1974 год

При расследовании трагедии, потрясшей мир кино в ночь перед церемонией присуждения Академических премий года, полиция обнаружила среди личных бумаг молодой женщины, известной под именем Марго Свифт, следующее письмо. Письмо было адресовано подруге погибшей мисс Энни Хэвиленд. Мисс Хэвиленд незадолго до этого трагического события была названа в числе других претенденток на премию «Оскара». Письмо мисс Свифт не было отослано, и мисс Хэвиленд не была знакома с его содержанием.

Характерные изменения в четком почерке мисс Свифт позволяют предположить, что письмо было написано всего за несколько часов до ее безвременной кончины.

«Дорогая Энни!

Знаю, ты никогда не прочтешь этого. Я не смогла придумать лучшего способа проститься с тобой, чем сделать это здесь, в уединении, где мои слова так и не будут услышаны.

Мне все-таки жаль, что за все время, проведенное с тобой, я так и не смогла найти случая, чтобы сказать, как сильно я люблю тебя. Какая горькая ирония в том, что я говорю это только теперь, когда приближается конец, и ты уже никогда не узнаешь, как сильно я люблю тебя… и почему.

Только одно имеет для меня значение – мы нашли друг друга и Дэймона. То, что мы были вместе, принесло мне больше радости, чем я заслужила.

Но, к сожалению, я оказалась совсем не такой умной, как предполагала. Потеряв голову от счастья, я впервые в жизни позволила себе забыть обо всем. На несколько мгновений я потеряла осторожность, и теперь мне приходится платить за это. Трижды я убивала, чтобы защитить нас. Но даже это вряд ли что может изменить. Долгое время возможности моего «искусства» не давали понять, какое будущее ждет меня впереди. Ты, конечно, не можешь этого знать, но в свое время я заставляла стольких мужчин плясать под мою дудочку, что никогда не могла представить, как скоро наступит и мой черед стать чьей-то жертвой.

Но самое смешное в том, Энни, что такие разные женщины, как ты и я, стали героинями и предметом мужских грез, ты – не по своей воле, а я потому что мне это было на руку и именно этот способ казался мне самым коротким и легким для достижения желаемого.

Давным-давно, в самом начале, я привыкла получать от этого омерзительное извращенное наслаждение. У меня было столько рабов, что, казалось, весь мир лежит у моих ног.

Но теперь, когда пропасть разверзлась передо мной и ребенком, которого я ношу, и… О, если бы я родилась мужчиной… или никогда не существовала, а этот крошечный младенец был бы твоим… Я благодарна судьбе за то, что нашим путям предназначено теперь разойтись и тебя ждет другая жизнь. Ты так страстно боролась за то, чтобы быть хорошим человеком, а мое естественное состояние – быть плохой. И ты перенесла такие страдания, каких мне никогда не довелось испытать, потому что я никогда ничего не чувствовала. Ты поднялась словно феникс из пепла – я хочу навеки скрыться под ним.

Всегда будь лучшей, Энни. Как бы сказал Дэймон, так много других Энни ожидают, чтобы ты показала им, как жить, по мере того, как сама будешь узнавать жизнь. Путь, которым ты идешь, обещает много неведомого и опасного – но ты все выдержишь и вынесешь, потому что даже в самых трудных положениях останешься собой.

Для меня все кончено. Прости, что не буду рядом, что не буду разделять с тобой мечты, видеть созданное твоим талантом. С облегчением я поворачиваюсь спиной к собственному будущему. Я иду в пустыню, чтобы быть с Отцом нашим. Он знает, что должно быть сделано.

Я думала, что усвоила законы, столь же непреложные, как и сама жизнь – открытое сердце может разбиться, протянутая рука хватается лишь за воздух, твердая почва, по которой мы шагаем, – всего-навсего застывшая глыба лжи. Слова, поцелуи, голоса – все рождается из этой лжи.

Но главное, что я узнала, хотя и слишком поздно, – насколько ошибаются люди в своих суждениях о времени. Именно будущее всегда ускользает, к нему невозможно приблизиться. Именно прошлое, подстерегающее нас, подходит ближе и ближе, как бы мы ни старались скрыться от него. Будущее мы убили в себе. Прошлое убьет нас, когда настанет срок.

Таковы были усвоенные мной истины. Но теперь, когда я узнала тебя, поняла, что эти истины были предназначены лишь для меня. Не для других, не для всех.

Будь счастлива! Твоя боль осталась позади, там ей и надлежит быть, а время – на твоей стороне. Я знаю это. Ты больше не услышишь от меня слов прощания – я говорю их здесь сейчас, одна. Прощай, Энни!»

1947 год, 20 октября, 15 часов 30 минут

В гостиничном номере царила полутьма. Грязные жалюзи почти не пропускали света. Приглушенный уличный шум лениво спорил с бормотанием радиоприемника.

В соседней комнате спал ребенок. Мать девочки уверяла, что малышка ни в коем случае не проснется.

– Спит, как убитая, – говорила женщина, снимая чулки. – Хоть в этом с ней повезло!

Он позволил ей убедить себя и, хотя почти ничего не знал о детях, понимал: женщина готова сказать все, что угодно, лишь бы утолить собственную жажду…, но желание, охватившее его, заглушило все сомнения. В конце концов, это ее дело. Замужняя женщина с маленьким ребенком… должна знать, на что идет.

– Пойдем же! Повеселимся, – сказала она в кафетерии, не сводя с него глаз. Ее девочка стояла рядом и играла с кусочком сахара на столе.

– Видно, такая судьба, что мы встретились вот так, сегодня. Глупо упустить шанс!

Давняя, голодная, но одновременно торжествующая полуулыбка играла на ее чувственных губах, и, глядя на эту женщину, он почувствовал, как натянулась ширинка брюк.

– Я скучала по тебе, – добавила она.

– А я думал, ты неплохо устроилась с этим… как его… твоим деревенским джентльменом, – ответил он. – Кстати, как насчет…

Он многозначительно кивнул в сторону малышки.

– А ей-то что, он и не узнает, – презрительно отмахнулась она. – У меня здесь знакомых нет – мы в шестидесяти милях от дома. А девчонке все равно пора спать. – Холодно улыбаясь, она пощекотала малышку под подбородком: – Правда, бэби?

Так они оказались здесь.

Теперь она лежала голая рядом с ним: руки скользили по телу мужчины с прежней, знакомой уверенностью. Его возбуждение быстро нарастало, подстегнутое крепким виски, которое он наливал из фляжки в поцарапанные гостиничные стаканы.

Мужчина услышал одобрительный шепот – женщина увидела, насколько он возбужден. Она хорошо знала каждый дюйм его тела. Два пальца скользнули по бедрам, прокрались через путаницу волос в паху.

На секунду он подумал о ее муже и удивился: почему она выбрала провинциального адвоката без всяких перспектив? Она могла бы гораздо удачнее выйти замуж. Переспать с кем угодно и подняться на самый верх… если бы только попыталась. Непонятная история.

И почему ребенок? Он считал, что с ее умом она не должна была допустить такую ошибку. Использовала девчонку, чтобы покрепче привязать мужа? Или еще одно доказательство странной извращенности, придававшей ей орел женщины загадочной и даже опасной, какой, может быть, она и не была в жизни.

Когда она сняла в полумраке трусики, он увидел, как роды повлияли на ее фигуру. Очевидно, потом она изо всех сил пыталась похудеть.

«Почему, – подумал он, – рождение ребенка всегда оставляет метки на женском теле, а мужчина может быть отцом сотен детей без всякого следа… и невозможно сказать, со сколькими женщинами он спал».