Сегодня он должен был проститься с ней. Той единственной, при виде которой у него оживало чувство утраты перед отъездом.

Ещё шаг и…

— Борис Янович, не знала-а-а. Вы и такой проступок! Пять минут опоздания! Ай. Ай.

Максимально спрятав шею в толщу костлявой спины и тщательно изобразив на лице раскаяние, Борис остановился, поздоровался и возразил:

— Ну, что вы, Антонина Андреевна, на две с половиной минуты. Утро. Народу много.

Сидевшие в помещении дамы дружно повернули головы. Никогда и никто не позволял перечить самой Кальдиновой! Глава отдела древних рукописей и непосредственная начальница Кесслерова была сурова, как викинг, и непререкаема, как статуя Сфинкса.

«От нас зависят все знания страны, — любила говорить она. — Мы главные лица в государстве! Чтобы стране не пропасть, ей необходимо образование! Значит, ей нужны библиотекари! Без нашей нравственности никакие экономические законы не действуют!»

Филологически образованный народ, конечно, немного подозревал начальницу в плагиате, так как сей опус был запечатлён в статье Лихачёва, но ведь, возможно, это некий Лихачёв позаимствовал высказывание у Антонины Андреевны, а не наоборот! К тому же Лихачев далеко, а грозная начальница вот прямо здесь…

Презрев осторожность Борис, наконец, занял своё место и, сделав два глубоких вздоха, потянулся за чаем!

Рабочий день начался.

***

До обеда Борис успел разобрать документы. Сдать всю имеющуюся у него на столе литературу и даже подписать у начальника ХОЗу обходной лист. О предстоящей командировке историка-аналитика в самом отделе ещё никто не знал.

Сели пить чай. Утренний подвиг отважного историка, посмевшего возразить дракону ( строгой начальнице) … не был забыт. Вокруг Бориса витала тень некоего робкого восхищения. Машенька, хихикая и показывая мелкие желтые (и порядком кривоватые) зубки, предложила объекту всеобщего уважения поотгадывать вместе кроссворд:

— Борис Янович, первая буква «и» последняя «р». Профессия, связанная с интеллектуальным трудом. Ей занимается «прослойка» между трудовым крестьянством и рабочим классом.

— Инженер, — откусив кусок от мятного пряника, с улыбкой отвечал Борис. Ему нравилось такое мини-сражение.

— Первая «б» последняя «мягкий знак» — распространённая женская профессия.

За столом внезапно стало тихо. Маша покрылась красными пятнами. Анна Андреевна сжала тонкие губы и поставила чашку.

— Обеденный перерыв закончен, — сказала она сухо.

— Библиотекарь, — поперхнулся горячим напитком Борис, с трудом пропихнув через горло застрявший ответ.

За его спиной послышалось тихое шуршание, и собранные в стопку листы посыпались с подоконника.

— Николай Александрович смеяться изволили, — сообщила пространству все ещё пунцовая Маша. И напрасно.

Если что-то и могло разозлить грозное начальство больше, чем нарушение советской нравственности, так это только отступление от советского же атеизма! И публично озвученная вера в призраков заставила Кальдинову налиться возмущенной краснотой – не хуже алого знамени.

— Прекратите, Мария, в наше время, в стране, которая строит светлое коммунистическое будущее, вы смеете распространять такие возмутительные побасенки!

***

Волшебная сказка Ленинки, маленькая тайна ее работников. Все, кто проработал больше трёх месяцев, знают, как среди тишины и полумрака, мимо полок, заполненных фолиантами, по истертым дубовым и мраморным полам Великой Библиотеки, неслышно ступая, бродит восьмое десятилетие призрак. Это Меценат, в него здесь не просто верят многие, в его существовании никто не сомневается. Год за годом он бессменно обходит своё царство, изредка проявляясь тенью под светом зелёных настольных ламп и окон Фальконье.

