Уолли нашел ее. И сделал единственное доброе дело, на которое имел право… Но при этом не забыл и себя.

Сыщик сам развинтил трубку телефона. В микрофоне крошечный жучок, поставленный достаточно профессионально. Весь разговор с Кертом записывался. Уолли встал, подошел к телевизору, отыскал еще «жучок».

Кристин подготовилась к встрече. Семь минут – достаточно много времени, чтобы поставить два подслушивающих устройства, захватить фото и исчезнуть.

Он долго сидел, глядя на крошечные приборы. Интересно, что бы произошло, поведи он себя иначе? Как поступила бы Кристин? Убежала? Послала бы кого-нибудь убить его или просто пригрозить? Или пришла бы сама, чтобы прикончить?

Но нет, случилось то, что случилось.

Уолли поднял бокал, словно салютуя гостье, и молча выпил. Вряд ли он когда-нибудь увидит ее. Одного раза вполне достаточно. Девушка словно солнечный луч осветила мрачную комнату, где еще держался ее запах, аромат неведомых духов.

Уолли вспомнил слова Джозефа Манчини. Да, ни один мужчина не смог бы противиться. Многие, очень многие погибли из-за нее. Редкий, ядовитый, опасный цветок.

Сам Уолли тоже причинил боль многим, а нескольких убил. Кристин была его сестрой по духу, носительницей той же болезни, уничтожающей душу, но защищающей тело, выходящее невредимым из всех битв.

Со странным чувством, похожим на любовь, вызывал он в памяти эти голубые, переливчатые, обманчиво ласковые глаза. Многого стоило помочь ей, но, сделав это, он, должно быть, принес в этот мир еще немного зла – вооружил девушку, рассказав все, что знает. И когда настанет время, она нажмет курок.

Час спустя, когда Уолли все еще размышлял о будущем и желал Кристин удачи в том уголке души, где она смогла зажечь крохотный огонек добра, в дверь тихо постучали.

Выхватив револьвер, Уолли повернул ключ в замке.

На пороге стояла нежно улыбающаяся Кристин. Она не переоделась. Шали на ней не было. В руке девушка держала небольшой саквояж.

– Простите, что убежала, не попрощавшись. Теперь я бы действительно выпила что-нибудь.

Уолли отступил, давая Кристин пройти. Она подошла к столу, открыла сумку и выложила на стол снимок.

– Можете оставить его, – разрешил сыщик, закрывая дверь. – У меня есть копия. Ее-то я хотел бы оставить себе. Видите ли, это фото кое-что значит для меня – как и для Чарли Гржибека.

В пепельнице валялись жучки, вынутые из телевизора и телефона. Не глядя на них, Кристин повернулась к сыщику:

– Спасибо, – сказала она.

– Спасибо, Уолли, – поправил он.

– Уолли!

Кристин медленно подошла, поцеловала его в губы. Недолгое прикосновение розовой плоти было подобно дуновению свежего душистого ветра.

Запретный огонь, тлевший в душе, внезапно превратился в пламя, начавшее разгораться все сильнее.

Впервые за двадцать лет Уолли ощутил страх.

– Спасибо, – повторила она, нажав на выключатель лампы. Комната погрузилась в темноту.

Окутанная серебристым лунным светом, Кристин завела руки за голову. Платье упало на пол, и девушка осталась обнаженной. Ее красота казалась нереальной, невозможной.

Уолли обнял ее. В его руках Кристин казалась маленькой и хрупкой. Такая теплая, такая мягкая… мягче, чем он мог себе представить.

Глаза Уолли затуманились. В сердце росла боль долгой разлуки и радость воссоединения. Тело, которое он сжимал в объятиях, казалось таким чужим и одновременно знакомым, что Уолли едва слышно потрясенно вздохнул.

Кристин, казалось, понимала все, что происходит с ним. Она раздела Уолли с мягкой осторожностью сиделки, помогла ему лечь в постель, подарила наслаждение своей плотью.

Каждый поцелуй открывал рану и излечивал ее, причиняя жестокие страдания и неся утешение… Каждый вздох, каждый трепет были гимном, хоралом, ибо Уолли знал теперь, что не одинок. Он нашел родственную душу, человека своего племени, и в эту ночь Кристин принадлежала Уолли, признала его своим, открылась для него.

