Она рассердилась на саму себя, а заодно и на мужчину, за то, что он так не вовремя набрел на ее кафе, и довел ее до состояния, в котором она потеряла столь дорогой ей покой.
Она незаметно перешла на размышление о самой личности этого человека. Девушка размышляла о том, что могло привести его сюда, в это поселение, к дяде. Даже когда она садилась в автомобиль, и когда ехала по той же дороге, по которой они вместе ехали ночью, она все еще вспоминала об этом человеке.
Вспоминала, как он обвинял ее в небрежном отношении к мужчинам, невольно припомнив его влажные глаза и покрасневшую руку, которая быстрым движением смущенно вытерла эти глаза.
Мужские эмоции и слезы, в целом, вызывали в ней необыкновенное ощущение, не поддающееся описанию. Они всегда трогали ее сердце. Она любила эмоционально открытых личностей, тех кто не боится высказать свои чувства в красках и имеет достаточно чувствительное сердце, чтобы исцеляющие его слезы появлялись на их глазах. Эти качества искренне восхищали ее.
Будучи десятилетней девочкой, она наблюдала за отцом, и чем больше она смотрела на него и на его поведение, тем больше ошибочно убеждалась в том, что мужчины не чувствуют так же глубоко и трепетно, как женщины.
В то время она думала, что их обиды всегда продиктованы не сердечной болью, а лишь неудовлетворенным и лишенным всякого достойного чувства, эго. По ее наблюдению, обиды и неудачи вызывали у мужчин гнев и ярость, тем самым уничтожая всякое сострадание в ее собственном сердце и рождая в нем ответный гнев.
Но, когда она смотрела на своего брата Саймона, который не отвечал на неудачи гневом или яркостью, и с детства не скрывал боязливо своих слез, когда ему было действительно тяжело, то была в растерянности от такой разительной перемены. И, несмотря на то, что Саймон был старше ее, она всегда тянулась к нему, чтобы поддержать его. Она была очарована его трогательной натурой и очень уважала в нем чувствительность и искренность. Она гордилась своим братом.
Когда Нэнси доехала до работы и затем приступила к ней, то совсем забыла о ночном посетителе и о всем, что с ним было связано. Его образ и та короткая ночная встреча, казалось, выветрились из ее головы, и место заняли другие заботы. Не вспоминала о нем она и тогда, когда ехала обратно и ложилась спать, и в эту ночь он не беспокоил ее во сне – сны ее были связаны с отдыхом за морем и полетами над ярко зелеными полями и густыми великолепными лесами. Она летела на перегонки с молодыми оленями и смеялась в голос, купаясь в лучах солнца.
Однако, уже наутро следующего дня, не сразу, но как только Нэнси вышла из дома, прямо по дороге к дому Сары, незнакомец, оставленный ей на вокзале тогда, снова возник в ее мыслях. Она снова тревожилась о его судьбе, пытаясь припомнить черты его лица и его имя. Почему-то люди, увиденные ночью, запоминаются гораздо хуже, чем когда ты встречаешь их впервые днем. Может быть, это бывает не у всех, но у Нэнси была такая проблема или особенность.
«Бенджамин, нет, не так… Беннет? Бенедикт?» – перебирала она имена созвучные с её ускользающими воспоминаниями, как раз в то время, когда проходила мимо старой усадьбы с флюгерами. Ее мысли были так сосредоточены на этой бесполезной попытке вспомнить имя мужчины, что мыслительный процесс отражался на ее лице. Казалось, она обдумывает план по спасению мира.
Тщетно она пыталась вспомнить его имя, и тогда, когда свернула на улочку, где жила ее сестра с ребёнком и мужем. Так и не припомнив его, Нэнси переключилась на более насущные проблемы, которые не замедлили появиться.
Дело в том, что Саре именно сегодня понадобился автомобиль, и это значило, что Нэнси придется ехать на общественном транспорте. Эта перспектива здорово подпортила девушке настроение, несмотря на то, что Сара заверила ее, что к закрытию кафе освободится и непременно заберет ее. Нэнси Ланстер не привыкла добираться до работы на общественном транспорте и потому была раздражена. К хорошему быстро привыкаешь!
