– У тебя же были косички, – вдруг говорит Крис. – Ну… я сверху видела.

– Я знаю, что ты видела. Я тоже видела. Твое лицо в окне.

– Поэтому и расплела?

– Нет. Просто надоели.

– Так-то тебе лучше без них. И без маски, наверно, тоже. Я это имела в виду.

– Товар лицом? – усмехается Маша.

– Тебе Бессонов тоже эту хрень прислал? – Крис улыбается, хотя и немного нервно. – Это у него такой нетривиальный способ подката. Все говорят.

– Не люблю такие подкаты.

– А какие любишь?

– Никакие не люблю.

Крис хочет что-то сказать, но тут дверь аудитории распахивается, будто ее пнули изнутри. Оттуда вылетает парень-вокалист. От злости красный, как рак.

– Имел я вашу культуру, – бормочет он, ни на кого не глядя. И спешит прочь по коридору, все ускоряясь.

Взамен в дверях возникает Филипп Филиппович Бессонов, высокий, вальяжный, в тонких очках и с длинной художественной шевелюрой, зачесанной назад. Как говорят злые языки: молодящийся фрик.

Он доволен собой. Он оглядывает собравшихся. Его взгляд рассеянно скользит по мальчишкам и спотыкается на Маше с ее черной масочкой. Что-то новое загорается в его глазах: любопытство? Тревога?

– Та-ак, Мария Талашева здесь, – говорит он (а Крис узнает машину фамилию). – Пре-вос-ход-но. А это у нас кто? Кристина Кляйн? – (Вот так и Маша узнает фамилию Крис). – Давайте-ка, девушки, заходите ко мне сразу вдвоем. То есть, втроем. Вместе с другом-«Гибсоном»… если это он у вас тут, в пластиковом гробике…

«Запомнил, запомнил», – думает Крис. Только не знает, радоваться ей или тревожиться.

В кабинете стоит рояль «Бехштейн». Перед ним – круглая табуретка.

– Концертмейстер у нас в отпуске, – поясняет Филипп Филиппыч. – Я, конечно, могу и сам аккомпанировать. В любом жанре, на минуточку. Хоть ар-эн-би, хоть клезмер. Но кто тогда вас оценивать будет? Галочки в ведомость ставить? Так что давайте сделаем так: вы будете подыгрывать друг другу. Так, в общих чертах, basically, без контрапунктов. Подыгрыш на основную оценку не повлияет. Справитесь, девчонки?

Девчонки неуверенно кивают.

– Тогда приступим, – Филипп Филиппыч все так же вальяжно садится к столу и берет в руки дорогой планшет. – Для начала слушаем произвольную программу. Какие будут жанровые предпочтения? Предупреждаю: каверы Билли Айлиш даже слушать не стану. У меня таких юных дарований половина курса. Итак?

Маша и Крис пожимают плечами. Забавно: Фил как будто готов к этому. Кажется, у него есть свои идеи.

– Классику не трогаем, – говорит он безапелляционно. – Слышал я вашего Синатру. Фальшивит, картавит… Мне Рабинович напел… Это сейчас была старая шутка. Если серьезно, я помню ваши видосы, с классикой там все более-менее норм. Поэтому сегодня играем блюз.

– То есть импровизируем? – уточняет Крис.

– То есть свингуем. В хорошем смысле.

Крис только сейчас замечает: под роялем стоит компактный комбо-усилитель, похожий на чемодан со встроенным динамиком. Не самый дорогой, но все же реальный ламповый «Фендер».

– Провод есть воткнуться?

Крис охотно кивает. Нет, она не сильно любит блюзовые гармонии, но «Гибсон» только их и любит. Получив рыжего монстра на день рождения, она поневоле разучила с десяток сложных этюдов из учебника Бриля. Надо же угодить олдфагам?

Она достает гитару. Подключается к комбику. Пробует звук, остается довольна. Подумав, садится на черный бархатный пуфик. Не играть же стоя. Она еще не на сцене.

Маша все еще немного удивляется. Но тоже послушно занимает место у рояля, на старомодном вертящемся стуле. Фил Филыч задумчиво глядит на лепной потолок: наверно, получает задания свыше.

– Блюзовый стандарт на двенадцать тактов, тональность соль, средний темп, – предлагает он. – Фоно играет квадраты, гитара солирует. Потом меняемся. Метроном включить?

