МЧСник прошел мимо автомобиля с женщиной, козырнув на груди нашивкой «Авдеев А.И.». Александр, Андрей, Алексей? Остановился около уставшей невнятного цвета Ладе, пикнул сигнализацией, и открыв двери, запустил мотор на прогрев.

«Автомобиль, заработанный честным трудом, – подумала Яна. – Не густо. Что ж, помогу красавчику…. Скоро станет ценным кадром для всех спецслужб мира, и, если наши не дураки, переведут на другую должность, специально придуманную, с соответствующей оплатой. Правда не факт, что парняга будет рад такому раскладу. Однако, каждый должен нести свой крест. Да уж, господин Авдеев, вы ещё того не ведая, потащите свой, вытянув билет в нашей судьбоносно- смертоносной лотерее», - рассыпалась художественными эпитетами Яна.

Теперь перед ней стояла задача номер один: раздобыть номер телефона молодого человека и при этом не засветиться. Ни единого следа, или даже намека на связующую нить, которую можно распутать и выйти на виновника торжества, возникнуть не должно.

МЧСник, тем временем, медленно выехал со служебной парковки на основную улицу. Яна не спеша тронулась следом. К счастью, водитель не лихачил, ехал аккуратно, предоставив ей возможность спокойно размышлять о способе контакта. Яна один за одним отбрасывала возникающие варианты пересечения. Случайное знакомство с милой девушкой, пусть даже через наемную эскортницу, исключалось, обращение в квартиру якобы сотрудника ЖЭКа, соцслужб или «опрашивающих» тоже. Её ни при каких обстоятельствах не должны видеть: ни он сам, ни посредник.

«Хорошо, если б жил не один, а имел, к примеру, школьника младших классов. Можно тогда попробовать провернуть аферу с телефонным номером через ребенка», - мечтала Яна. Доверчивая старушка-мать тоже вполне бы подошла, но судя по возрасту МЧСника, на это надеяться не приходилось. Скорее всего, мать немногим её старше, а детей и вовсе может не оказаться.

Все возникающие хитроумные планы разбивались о сроки исполнения. Как хорошо было раньше. Спокойно можно пользоваться чужим телефоном, никто не защищал их кодами, отпечатками пальцев или прочей пижнёй. Стырил, понабирал известные коды сотовых компаний, посмотрел «свой» номер телефона с которого набрал, вернул. Никакого палева. Сейчас поди угадай, что у него в кармане лежит, и как с этим бороться.

Забраковав несколько идей деликатного выявления контакта, Яна плюнула на принципы, и решила действовать напролом. Стерва она, в конце концов, или кто?

Слежка продолжалась недолго. Через три квартала МЧСник завернул в зеленый аккуратный дворик и остановил машину, загнав её в «карман» между тополями. Дверь углового подъезда кирпичной пятиэтажки открыл с магнитного ключа, приложив его к домофону. По крайней мере, стало ясно одно - приехал домой. Зная время начала работы и время в пути до нее, Яна легко вычислила начало выхода из дома: примерно за полчаса. В заведения федерального значения не опаздывают, пропускная система работает строго, приезжают чуть раньше. Отлично, в это время на людей на улицах ещё немного, райончик тихий и плохо просматриваемый за счет насаждений.

Пробив обстановку, Яна вернулась на съемную квартиру, поужинала и остаток дня повалялась в кровати с очередными расчетами. Наступал вечер. Яна ощущала себя как хорошо подготовленный студент перед важным экзаменом. Крайне волнительно, но уверенно. К девяти она прибыла к первому почетному месту массовой казни на Монтерской. Нити первых ласточек с ИК едва различимо теплились, их срок выходил, от неё больше никаких затрат не требовалось. Пора начинать зачистку остальных.

Сжимать в точку жизненную суть оказалось довольного легко. Приговоренные липли сами и что радовало больше всего, не приходилось выискивать и отделять от большой массы обычных людей, только успевай хватать готовеньких. Оценить точное количество первых невозвратных Яна не могла: около десятка. Она сосредоточилась, плавно натянула и одновременно резко дернула на мгновенную смерть. В ту же секунду на миссионерку обрушилась невероятная слабость. Словно тяжелая струя ртутного водопада прибила вниз и размазала по земле. Яна засипела, не в силах вздохнуть полной грудью. В этот момент она вместе со своими жертвами находилась между жизнью и смертью. Внезапно, отчаянно желая избавиться от обрушившегося шквалом негатива, Яна мысленно запалила вокруг себя костер невиданной силы. Огонь полыхал, сжигая и испепеляя чужую отвратительную субстанцию. Пламя очищало, преобразовывало полученную энергию в другую ипостась, не имеющую ни положительного, ни отрицательного заряда. Через секунду её физическое тело тоже бросило в жар, сняв часть нагрузки с тонких тел.