После этого девушку посетила еще большая уверенность в том, что ей нужен личный автомобиль, а потому нужно было как можно скорее научиться копить средства, а не тратить всё сразу, как обычно у неё это выходило. Также, ей следовало бы брать поменьше выходных, но на это она не была согласна. И потому оставался для нее существенным лишь первый вариант.
Хорошенько подумав, Нэнси решила не поддаваться унынию, и сказав себе знаменитую сразу – «все что не делается, всё к лучшему», бодро пошагала в сторону, где останавливался общественный транспорт.
Тем же ранним утром, выспавшийся в уютной, мягкой постели, Бернард успел собрать часть последнего урожая, починить и покрасить почтовый ящик, с трепетом привинтив к нему заранее заказанную дядей у плотника табличку со своим именем рядом с именем «Чарли Миллер», прежде чем сел за завтрак.
Дядя все еще спал. Бернард не беспокоил родственника. Он не был знаком с новым расписанием дяди, да и старое не помнил, ведь тогда, когда он был ребёнком, то не следил за временем.
После завтрака в одиночестве, Бернард сидел в беседке, все так же один, с чашечкой кофе, и смотрел по сторонам с довольством и любопытством. Он смотрел то в чащу сада, то на открытый участок улицы за изгородью. Его настроение было легкое и светлое, мысли перескакивали с одной на другую и не задерживались в голове надолго.
Мужчина был по-настоящему счастлив снова, прямо как тогда, в полицейском участке, когда полисмен Стивен накормил и напоил его, составил ему компанию и дал ночлег. Он не без удовольствия заметил, что к концу путешествия, все чаще ему улыбается удача и все чаще он начинал чувствовать себя особенно счастливым.
Погода снова была яркой, солнечной, хоть и довольно прохладной. Но Бернарду было так тепло в своем пальто, что он решил, что не станет докучать дяде до поры до времени, спрашивая у того для себя верхнюю одежду потеплее. А ещё лучше – решил он – со временем приобретет теплую одежду сам, за собственные деньги! Вот только освоится здесь снова, найдёт где подзаработать, а там и до зимы недалеко: хочешь – не хочешь, а сменить гардероб придется.
Другими словами, он как обычно решил отложить заботу о своем собственном здоровье до того момента, когда оно поставит его на колени.
В мыслях, конечно же, он не сформулировал это решение таким образом. Его отговорка была проста: «Пока вполне терпимо, а значит, когда будет не в моготу, тогда и подумаю над этой проблемой».
Так, около часу, Бернард сидел и вдыхал свежий, ароматный и, как будто даже дрожащий, воздух, который очень напоминал воздух ранней весны, и от всего этого сердце молодого мужчины жаждало любви. Он удивлялся, как дивно устроен человек и как чутко, тонко и восхитительно ярко реагирует организм на погоду. Он размышлял о том, как интересна и прекрасна порой жизнь, и о том, как мало мы ценим такие моменты в суете дней.
Вдруг он заметил фигуру, двигающуюся по дороге, которая пролегала мимо усадьбы дяди, и в этой фигуре было что-то слишком знакомое. Он напрягся, привстал, опершись о резные деревянные перила, резко вздрогнул, когда почувствовал, как неприятно прилипает брючина к коже, и понял, что пролил остатки кофе себе на колено. Он взглянул на пятно, с досадой цокнул языком, после чего снова посмотрел в сторону фигуры, которая стремительно проходила, как раз мимо изгороди, в этот момент.
Он пригляделся и с удивлением заметил, что это была та самая девушка, хозяйка кафе, которая позавчера вечером подвезла его до поселения, перед тем ощутимо испортив ему настроение своим грубым поведением. Он хотел было выкрикнуть ей приветствие, но слова словно застряли в горле. Он отчего-то смутился, увидев ее задумчивое выражение лица, и ощутил, как его сердце от волнения забилось намного быстрее, почти как при приступе тахикардии, но на этот раз трепет его был приятным и вовсе не пугающим.
И дело было не только в том, что это быстрое биение сердца отличалось от приступа ровностью ударов, но и в том, что вместе с кровью, разбегающейся в приятном волнении по венам, восхитительное, не поддающееся описанию, ощущение из центра груди охватило его целиком, когда он смотрел на эту девушку. В это мгновение он чувствовал себя намного моложе, совсем юнцом, не достигшим совершеннолетия.