Во второй и последний раз он поверил, ощутил всю полноту жизни, погрузился в окружающий мир, словно в океан, теплый, безжалостный, прекрасный.

Час спустя он опять был один.

Кристин осторожно выскользнула из его объятий, собрала вещи и поцеловала на прощанье. Она не сказала ни слова, кроме тихого «спасибо».

Уолли верил сердцем и умом, что никогда не увидит ее больше. Сегодня они попрощались навеки.

И, может, поэтому она захватила с собой простыню и наволочки, когда наутро покинула мотель.

Для Хармона Керта Кристин перестала существовать.

Но Уолли необходимо было еще закончить работу.

«Лос-Анджелес таймс», 9 августа 1971 года

«Вчера в госпитале Калифорнийского университета актриса Энни Хэвиленд перенесла операцию на позвоночнике по поводу частичной ламинэктомии двух смещенных дисков.

Операция была необходима из-за хронических болей в шее и в верхних отделах позвоночника вследствие автомобильной аварии, в которую попала мисс Хэвиленд прошлым летом. Хирург Леонард Блейр, делавший операцию, объяснил репортерам, что частичная ламинэктомия должна облегчить давление на нервные корешки и позволит пациентке вести активную, не отягощенную страданиями жизнь.

Из опасения послеоперационной опухоли, могущей повредить спинной мозг и, возможно, вызвать паралич, ортопеды-хирурги во главе с мистером Блейром решили не проводить коррективную операцию в течение первых нескольких месяцев после аварии. Но острые боли, не поддающиеся терапевтическому лечению, сделали, по словам доктора Блейра, операцию необходимой.

«При создавшихся обстоятельствах, – заявил он репортерам, мы посчитали риск более чем оправданным… Мы не смогли найти средства заглушить невыносимые боли, но за прошедшее со дня аварии время мисс Хэвиленд набралась достаточно сил, чтобы перенести операцию. Мы надеемся на ее полное выздоровление».

Доктор добавил, что врачи постараются продолжить консервативные методы лечения – отдых, физиотерапию, массаж, мышечные релаксанты и транквилизаторы, чтобы снять спазм, а также специально разработанный комплекс гимнастических упражнений.

На вопрос о том, правда ли, что мисс Хэвиленд привыкла к чрезмерному употреблению наркотиков или болеутоляющих средств за месяцы, прошедшие со дня аварии, доктор Блейр не дал ответа. По-видимому, мисс Хэвиленд придется перенести еще несколько ортопедических операций. Пластическая операция по корректировке челюстного перелома и лицевых шрамов, полученных в результате несчастного случая, назначена на зиму».

Доктор Леонард Блейр, вздохнув, покачал головой и отложил газету. Он постарался изложить сведения о состоянии здоровья Энни с возможно большим оптимизмом. Доктор один знал истину. С самого начала операции он понял, что ламинэктомия ничего не даст. В лучшем случае, Энни сможет поднимать голову и ограниченно поворачивать ее вправо и влево.

Но терзающая боль в шее не утихнет. Проклятые репортеры пронюхали, конечно, что непрерывные муки вынудили Энни принимать наркотики, замедляющие выздоровление и почти не снимающие боли. Уклончивые объяснения Блейра были встречены ехидными полуулыбочками.

Они, конечно, знали, насколько плохи дела. Но только Лен Блейр понимал: медицина здесь бессильна. Теперь Энни была предоставлена себе. Боль была ее, и только ее проблемой.

Тони Петранера стоял в вестсайдской квартире, тупо оглядывая светлые стены с дешевыми итальянскими пейзажами. В правой руке он держал стакан чистого скотча, заполненный на три пальца. Тряхнув стакан, Тони прикончил спиртное одним глотком и, подойдя к бару, снова взял бутылку. Он не мог заставить себя сесть. Стоять, ходить, двигаться… Тони ощущал себя хищным зверем, загнанным в клетку, беспомощным.

Кристин пропала.

Тони прикончил вторую бутылку и крепко засомневался перед тем, как взяться за третью; ему понадобятся ясные мозги, и очень скоро.