Девочки дружно мотают головами – не надо. И джем начинается.

Маша слабо знает джазовые аккорды, кое-как выезжает на трезвучиях и простеньких септах. В левой руке – унылая басовая линия. Хорошо еще, что Фил на нее особо и не смотрит. Он впился глазами в кристинкины длинные пальцы. Здесь есть на что посмотреть! У Крис – безупречная аппликатура и современное звукоизвлечение, какому не учат в наших музыкалках. Ну а что будешь делать, когда у тебя дома целая коллекция концертных DVD: рок-н-ролл, джаз, блюз и даже какой-то невообразимый кантри с фестивалей в Нэшвилле? Ее отчим был моряком. И вообще много кем был. Пока не стал порядочной сволочью, хотя к делу это и не относится.

– Окей, переобуваемся на ходу, – командует Фил. – Теперь гитара держит ритм. Ф-но импровизирует. В стиле… ну, скажем, Джерри Ли Льюиса?

Маша опускает голову. Автоматически продолжает играть квадрат. Кажется, она не знает, что делать дальше со своей правой рукой.

Фил не унимается:

– Давай, маска! Удиви меня. Вмажем рок-н-ролл в этой провинции!

Маша несмело играет мажорные арпеджио. Крис подхватывает, пытаясь подстроиться под гармонии. Наверно, так Дэвид Гилмор работал с безумным Сидом Барреттом. Что-то может вырасти из этого, да только никак не вырастает.

Фил разочарован:

– Ну, это… стоп. Бардак! Так дело не пойдет…

Тут-то Крис и озаряет:

– You’d better stop! Before! You tear me all apart[1]! Машка, ты знаешь старую песенку Сэм Браун? Посмотри текст в телефоне!

Руки Маши зависают над клавишами. Она бросает играть и ждет, пока Крис начнет новую гармонию – Bm, Em, фа-диез и так далее. Это – знаменитый как-бы-блюзовый номер из 80-х, его сочинила Сэм Браун, дочка рок-н-ролльщика Джо Брауна. Если честно, циничная попсня и слезогонка про любовь и ревность. Но для тех убогих времен и это было круто. И потом, песенку «Stop» часто крутили на ночном авторадио в Архангельске, когда Маше было лет десять. «Лучше остановись, – как бы намекали диджеи водителям. – Пока тебя не разорвало на части».

Маша помнит, как слушала музыку с мамой и папой, в машине. Они часто ездили в путешествия всей семьей – не оставишь же дочку одну дома?

Они оставили ее только один раз. И навсегда.

Опустив голову, Маша тихо поет первый куплет:

All that I have is all that you’ve given me.

Did you never worry that I’d come to depend on you?

На слове «worry» (где голос переключается в верхний регистр) Филипп Филиппович тоже вскидывает брови. Едва заметно качает головой.

Потому что у Маши удивительный тембр. Контральто, как у мальчика. Шероховатый и как будто хрупкий. Только ее голос не ломается. Он словно уже сломался однажды и больше не вернется к прежнему, беззаботному, детскому.

Но он и не взрослый, нет, не взрослый. Взрослых слушать скучно. Они все знают о жизни, все ноты у них расписаны, и даже когда они фальшивят – это еще скучнее.

Здесь – не так. Здесь голос – это стальная струна, которая может лопнуть, стоит лишь ударить посильнее медиатором. И ты каждый раз думаешь: вот сейчас это случится.

Это не пение, а катастрофа.

С таким голосом тебя выгонят из любой музыкальной школы. Таких вокалистов не аттестует ни одна комиссия. Вот Машу и выгнали.

– You’d better stop before you tear me all apart, – это Маша начинает припев, завершает последнюю строчку – «You’d better stop» – и правда останавливается. Будто теряет интерес к происходящему. Гаснет и экранчик на телефоне.

– Мне не очень нравится эта песня, – говорит Маша. – Извините.

– Плохо, – говорит Филипп Филиппыч. – Непрофессионально.

И делает какую-то отметку у себя в планшете.

Крис оставляет гитару. Ей грустно. Она сама не знает почему.

– Ладно. Что вы еще умеете, Талашева? – спрашивает Фил Филыч. – Может, что-то русское вам больше заходит?

– Я не знаю, что вам спеть, – говорит Маша.