– Добро пожаловать на Большой Ю, господин следователь! О вашем прибытии… было доложено?

Он вскинул брови на круглом бледном лице, темные, глубоко посаженные глаза смотрели с готовностью. Я мотнул головой:

– Да, меня ждут. И я бы хотел как можно быстрее попасть на Центральную станцию.

– Сделаем! Сейчас все сделаем! – Начальник станции засуетился, глаза бегали по видимому только ему экрану, пальцы скользили по гладкой столешнице. – Вот и все, третий блок, это по ту сторону, там будет атмосферный катер, он в вашем распоряжении.

Провожаемый его внимательным взглядом, я вышел из кабинета и отправился искать третий блок. Из центрального зала продолжали доноситься истерические крики и спокойный размеренный голос женщины-плюс, повторяющий как мантру:

– Согласно параграфа три, к провозу на станции Юпитера запрещено оборудование…

Третий блок нашелся без труда. Атмосферник распахнул люк, я спустился по короткой лестнице, оказавшись в салоне, по стенам которого шел круговой диван. Больше внутри ничего не было, простейшая нейронка справлялась не хуже пилота, и пассажирам оставалось лишь пристегнуться и ждать окончания погружения. Раздался сигнал минутной готовности, и я опустился на мягкий диван. Защелкнув ремень, откинулся на спинку, позволяя эластичной ленте надежно зафиксировать меня. В пространстве дополненной реальности возникло пожелание счастливого пути, защелкали цифры обратного отсчета. Когда их бег остановился на двух нулях, где-то наверху проскрежетали открывающиеся захваты, катер освобожденно пошел вниз по направляющим. Затем хлопнуло, когда внизу распустились заполненные водородом поплавки.

Виртуальный экран по моему сигналу показал схему спуска. Атмосферник проваливался сквозь разреженную атмосферу со скоростью достаточной, чтобы не вызывать у пассажира дискомфорта. Кривая на экране сначала шла почти отвесно вниз, а затем начала все круче забирать в сторону. Инерция мягко покачивала меня в ремнях, когда менялся вектор движения. Глиссада спуска продолжала изгибаться, пока не уперлась в станцию, обозначенную конечным пунктом. Скорость погружения упала почти до нуля, катер неторопливо вползал под брюхо станции, где располагались горловины пассажирских шлюзов.

Подтянув ближе изображение станции, я растянул его, увеличивая. Шайба с покатыми краями щетинилась штангами молниеотводов, антенн, через равные промежутки на обшивке с верхней стороны бугрились купола из бронированного стекла. Они казались совсем маленькими, если не знать размеров станции. Километр в диаметре, шестьдесят метров – толщина части, занятой жилыми помещениями, еще пятьдесят – водородные подушки, на которых вся конструкция плавает в атмосфере. Это самый большой после Кольца рукотворный объект за орбитой марса. Даже погруженные под лед Европы лаборатории почти на треть меньше, не говоря уже о рабочих станциях, разбросанных по Юпитеру.

Навстречу катеру развернулся причальный кран, над головой гулко стукнуло, когда его металлические пальцы схватились за горловину шлюза. Меня качнуло в кресле боковым ускорением, но через секунду швартовка закончилась, и голос виртуального ассистента поздравил меня с прибытием на Центральную станцию. Отстегнувшись, я поднялся на ноги, чувствуя непривычную тяжесть: сказывалась разница в притяжении. В раскрытый люк спустилась металлическая блестящая лесенка, первые шаги дались с трудом, но тренированное тело взяло свое, подстроилось, и в приемный отсек я почти вбежал, с удовольствием ощущая, как пропадает тяжесть в ногах.

В помещении, когда-то предназначенном для приема важных гостей, теперь было пусто и бедно. Воздух здесь обновлялся редко, от чего пропах ржавчиной и старым пластиком. Большая часть ламп в низком потолке отсутствовала, а те, что остались, светили слабо, ровно настолько, чтобы не потерять направление. Стены, лишенные керамической обшивки, покрывал слой облупившейся синей краски. Уцелевший белоснежный квадрат у двери смотрелся, как что-то чуждое здесь, нелепое, и остался он только потому, что на нем располагалось управление доступом.

