– О чём нам нужно задуматься, матушка? – в тон ей задал я вопрос. – О том, что после такой жары всегда идут грозы? Это законы природы, и не нам пытаться что-то в них изменить.

– Это прежде всего препятствие на нашем пути, – высокомерно заявила она.

– Бросьте, матушка, – я отвечал ей исключительно на русском языке, не без скрытого злорадства наблюдая, как иногда сбоит её внутренний переводчик. – Лично я считаю подобные задержки благословением. Они позволят мне осмотреть город и сделать это внимательнейшим образом. Чего никогда не произошло, если бы не эта гроза.

– Я надеюсь, Александр, вы позволите местному дворянскому обществу устроить для нас бал? – перебила меня мать и тут же подняла руку, чтобы прервать мои попытки возразить. – Глубокий траур уже закончился. И я считаю, что можно позволить местному провинциальному дворянству устроить для нас бал.

– Зачем? – я быстро прикусил язык. У Сашки было много различных завертонов и разворотов, но вот бал он бы никогда не отменил. Сейчас я мог списать своё нежелание вальсировать на невменяемые деньги по поводу траура, но вот что буду делать после окончания годовой скорби по покойному императору, даже не представлял.

– Что значит «зачем»? – Мария Фёдоровна приподняла брови. – Александр, я успела переговорить с господином Мертенсоном. Этот бал готовился. Неужели ты хочешь оскорбить всех дворян Тверской губернии своим отказом?

– Нет, разумеется, – вот ведь… И когда она успела поговорить с губернатором? Он же практически всё время был подле меня! Так, Саша, спокойно. Мать ты не изменишь, у неё разные интриги в крови. Она инфаркт схлопочет, если даже не попытается. Надо её чем-то занять. Причём срочно. Подготовка к коронации – это долго, нудно и сложно, и всё одновременно. И я не могу посадить её под домашний арест в Москве, не поймут-с.

– К тому же, я считаю, что нужно вывести в свет Екатерину. На таком вот провинциальном балу это будет вполне уместно, – продолжала императрица. Вокруг нас образовалось небольшое пространство. Бобров очень быстро его организовал. Ну а как же, его величество с матерью разговаривать изволят.

– Матушка, Кате тринадцать! – я с трудом заставил себя говорить тихо, потому что к нашему разговору прислушивались все, включая Лизу. Даже промокшую одежду предпочитали отряхивать тихонько. Даже лакеи, мать их, стояли в сторонке и не спешили растаскивать гостей по приготовленным им комнатам. – Она совсем дитя, – добавил я ещё тише.

– Екатерина достаточно взрослая для первого представления свету, – холодно ответила Мария Фёдоровна. – Так вы даёте разрешения на бал?

– И когда запланировано это событие? – спросил я. – Так получилось, что вы узнали о предстоящем бале гораздо раньше, чем о нём сообщили мне, матушка.

– Губернатор Мертенс очень хотел подбодрить меня в моём горе, – поджав губы, ответила Мария Фёдоровна. – Он поспешил порадовать меня, сообщив, как всё Тверское дворянство готовилось, чтобы хоть немного развеять мою чудовищную меланхолию.

– Я полагаю, вы успели ему сообщить, что причиной этой «чудовищной меланхолии» в большей степени является ваш старший сын, – я не спрашивал, а утверждал. Ещё больше выпрямив спину, я сцепил руки за спиной и оглядел заполненный людьми холл.

– Нет, Александр, я прекрасно знаю, где проходят определённые границы в отличие от… – она замолчала. Я ждал почти минуту, когда же Мария Фёдоровна продолжит, но мать молчала, не без удовольствия разглядывая вымокшую до нитки Гагарину, у которой даже тщательно уложенные локоны промокли и теперь жалко свисали, прилипая к лицу.

– Ну же, договаривайте, – подбодрил я вдовствующую императрицу. – Хорошо, я вам помогу. В отличие от меня, вы это хотели сказать?

– Вы сами всё прекрасно понимаете, Александр, – тихо произнесла Мария Фёдоровна. Кажется, она поняла, что опять договорилась, и что я ещё больше начну закручивать гайки. Мать была последней, кто пытался меня драконить. До остальных уже дошло: в своей семье я не потерплю фрондёрства. Мне хватает проблем, чтобы ещё постоянно ждать удара в спину.