Скоро отрицательный заряд сошел на нет. Видения отступили. Кое-как дотянувшись до бутылки воды на соседнем сиденье, Яна отпила добрую треть и опустила водительское стекло наполовину, глубоко вдыхая влажный воздух большого города. Памятуя прошлую поездку, она прикинула: на восстановление уйдет не меньше сорока минут, после чего можно взяться за вторую партию. С такими передышками придется сделать несколько заходов. Максимум до полуночи должна управиться. Если, конечно, не отбросит копыта к тому времени сама.

***

Гриня, или по другому Григорий Гончаренко мотал четвертый срок в ИК строго режима. Чалиться ему ещё полных четыре года: УДО и прочие амнистии постоянному клиенту исправительных заведений не светили. Поэтому изначальный настрой на полный комплект услуг от ФСИН лишнего оптимизма не добавлял.

Лицо заключенного выглядело абсолютно непримечательным, если бы не глаза. Однажды, увидев Гриню, человек запоминал только пронизывающий взгляд, на фоне которого остальные черты лица блекли и смазывались. Ярко голубые искры прожигали человека насквозь. Даже при разговоре с близкими друзьями они всегда пытливо и изучающе смотрели на собеседника, подавляя волю и вызывая гипнотическое желание вручить ему свою жизнь. Глаза являются периферией головного мозга и во взгляде Грини отражалась вся глубина его многострадальной души, вся пережитая боль. В них сосредоточилась ненависть к окружающему миру и противостояние с самим собой. Глаза человека – убийцы, не мыслящего жизнь без войны, светились хладнокровной готовностью в любой момент вступить в смертельную схватку. Урка воспринимал жизнь, как жесткую глобальную проблему с преодолением препятствий, как борьбу за выживание. Судьба отвечала взаимностью, с лихвой осыпая трагическими и страшными случаями, которые он ожидал.

Бог наградил мужчину всем, что нужно для битвы: бесстрашием, яростью, граничащей с безумием, низким болевым порогом и физической мощью, но поселил не в тот век и не в то место. Гриня оправдывал призвание бойца как мог. Был способен вынести любые тяготы и наказания. Всегда готов к чему угодно.

Зэк сидел на жесткой шконке, задумчиво зафиксировавшись на одной точке внизу прямо перед собой. Грязно-серый забетонированный пол, намертво прикрученная обшарпанная мебель, невнятного синего цвета стены. Ежедневно одна и та же, не меняющаяся обстановка на протяжении многих лет погружала в состояние отупения. Даже игры в шахматы и нарды с сокамерниками, не спасали от социальной деградации. Единственное, что скрашивало жизнь – книги. Пожалуй, только лишь чтение, и умозрительные рассуждения товарищей о смысле жизни, являлись отдушиной в колонии. Сиделец не работал. Трудотерапия в его случае - не положняк, как никак авторитет.

Убивая время, Гриня изучал труды знаменитых философов. Саморазвитие, наблюдение за людьми, изучение тонкостей психологии не раз помогало как на воле, так и в закрытых стенах. На последнем судебном процессе, при предоставлении последнего слова подсудимому, Гриня тонко надавил на душевные струны заседателей. Он не отрекался от содеянного, вовсе нет. Он горестно сетовал на собственную натуру, незаметно и ювелирно подтянув к прилюдному покаянию оправдательные аргументы. Гончаренко толкнул проникновенную речь об обездоленном детстве и нищей, несчастной, больной матери, не имеющей возможности отдаваться воспитанию сына из-за изнурительной работы. О полном отсутствии шансов вырасти в невыносимых условиях в добропорядочного гражданина; трудной трагической судьбе; искореженных моральных принципах, привитых на улице; попытках и страстном желании встать на путь исправления и отсутствии злого умысла. Он признавал ошибки и трогательно просил у пострадавших прощения. Его душещипательное выступление садануло по сердцу даже видавшего виды прокурора, а присяжные заседатели вместе с судьей и секретарем судебного заседания откровенно прослезились. Гриня сумел разжалобить даже родственников жертвы и вызвать сочувствие у совершенно незнакомых людей. За что, собственно говоря, получил гораздо меньший срок, чем того заслуживал. В принципе, говоря о трудном детстве, Гриня не врал. Просто красочно представил себя в нужном свете. Слукавил в другом: нежелании убить жертву и отсутствии жгучей ненависти. Хотел и убил. И снова сделал бы также.