– Я просто увидел в вас своего младшего брата, которого у меня никогда не было, и я искренне обеспокоен… Он запнулся и опустил свои длинные ресницы на сцепленные руки, внезапно став похожим на застенчивого мальчика.
– Да не переживайте вы так! – воскликнул Стивен, тоже смущенный реакцией старшего мужчины. – Я же не со зла так сказал. Задавайте хоть сотню вопросов, с удовольствием отвечу! И, отвечая на ваш предыдущий вопрос, могу сказать, что в нашем поселении не так уж и много полисменов, а мой постоянный напарник заболел, потому что ходил в таком же тонком пальто, как у вас.
– Мне очень жаль, – искренне ответил Бернард, – но за меня не беспокойтесь! Когда доберусь до места, наконец переоденусь.
Мужчины дружно рассмеялись и вскоре замолчали. Вдруг выражение лица полисмена изменилось: его взгляд стал строгим и сосредоточенным, губы сжались в твердую линию, и он сразу стал как будто бы на несколько лет старше. Бернарду стало не по себе от такой резкой перемены, и он посмотрел туда, куда был направлен взгляд молодого человека, в то самое мгновение, когда тот резко затормозил. Их слегка тряхнуло.
Бернард увидел, как неподалеку от старого каменного дома дерутся двое мужчин: один из них, взлохмаченный и в куртке, на размер больше его самого, толкает второго, такого же экстравагантного типа, в грудь, но тот второй не собирается уступать первому; спустя секунду его кулак врезается в челюсть этого первого, и тот, покачнувшись и прижимая руку к своей челюсти, схватил обидчика за ворот куртки.
Рядом с ними на асфальте стояли две зелёные бутылки, справа от них разлетелись осколки, по всей видимости, от третьей бутылки. Не успел Бернард моргнуть, как Стивен уже направлялся к дерущимся, сжимая в руках ружье.
Миллер вышел из машины следом и благоразумно остался возле нее, мгновенно оценив, что единственным оружием у тех двоих были бутылки, а Стивен был вооружён огнестрелом, и, потому, сила была на стороне Стивена; следовательно, ему, Бернарду, лезть туда не стоит.
Тем временем Стивен быстро и решительно уладил спор между спорщиками, и Миллер, не без удивления, обратил внимание на то, что мужчины на прощание добродушно похлопали полисмена по плечу и пожали друг другу руки. Когда Стивен шёл обратно к машине, Бернард заметил, что его лицо вновь приобрело спокойное и юношеское выражение.
Бернард вцепился руками в дверь автомобиля, его слегка трясло от переизбытка адреналина и эмоций, и он очень стыдился этого. Стараясь скрыть своё состояние от Стивена, он глубоко вздохнул, но тот, хоть и видел возбужденное состояние своего нового друга, благоразумно сделал вид, что не заметил этого.
По истечении пяти минут, не больше, они подходили к входу в полицейский участок.
– Посидите здесь, я сейчас принесу чай, – сказал Стивен, кивнув на стул возле большого дубового стола, и прошел в дверь ведущую в небольшую комнатку слева от этого стола, волоча за собой большую сумку и ружье.
Бернард все еще оставался под впечатлением от резкой перемены в поведении Стивена и, с задумчивым видом, кивнув, прошел к столу. Он уселся на стул и потер руки, подув на них невольно, вспоминая, как набрел на кафе и как был поражен увидев прекрасную хозяйку этого заведения. Девушка была редкой красоты, но и на редкость недружелюбная. Правда, когда он уже отчаялся, что она пустит его согреться и набраться сил, и слезы потекли из его глаз от жалости к себе и перспективе умереть в нескольких километрах от цели, она вышла из своего кафе и сама позаботилась о нем, угостив чашкой чая и предложив помощь в том, чтобы добраться до поселения.
Мысли снова вернулись к первой встрече. Глядя на нее впервые, Бернард не ожидал, что она будет столь холодной и неприветливой. Если бы ситуация была не столь критичной и девушка была повежливее, то он бы отнесся к ней с трепетной застенчивостью, которую он ощущал теперь, спустя время и преодолев опасности, которые ему грозили. Она вызвала в нем яркие эмоции, которые давно уже не посещали его.