– О да, я понимаю, матушка, – протянул язвительно, поворачиваясь к ней. – Мне на днях принесли расходную книгу, в которой отражены все придворные, и во сколько они обходятся казне. Я вас первую предупреждаю, что намерен уменьшить этот штат как минимум наполовину. А знаете почему? Мария Фёдоровна ошарашенно покачала головой. – Потому что в ту кошмарную ночь, – я не стал уточнять, в какую ночь, это и так было понятно, – я никак не мог найти никого, кто помог бы мне справиться с горем. Да я даже собственного камергера отыскать не сумел! Мне помогали младшие офицеры и младшие слуги, которые всё ещё не потеряли таких понятий, как честь, достоинство и преданность. И уже тогда мне в голову пришла поразительная мысль: зачем нам столько придворных, если в лихую минуту я ни одного из них даже не увидел? Так что можете всем передать, что после коронации половина из них покинет двор. Как минимум, – добавил я, отворачиваясь от неё и снова разглядывая тех самых придворных, которые под моим пристальным взглядом принялись суетиться.

– Но куда же они пойдут? – растерянно проговорила мать, лихорадочно соображая, что будет делать, если столь блестящее общество внезапно сократится.

– Понятия не имею, – равнодушно ответил я. – Может быть, делом, наконец-то займутся. Мне всё равно. Пока всё равно. Да, каждого из них проверит очень пристально Александр Семёнович Макаров, дабы не сомневаться, что кто-то из них деньги или борзых щенков прямиком из иностранных посольств не получает.

– Что? Борзых щенков?!

Мне удалось выбить почву из-под ног вдовствующей императрицы. Сомневаюсь, что надолго, но на наш визит в Твери должно хватить.

– Ах эти борзые щенки… – протянул я, чуть ли глаза не закатывая. – Многие из них могут стоить гораздо дороже золота.

– Вы собираетесь натравить своего мерзкого Макарова на собственный двор? – Мария Фёдоровна лихорадочно переваривала столь сногсшибательную новость.

– Ну что вы такое говорите, матушка! Александр Семёнович добрейшей души человек. Он даже мне постоянно пеняет, что я настолько сурово отношусь к овцам заблудшим. Как он переживал, когда эти продажные сволочи нашлись, опорочившие честь мундира русского офицера, – а вот сейчас я намеренно начал говорить громко. – Он у меня в ногах валялся, прося позволение верёвку заменить на благородный топор. Я рыдал, матушка. Вы даже не представляете, какое это было разочарование! Граф Пален, как он мог?! – вопросил я патетично. А потом совершенно спокойно закончил: – Dura lex, sed lex* Ничего не поделать, такова жизнь. Кто-то всегда должен страдать.

– Ваше величество, – ко мне пробился бледный Мертенс. – Позвольте, я покажу вам ваши покои. Ваше величество, вас сейчас же проводят в ваши комнаты, – скороговоркой проговорил он, обращаясь к Марии Фёдоровне.

– Наконец-то, Василий Фёдорович, – ядовито произнёс я. – А то я уже начал подумывать, что нас оставят ночевать посреди этого холла.

Мартенс закатил глаза и быстро пошёл впереди меня, показывая дорогу. Лакеи, видя, что движение началось, тут же бросились к гостям, разводя их по комнатам.

В моих покоях меня уже ждали Сперанский, Скворцов и Степан Кириллов. Последний всё ещё не мог прийти в себя от осознания, что его повысили до моего личного слуги. Как только я вошёл в комнату, он подскочил и бросился ко мне, чтобы помочь переодеться.

– Спокойно, Стёпа, поменьше рвения, а то голову расшибёшь, – посоветовал я ему, когда он стаскивал с меня мундир.

– Да, ваше величество, конечно, – пробормотал Скворцов.

– Ваше величество, я принёс полные списки дворов императорской семьи, – как всегда серьёзно и спокойно проговорил Сперанский. – С перечислением должностей, имён и жалованья, как вы и запрашивали.

– Прекрасно, положи на стол. Я сегодня их внимательно изучу, – говорил я на ходу, подходя к тазу, чтобы ополоснуться. Весь день в седле давал о себе знать не только усталостью, но и потрясающими запахами, которые я сам ощутил, как только снял мундир.