Эта удивительная история началась в 1946 году, когда в Центральное книгохранилище СССР, согласно завещанию Мецената (тогда его имя было совсем другим - Николай Александрович Рубакин), были доставлены кораблем из Лозанны, через Ленинград, 78 тысяч уникальных томов его личной библиотеки. К книгам прилагалась урна с прахом, которую поставили на столик рядом с нераспечатанными фолиантами. Там же стоял портрет. Душеприказчики тщательно отсчитали тридцать положенных, согласно последней воле покойного дней, после чего прах Николая Александровича был захоронен на Новодевичьем кладбище. Портрет, кстати, пропал. Коллекцию книг разместили на восемнадцатом ярусе книгохранилища вместе с хранящимися там тридцатью двумя миллионами экземпляров других рукописей. С тех пор библиотекари часто слышат шорохи и шаги. Все знают, что если в тишине коридора вечером остановиться и, закрыв глаза, попросить Хранителя найти книгу из его коллекции, то она обязательно окажется на виду. Просто стоит постоять и подождать. Услышать шаги и шорохи. Дождаться, когда они стихнут, и только после этого открыть глаза.

***

Рабочий день подходил к концу. В тусклом свете весеннего заката, в предвкушении скорого праздника Победы, библиотекари один за другим невидимками исчезали за большими тяжёлыми дубовыми дверями. Все торопились домой.

Маленький отдел древних рукописей не мог позволить себе подобную роскошь. Здесь рабочий день заканчивался строго в 18.00. Антонина Андреевна зорко, как степной беркут, следила за своим коллективом. Она бдила. За всеми. Правда, вакантных ставок во вверенном столь строгой начальнице отделе было много, но планы выполнялись — товарищ Кесслеров был всегда на месте.

Борис же колдовал… В течение года он аккуратно копировал совершенно запретную в Советской стране вещь — истинные «Хроники Василия Немчина». Хитрый библиотекарь подозревал, что жизнь не закончена и приключения, придуманные их таинственным приятелем, наверняка продолжатся. Бернагард старательно готовил ему подарок, скрывая документы в густых тенях, рождающихся от бумаг, лежащих на столе. Сегодня он хотел аккуратно вынести последние несколько страниц. Библиотекарь ждал, когда товарищ Кальдинова отлучится перед уходом с работы в туалетную комнату.

Но тени в его последний рабочий день были лукавы. Некоторые сгруппировались по углам, нацелив на него призрачные пики. Кто-то расплылся посередине кругами явного превосходства, а под столом проявились тупые чванливые квадраты. Все они хмурились и даже потихоньку подрагивали, предвкушая. Наконец, схватив сумку ипискнув «всем доброго вечера», исчезла молчаливая с самого обеда Машенька. Случай с профессией на «б» и «ь» тяготил бедную женщину, горестно размышляющую, какими проблемами в будущем аукнется ей сегодняшняя игра в кроссворд. Кальдинова нипочем не простит ей такой «безнравственности» на рабочем месте. Начальницу всегда волновал моральный облик и добропорядочность сотрудников.

Нервничал на своем рабочем месте и товарищ Кесслеров. Его мысли тоже витали вокруг начальницы, хотя вовсе не по поводу кроссвордных глупостей. Когда уже эта дама пойдет куда надо и даст ему возможность переложить драгоценные страницы?!

Зашуршало. Скрипнуло. Борис напрягся, но вместо ожидаемого и обычного для начальницы похода в туалет, перед ним внезапно выросли большие, с возрастом так и не утомленные жизнью, а потому напоминающие гигантские, толстошкурые и рыхлые, половинки лимона, груди!

Груди неукротимой поборницы дисциплины и нравственности товарища Кальдиновой!

Кесслер охнул и пригнулся. Вовремя! Снаряды пролетели мимо, чудом не задев головы.

Ужаснувшись немыслимой ситуации, мужчина вскочил, но настойчивая товарищ Тоня сделала дополнительный шаг. Груди устрашающе закачались над головой мужчины, угрожая обрушиться и похоронить его под «обвалом».

Борис зажмурился. Это внезапно помогло. В следующую секунду он совершил немыслимый для их отдела поступок - оттолкнул начальницу, чтобы бодрым кузнечиком отскочить за стеллажи.

Дама застонала. Истерично вскрикивая, взирая на подчиненного, будто голодный на окорок, она заговорила. Про безоглядную любовь, романтическую преданность, доверие и… сексуальность!