– Вокально-инструментальный ансамбль «Молодость». Я считаю, беспроигрышный вариант.

– Почему?

– Эх, дети, дети. Вы даже Чижа не слышали! Ну да ладно, идем дальше. Как я уже намекал, на факультете эстрады вам ничего не светит, но я готов найти для вас два бюджетных места на факультете искусств. Специализация – щипковые инструменты и народный вокал. Все как вы любите.

– Я должна играть на балалайке? – переспрашивает Крис.

– А ты попробуй, сыграй. Да чтобы с тремоло, как положено. Руки отвалятся!

(«Гибсон» недовольно гудит, но Крис прикрывает струны ладошкой).

– Э-э… с моей фамилией?

Фил моргает пару раз.

– Без проблем, – говорит он потом. – Псевдоним тебе придумаем. Кристина Клинских! Замечательно звучит. Будут думать, что ты внучка Юры… э-э… впрочем, неважно.

– А мы пели народные песни в музыкалке, – признается Маша. – В Архангельске. Было весело. Правда, потом меня исключили… Сказали, не вписываюсь в коллектив.

– Повторюсь, я не удивлен. Там у вас работают унылые ретрограды. Но я-то не такой. Как вы думаете, для чего я устроил прослушивание? Посмотрев ваши видео, я заинтересовался. Посмотрев на вас сейчас, я вдохновился. Мне даже захотелось бросить к чертям собачьим все эти «Валенки», но я вовремя опомнился. Грант – это миллион с лишним. Не считая других плюшек, вроде гастрольного тура по провинции, с приятным райдером и процентом от кассы. Поэтому давайте договоримся: вы участвуете в моем проекте. Будете там приглашенными солистками. Днем на точке репетируете мои «Валенки», по вечерам – что хотите. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Вы используете свой шанс. Ну а если не используете, в любом случае диплом вуза при вас останется.

– Это вы тоже всем говорите? – Крис нехорошо щурится.

– Тьфу на вас. За кого вы меня принимаете? Видели, перед вами тут был один юноша? Играет, поет. Танцует лезгинку. Папа оплачивает обучение. Я его послал на… библиотечный факультет. Боюсь, это прозвучало несколько нетолерантно, как и то, что я сейчас вам скажу.

Маша и Крис недоуменно смотрят на него.

– Вы – прекрасная пара. В музыкальном плане. Даже если вы знакомы первый день… Кстати, я угадал?

Маша и Крис смущенно кивают.

– Увы, это не навсегда, – говорит Фил. – Как и все музыкальные истории. Вы расстанетесь и вдобавок разругаетесь до смерти. Готовы к этому?

Маша и Крис смотрят друг на друга. Потом на Филиппа Филипповича. То, что они говорят потом, звучало бы фальшиво и пафосно, если услышать это в каком-нибудь фильме. Или прочитать в книге. Или попробовать произнести самим. Но они говорят негромко, серьезно и почему-то синхронно:

– Мы не расстанемся.

Автобус спускается с Троицкого моста. Крис сидит у окна с гитарой. Но теперь рядом с ней – Маша в своей черной маске.

Это не навсегда. Кристине скоро выходить, а Маша поедет дальше. Ей надо возвращаться в общагу. В студгородке целый этаж отведен под иногородних абитуриентов.

Должно быть, по ночам там весело.

– Хочешь, кофе попьем? – спрашивает Крис.

Главное – чтобы не дрогнул голос.

Маша трогает масочку.

– Я стараюсь не ходить в кафе, – говорит она. – Ну или… когда там совсем никого.

Крис ценит ее деликатность. Это ведь не отказ, а ссылка на непреодолимые обстоятельства.

На «никого» рассчитывать не приходится. В Питере еще не закончились белые ночи. Туристы бродят по улицам допоздна. Особенно любят «разводить мосты»: стоять, как бараны, и ждать, когда пролеты поднимутся и по фарватеру Невы пойдут большие корабли и баржи. А уж если какой-нибудь упоротый урод на поршаке вылетит на разведенный мост и рухнет в реку, так это вообще будет праздник. Но такое случается редко.

– Может, просто погуляем? – говорит Крис.

– У тебя же кейс тяжелый. Ты устанешь.

Это да. Лучше и сказать нельзя, думает Крис. Еще утром жизнь казалась тревожной, но легкой. Привычно бессмысленной. Пустой. А сейчас все изменилось. У нее есть не только «Гибсон», но и Маша. Это тяжелый кейс.

Но я не устану, думает Крис.

