– Конечно – конечно, ваше величество, – он снова поклонился. – Я всё понимаю.

И тут к нему подошла весьма миловидная особа. Она так откровенно смотрела на меня, что Лиза невольно нахмурилась.

– Ваше величество, это так чудесно, что вы позволили нам насладиться небольшой прогулкой в таком живописном месте, – проворковала женщина, положив при этом руку на сгиб локтя Нарышкина.

– Вы же помните мою очаровательную супругу, ваше величество? – спросил Нарышкин, расчётливо глядя на меня. – Помнится, Мария Антоновна была представлена вам на Масленицу в Михайловском замке.

– Да-да, что-то такое припоминаю, – рассеянно проговорив, я пытался вспомнить, что писал об этой Нарышкиной Сашка. Ничего на ум не приходило. Все его последние записи были о заговоре и чудовищных метаниях наследника. О женщинах он упоминал вскользь, не заостряя на них внимания. – Такую очаровательную даму, как Мария Антоновна, сложно не запомнить.

Я благосклонно улыбнулся красавице и повернулся к жене, давая понять, что спонтанная аудиенция окончена. Нарышкина чуть заметно нахмурилась. Не понял, у них что, что-то с Александром было? Да даже если и было, по-моему, прекрасный повод дать понять, что всё кончено. Если, конечно, она не идиотка и намёки понимает. А как я уже удостоверился на практике, безголовые курицы крайне редко становились фаворитками, так что она должна понять.

Появившийся Бобров мрачно сообщил, что Марс умудрился потерять подкову, и что мне сейчас подготовят другого коня. Быстро оценив обстановку, он весьма деликатно, надо сказать, оттеснил супругов Нарышкиных, которые всё ещё стояли перед нами и явно не знали, что делать. Я же посмотрел на то тёмное пятно, что привлекло моё внимание до того момента, как Нарышкины решили меня побеспокоить. Теперь совершенно точно было видно, что это именно коровы. Стадо было большое, и пастух едва справлялся с ним, потому что отдельные животные постоянно пытались свернуть налево.

Придворные разбрелись по лугу, похоже, действительно наслаждаясь остановкой. Кто-то вылезал из близлежащих кустов, что немаловажно. В какой-то момент в голове промелькнула мысль, что они мало отличаются от стада, пасущегося неподалёку. А Бобров выступает в роли пастуха, вовремя сгоняя в кучу отбившихся особей.

И тут я почувствовал, что мне тоже желательно слиться с природой в самом примитивном смысле этого слова. Многозначительно посмотрев на Елизавету, я отпустил её руку и направился к ближайшим кустам, а в это время один из гвардейцев уже подводил ко мне коня.

– Юра, ещё десять минут и будем трогаться, – сказал я подбежавшему ко мне Боброву, прежде чем скрыться за густыми ветвями.

Выбравшись из кустиков, я сразу же наткнулся на того гвардейца, что держал под уздцы приготовленного мне коня. Время, которое я дал Боброву, ещё не истекло, поэтому я решил немного проехаться верхом, привыкая к незнакомому коню и давая ему привыкнуть ко мне.

Пустив коня шагом, выехал на поле, заметив, что многие дамы бродят по нему, периодически срывая цветы и подставляя разгорячённые лица лёгкому тёплому ветерку.

Бобров скомандовал выдвижение, и женщины поспешили к своим каретам. Мимо меня проехал Горголи. Я посмотрел на его серое от усталости лицо. С тех пор, как я нагрузил его чудовищной по своему объёму работой, он слегка похудел и осунулся. Вот наглядный пример того, как заговорщики отрабатывают свой промах. Но глаза горели энтузиазмом, особенно когда начало что-то получаться, и он видел результат своей работы.

Ничего, прорвёмся. Даже среди тех трёх сотен заговорщиков есть по-настоящему талантливые люди. Нужно только их энергию направить в нужное русло. Вон как, например, энергию Павла Васильевича Голенищева-Кутузова. Он же прямиком с коронации направится на восток. Ему поручено основать и возглавить первое русское поселение на Аляске. Судя по сжатым в тонкую линию губам, справится. Хотел славы и повышения? Пожалуйста, получи и распишись. Твоё имя, Павел Васильевич, останется в веках, если нигде не накосячишь.

