и уговорами не получил, решил так все взять, без согласия. Ждать, должно быть, надоело, да и привык, что деньги все всегда решают. Молодой, глупый, не то что его дед. Тот умнее, потому и стал тем, кем стал.
— Он умер легко? — уточнил я, не сомневаясь в том, чем закончилась история жизни жадного до девичьего тела наследника капиталов сильно разумного деда.
— Да. Просто остановилось сердце. Так бывает.
— Геля?
— Она ничего не видела. Спала. Он ей в вино хитрого зелья подлил на основе опиатов. Думаю, не в первый раз так поступал, в памяти ее почти ничего не осталось. Но она у тебя умная, наверняка все поняла, но при этом никакой грусти по ушедшему на каменные равнины сластолюбцу не испытывает. По тебе, брат, — да. Даже щербет не пьет, слушай! А ведь его любит.
— Спасибо тебе, эффенди, — теперь уже абсолютно без наигрыша сказал я. — Должен буду.
— Не будешь, — мягко произнес Анвар. — Я обещал — твоя женщина под моей защитой. В тот день, когда я нарушу такое обещание, то сразу, разбежавшись, прыгну со скалы прямо в море. Потому что зачем тогда жить? И не волнуйся насчет последствий. Твою ханум двадцать человек в тот вечер видели в баре, где она пила самбуку и танцевала. Еще двадцать подтвердили полиции, что тот аптал поднимался в свои покои один. И сыщикам, что наняла семья покойника для расследования, тоже. Да и тело его родные уже увезли на родину.