– Тогда пошли ко мне домой, – решается она. – Тут недалеко. Там у меня один младший брат. Сидит, в компе залипает. Даже на улицу не ходит.

– А родители?

– Мама на сутках. Отчим в отъезде. На своей гребаной даче.

Маша ничего больше не спрашивает. Это не просто деликатность. За откровенность обычно платят откровенностью (ну да, это тоже бессовестно). А Маша не хотела бы рассказывать правду о себе.

По крайней мере, сейчас.

– Пойдем, – говорит она вместо этого. – Только ненадолго… Мне же надо в общагу вернуться. Там на вахте всех отмечают.

Железная дверь парадной захлопывается за ними. В этом старом доме нет лифта, зато лестничные пролеты – необычайно широкие. Крис могла бы попросить на день рожденья настоящий рояль, и его бы принесли к ней на четвертый этаж с легкостью, даже не переворачивая набок.

В прихожей сам собой зажигается свет. Крис и Маша видят себя в зеркале. Если и могут быть люди разными, как огонь и лед, то это про них.

В зеркале появляется третий. Худенький и долговязый. В спортивных штанах и застиранной футболке. Он похож на сестру, хотя и не такой ярко-рыжий. И у него кудрявые волосы, довольно неряшливо подстриженные на висках.

Маша и Крис оборачиваются.

– Это мой брат Макс, – говорит Крис. – Иногда мы зовем его Маск. Потому что он шарит во всяком железе и в программах. Хотя всего лишь в десятом классе.

– Уже в одиннадцатом, – поправляет Макс. А сам во все глаза смотрит на Машу. Будто пытается рассмотреть ее губы под маской.

– Он у нас типа битмейкер. Я иногда играю под его петли, вместо метронома. Он туда прописывает ударные и бас. Довольно мощно звучит.

– Я обычно FL Studio использую, – рассказывает Маск. – А еще скачал Easy Drummer с плагинами… Бас пишу вживую, с миди-клавиатуры… Ничего сложного.

Маша в этом не уверена. Она понимает примерно половину из сказанного.

– Пошли лучше на кухню, – предлагает Крис. – А ты, Маск, с нами не ходи.

– А что так?

– Разговоры будут для взрослых.

– Ты – злобная рыжая фурия, – отзывается Макс. – Не фурри, а фурия. Как я тебя еще не придушил, не понимаю.

– Марш в будку, – говорит ему Крис.

На кухне они с Машей пьют чай.

За окном – старинный петербургский двор-колодец. Квартиры напротив очень разные. Кое-где за дорогими деревянными стеклопакетами горят хрустальные люстры. За другими окнами, пыльными и обшарпанными, с распахнутыми форточками, доживают свой век советские фикусы и столетники.

Маша сдвинула масочку на шею. Свет решили не включать.

– Хочешь, расскажу смешную историю? – говорит Крис. – Я утром ехала через мост, мимо крепости… где золотой ангел на шпиле…

– Ну да, – говорит Маша. – Я тоже ехала мимо. Очень красивый вид.

– Я ему даже имя придумала: Петрик. Иногда прошу его о чем-нибудь. Такая дурацкая привычка.

– Ну почему же дурацкая, – говорит Маша.

– В этот раз попросила, чтобы он послал мне удачу. Ну, чтобы прослушивание прошло хорошо. Понимаешь?

– Он и послал.

– Ага. Только он как будто сказал мне: ты вовсе не об этом мечтаешь. В смысле, не о прослушивании. И я подумала: wazza phuck, а ведь это правда…

Маша слегка краснеет, но в сумерках этого не видно.

– А о чем ты мечтаешь? – спрашивает она.

– Ты не будешь смеяться?

– Нет. В крайнем случае, надену масочку, и ты этого не увидишь.

Теперь краснеет и Крис. Потому что никакая она не злобная фурия, а бедная одинокая девочка. Да еще и с мальчишеским характером. Как будто они нечаянно поменялись характерами с братом.

И она говорит упрямо:

– Я хочу собрать настоящий проект. У меня… есть… несколько песенок. Ну, типа я их сама написала. Для гитары и голоса. Только я петь совсем не умею. Я пробовала записывать со своим вокалом, но нет… Все не то. Голос так себе звучит. И тут я встречаю тебя. Просто вот так, случайно, в коридоре. И оказывается, что ты поешь… так, как мне всегда хотелось петь. Ты – как будто я, только в сто раз лучше… И ты нарочно носишь маску, чтобы я совсем не потеряла голову… от восторга… Это был бы передоз, понимаешь?