Неожиданно в его голову пришли, совсем абсурдные, на его взгляд, мысли о ней: он представил ее в том кафе, такую же одинокую, но самодостаточную, и ему захотелось прижать ее к своей груди и поцеловать прямо в уста. Бернард отчаянно потряс головой, удивляясь неожиданной тяге к этой ледяной, едва знакомой леди. Спустя несколько секунд после волнующих фантазий, он вновь подумал о ней не как о привлекательной женщине, а как о своей спасительнице.
Ночь сгущалась за окном, и хотя ветер стих, Бернард был счастлив, что девушка все же сжалилась над ним, и теперь он сидел внутри здания в хорошей компании. «Не такая она, получается, и ледяная», – подумал он. Представив, что мог сейчас идти вдоль дороги, а возможно, и не дожить до этого часа, учитывая, какой был ветер всего двадцать минут назад, он невольно содрогнулся, ощутив в своем сердце цепкий укол одиночества.
К этому горькому и леденящему чувству прибавилась тяжесть невыраженных и непонятных ему эмоций по отношению к этой девушке, хозяйке кафе. Он представил, как идет по краю шоссе, все еще храня внутри себя, в глубине своего сердца, те эмоции, примешаные к обиде, и как ветер со снегом охватывает его, не давая шанса на выживание. Он очень явно, со стороны, увидел самого себя, идущего, и как он падает, замерзший, одинокий и никому не нужный, на землю, не в состоянии идти дальше, и как слой за слоем его покрывает такой редкий в этом месяце снег.
Увидел, как угасает его существо с похороненными внутри мыслями и чувствами навсегда, один в целом мире, не имея возможности поделиться с кем-то своим внутренним миром – своей внутренней вселенной.
«Ну, ка, соберись!» – приказал он себе, с трудом выбираясь из своих собственных жутких фантазий о его предполагаемой судьбе, той самой, которая непременно постигла бы его, если бы девушка не сжалилась. – «Ты жив, в тепле и уюте; добрый друг предлагает тебе и поесть, и попить, и даже привести себя в порядок, так что жизнь не так уж и жестока! А какая могла сложиться судьба, но не сложилась – уже не важно, ведь это теперь в прошлом, и не стоит забивать голову ненужными волнениями и переживаниями».
Его мысли прервал вошедший в комнату Стивен, который держал стакан чая в витиеватом подстаканнике в одной руке и клетчатым пледом в другой.
– Бернард, пойдемте в другую комнату, там есть хороший кожаный диван. Там вы сможете вздремнуть после того, как сделаете все свои дела, а утром я вас отвезу куда надо, – сказал он, протягивая плед взбудораженному собственными мыслями мужчине. Тот крепко прижал плед к себе и быстро последовал за полисменом в другую комнату.
Усевшись на диван, он тихо застонал от того, как все его кости и мышцы приятно потянулись на мягкости дивана, и мужчину снова стало клонить в сон. Однако он не собирался ложиться до тех пор, пока не приведет свой бедный, измотанный организм в порядок. Но прежде всего ему нужно было выпить чай, пока тот не остыл.
Он подвинулся в сторону, оставляя место для Стивена, и укрылся пледом от самых ног до верха груди, после чего взял из рук полисмена, терпеливо ждущего, пока Бернард удобно устроится, стакан с чаем.
– Как только попьете чай, я покажу вам, где ванная комната, чтобы вы могли согреться и снаружи, а также, привести себя в порядок, – сказал Стивен.
– Спасибо, Стивен! Я не знаю, как отплачу вам еще, но такая доброта и забота не должны оставаться неоплаченными. – проговорил глубоко тронутый Миллер.
– Нет нужды, Бернард, если вы не хотите оскорбить меня, – отмахнулся молодой человек. – Ведь я делаю это от чистого сердца.
Бернард почувствовал комок в горле, потому что сильно растрогался, и в смущении опустил глаза, глядя в стакан. С довольством он увидел, что в чае плавают сочные дольки лимона, а на дне собралась горка песка. Он перемешал чай с сахаром миниатюрной ложечкой и сделал глоток. Тело приятно охватило теплом изнутри, а сердце стало трепетать словно птица: такое бывало с ним, когда его переполняли сильные чувства. И вот, оно трепыхалось сейчас, переполняясь благодарностью и счастьем. Кочевая жизнь начинала приобретать краски и подходила к концу.