Вдалеке раздался гром, а за нашими спинами небо стало очень быстро затягиваться тучами. Вот только этого мне не хватало! Нахмурившись, я невольно ускорился, пустив коня крупной рысью. Пока мы едем быстрее приближающейся грозы. Надо попробовать от неё оторваться и приехать в Тверь до того, как она нас настигнет.

Мы успели приехать в Тверь до того, как начался ливень. По сути, наш поезд сумел обогнать стихию, ехать впереди неё. Лошади чувствовали приближающуюся непогоду и бежали гораздо резвее обычного. Возницам даже подгонять их не приходилось. Мой Марс всё время пытался перейти в галоп, и я с трудом его сдерживал. Но лошадей понять можно. Куда лучше встречать дождь в тёплой сухой конюшне, похрустывая овсом, чем куда-то нестись под потоками воды, падающей с неба.

В Тверь въезжали вместе с тучами, ветер срывал с головы шляпу, приходилось придерживать её руками. В связи с непогодой губернатор Тверской губернии не слишком старался организовать торжественную встречу с выстроившимися вдоль тротуаров людьми. Ни нам, ни им было слегка не до этого. Нам хотелось побыстрее оказаться во дворце, а народу разбежаться по домам. В такую погоду вполне нормальное желание.

Сам же губернатор Мертенс с особо важными чиновниками и предводителем Тверского дворянства ждал, тревожно поглядывая на небо, в котором были уже видны пока ещё редкие молнии. Когда мы въехали в город, губернатор каким-то невероятным образом узнал меня и направил коня в мою сторону. У него на пути сразу же появились гвардейцы охраны. Вроде бы ехал император себе один, шляпу на голове одной рукой удерживая, и тут откуда-то с боков двое вооружённых офицеров появились.

От неожиданности Мертенс осадил коня, и тот даже попятился назад. Видимо, не такого приёма ожидал Тверской губернатор.

– Бобров, пропусти уже Василия Фёдоровича, – крикнул я, стараясь перекричать вой ветра. Бобров неохотно отъехал в сторону. – Ну что же вы, Василий Фёдорович, подъезжайте. Будете дорогу нам в императорский дворец показывать.

– Что же вы верхом, ваше величество? – губернатор приблизился, и теперь мы ехали бок о бок.

– Не люблю кареты, Василий Фёдорович, в них сильно трясёт, – совершенно честно ответил я ему. – Но если завтра мы не сможем продолжить наш путь, то, пожалуй, я воспользуюсь каретой, и мы посетим некоторые заведения. Надо иногда совмещать приятное с полезным.

– А какие именно заведения хочет посетить ваше величество? – Мертенс вытер платком лоб.

– Я пока не знаю, утром сообщу, – ответил я, сильнее наклоняя голову. Тем не менее успел заметить, как Мертенс снова начинает вытирать лоб. – Что с вами, Василий Фёдорович?

– Да что-то душно, ваше величество, – пробормотал губернатор так, что я его едва услышал.

– Ну, это не удивительно, гроза же надвигается. Перед грозой всегда духотища стоит, – сочувственно произнёс я, пригибаясь ещё больше, потому что ветер совсем уже в ураган пытался превратиться. – Ничего, дождь пойдёт, полегчает. Главное, чтобы нас этот ветер в волшебную страну не унёс, – пробормотал я себе под нос.

Молнии сверкали уже совсем близко, и мы заткнулись, стремясь побыстрее добраться до дворца. Дождь хлынул сплошной стеной, как только мы с Елизаветой вошли в Путевой дворец.

– Что за погода! – ко мне подошла Мария Фёдоровна, говорила она по-французски. Это был своеобразный демарш против моего произвола. Но, подозреваю, что происходил он оттого, что вдовствующая императрица просто-напросто не могла выучить русский язык в достаточной степени. Более того, она не хотела его учить. – Александр, посмотрите, на наших несчастных придворных вылилось столько воды за минуту! Они все ужасно мокрые, а туалеты дам превратились в нечто невообразимое, – и она злорадно посмотрела на Гагарину, которая в этот момент снимала шляпку с обвисшими полями. – Нам всем нужно задуматься, сын мой.

А ещё у неё появилась новая фишка: Мария Фёдоровна перестала обращаться ко мне «ваше величество» всячески подчёркивая, что я её сын. Особенно публично.