Люк скользнул в сторону, выпуская меня в широкий коридор. Здесь царило такое же запустение, разве что чуть лучше работала вентиляция. Вспененный пластик, старый и посеревший, скрипел под ногами, похрустывали кусочки облетевшего покрытия с потолка. В стене по левую руку через равные промежутки размещались такие же двери, через которую я только что вышел, но выглядели они так, будто не открывались годами.

Коридор круто забирал в сторону, я не сразу заметил идущего навстречу человека и едва не влетел в него. Отшатнулся, когда тот выскочил из-за поворота, взгляд мой уперся в голографический бэдж на кармане куртки. Кармане? Я поднял взгляд, потом вскинул голову. Передо мной стоял морф. Ростом не меньше двух с половиной метров, он выглядел как близнец женщины-плюс, сидящей на таможенной станции. Такой же худой, жилистый, с узкой грудной клеткой, пластиковый рабочий комбинезон болтается свободно. Мужчина, ремонтная модификация с незначительными отличиями от базовой для работы в атмосфере: более толстые кости, чтобы выдерживать высокое давление и гравитацию. Он остановился, отшагнул назад, но не так, как это делают люди: коленный сустав просто выгнулся в обратную сторону. Лишенные растительности брови поднялись, блестящий вытянутый череп блестел в тусклом свете ламп. Морф помотал головой, выставив перед собой руки с устрашающе длинными пальцами:

– Тише, тише! Я опоздал и летел как мог, но вот так получилось… Прости!

– Ничего. – Я расслабил ладонь, стараясь сделать это незаметно: рефлексы запустили движение, конечной точкой которого было горло морфа. Стало бы, окажись на его месте человек обычного роста. – Вы мой сопровождающий?

– Да, приставлен от начальства, – с готовностью подтвердил морф. – Войцех Ковальский.

Он протянул огромную ладонь, в которой едва не утонули мои пальцы, рукопожатие оказалось крепким. Я представился в ответ:

– Вячеслав Коростылев, следователь. Начальник таможенной станции доложил?

– С опозданием! Вечно у них там бардак!

– Так. И в этой части станции я, как понимаю, по той же причине? – Он непонимающе захлопал глазами, я жестом обвел помещение, объяснил: – Здесь же давно никого не было? Не думаю, что это такая шутка.

– А! Нет! – Войцех рассмеялся. – В том смысле, что да, тут почти все приемники для нормов… э… людей в таком состоянии. К нам редко прилетают по своей воле, им всем хватает причала по ту сторону шайбы, ближе к офисам Совета. А тебя велено отсюда забрать, чтоб не мелькал раньше времени, значит. Плюсы сюда не суются, им тут места не хватает.

Только после этих слов я снова присмотрелся к сопровождающему. Гладкий череп морфа едва не касался потолка, к блестящей коже прилипли чешуйки светлой краски со следами ржавчины. Войцех принял у меня сумку, сделал приглашающий жест, первым двинулся обратно по коридору. Он старался замедлять шаг, чтобы мне не пришлось бежать. Вскоре миновали двойную герметичную дверь, предназначенную для отсечения шлюзовых камер от станции на случай разгерметизации, и оказались на парковке картов. Коротких двухместных тележек с высокой защитной рамой было всего штук семь, из них четыре оказались разобранными. Войцех забросил сумку в металлическую корзину позади карта, занял место водителя. Его кресло было максимально сдвинуто назад, но все равно колени задрались высоко, натянув штанины комбинезона. Выглядел он нелепо, но достаточно сноровисто активировал управление, и едва я опустился на сиденье рядом, бросил карт в узкий проем выхода.

– Сперва велено тебя доставить к Совету, уже все собрались, – сказал Войцех, крутя руль. – Я не допущен, так что ничего не скажу, но слышал, будут шишки со всего Ю!

Я молча кивнул, и в этот момент карт вынес нас в центральный жилой зал станции.

Жилой комплекс станции напоминал огромный термитник. По улицам, где едва могли разминуться два карта, спешили люди и плюсы. Последних было на порядки больше, все одеты в рабочие комбинезоны и гражданскую рванину. Обычные люди двигались в толпе, словно не замечая ее. Они говорили по виртуальной связи, стояли, изучая видимые только им картинки, плюсы обтекали их, проносились мимо, но ни одного не сбили с ног, даже не задели, хотя часто во взглядах светилось неприкрытое раздражение.