Брови Кадудаля оставались нахмуренными еще несколько томительных секунд. Наконец он улыбнулся и заткнул пистолет за пояс.

– Что ж, я доволен.

– Так будет лучше, – произнес Себастьян, утешая Мадлен и направляя одолженную у хозяина постоялого двора повозку, запряженную мулом, к блестящей глади пролива.

День выдался теплее, чем предыдущие. Снег мгновенно начал таять. Но Мадлен зябко жалась к плечу мужа, обняв его обеими руками. Почти всю беспокойную ночь, проведенную на постоялом дворе, она молчала. Утром Себастьян принял решение: ради спасения Мадлен им следовало покинуть континент, не повидавшись с ее матерью. Кадудаль признался, что встречался с ней в Брюсселе.

– Она счастлива, детка, – заверил Кадудаль Мадлен перед отъездом. – Но если ты не хочешь остаться в маленьком кругу эмигрантов во главе с графом д’Артуа, тебе будет лучше вернуться в Англию – по крайней мере там муж сумеет защитить тебя.

Мадлен плакала, засыпала на коленях Себастьяна, обессилев от рыданий, просыпалась и вновь заливалась слезами. Проснувшись незадолго до рассвета, Себастьян узнал, что она согласна покинуть Францию.

– Шуаны все равно не допустили бы, чтобы де Вальми остался в живых, – объяснял он Мадлен. – Под пытками у него выведали бы все, что ему известно о заговорах, а потом убили. Так что все сошло удачнее, чем могло быть.

– Ты знал, что он все равно погибнет?

Себастьян провел по ее лицу кончиками пальцев правой руки, боль в которой уже утихла.

– Я собирался убить де Вальми сам.

– Значит, английскому правительству ты служишь в роли убийцы?

Себастьян рассмеялся:

– Господи, конечно, нет! Меня тошнит при виде крови. Но мне было необходимо заставить де Вальми замолчать навсегда, прежде чем Кадудаль вынудит его разговориться и выдать тайные сведения, отчего усилия английского правительства в борьбе с Бонапартом пойдут прахом. Прости, но я не могу объяснить тебе подробнее, в чем дело. Да, я хотел, чтобы Кадудаль считал смерть де Вальми случайностью. – Он грустно улыбнулся. – Я переоценил свои силы.

Долгое время Мадлен молча вглядывалась в его лицо.

– Стало быть, в каком-то смысле ты проявил милосердие к де Вальми. Благодаря тебе он избежал пыток.

Себастьян заглянул в глубину ее темных глаз. На самом деле истина была не столь благородна, но при виде восхищения Мадлен он исполнился благодарности.

– Спасибо, что ты поняла меня.

Мадлен кивнула:

– Хорошо, что мне не пришлось застрелить его. – Она крепко зажмурилась, вспомнив выстрел, толчок пистолета в ладони и боль в запястье.

– Ты покорила Кадудаля. Теперь мне придется быть вдвойне внимательным и заботливым мужем.

Мадлен улыбнулась:

– Ты действительно хочешь стать мужем?

Улыбка Себастьяна погасла.

– Когда-то я был уверен, что меньше всего на свете нуждаюсь в женитьбе. Я считал, что попросту не способен быть мужем.

Мадлен разглядела свет истины в его глазах, но не поверила ему.

– Ты чего-то опасаешься?

По пути Себастьян поведал ей о своем трудном детстве, воскрешая в памяти ненависть к отцу, чувство бессилия и ярости оттого, что не мог защитить мать. Он рассказал о том, что боялся унаследовать вспыльчивость и жестокость отца, его склонность к разврату.

– Я никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, как к самому себе после ночи в Локсли-Хаус, – хрипло признался он.

Мадлен кивнула и положила голову на плечо мужа.

– Ты испугал и оскорбил меня, но теперь я понимаю истинную причину твоего гнева. Ты решил, что я предала тебя и твою родину, предупредив де Вальми о готовящемся аресте.

– Я подумал, что ты с самого начала была сообщницей де Вальми и явилась в Кент под вымышленным предлогом, лишь бы проникнуть в мой дом. Внезапно я усомнился в своих чувствах к тебе. Мне показалось, что ты притворялась, разыгрывала комедию с единственной целью – следить за мной. – Он увидел, как глаза Мадлен широко раскрылись в изумлении. – Но это не оправдывает мой поступок.

Она кивнула:

– Верно.

Себастьян осадил мула, привязал вожжи к передку повозки и повернулся лицом к Мадлен. Его лицо было бесстрастным, голос ровным:

– Если после возвращения в Англию ты все-таки решишь отправиться к родителям в Брюссель, я не стану удерживать тебя. У тебя будет столько денег и слуг, сколько пожелаешь. Если захочешь, я даже подам в парламент прошение о разводе.

Мадлен тревожно вглядывалась в его лицо, но ничего не могла понять. Казалось, его глаза вдруг стали безжизненными. Когда-то он заявил, что женился на ней для того, чтобы защитить. Теперь де Вальми мертв, Мадлен не нуждается в защите. Но она-то знала, что это неправда! Она жаждала защиты – его любви, чтобы выдержать тысячи потрясений и горестей, уготованных жизнью. Нескольких моментов блаженства ей было недостаточно.

По щеке Мадлен скатилась слеза.

– Зачем мне развод?

Себастьян заморгал, впервые с начала разговора выдав свои чувства.

– Ты же только что сказала, что никогда не простишь мне жестокости. Мы еще не жили как супруги. Ты можешь выйти замуж за кого-нибудь другого.

Мадлен вдруг улыбнулась:

– Значит, вот почему ты до сих пор ни разу не прикоснулся ко мне?

Себастьян потупился:

– Пожалуй, да. – Он вновь вскинул голову, и в его синих глазах отразилось сомнение. – А еще я думал, ты меня боишься.

Мадлен поднесла ладонь к его щеке, недавно умытой, но потемневшей от недельной щетины.

– Я совершила слишком много ошибок. Мне следовало сразу довериться тебе. Поэтому я тебя не оправдываю, но прощаю.

Единственная слеза, скатившаяся из-под золотистых ресниц Себастьяна, изумила ее. Эта крохотная капля оставила на щеке влажную дорожку.

– Я люблю тебя, Мадлен… но не знаю, как тебя защитить.

– Ты уже защитил меня, – ответила она, чувствуя, как в горле образуется ком. – Ты спас меня от де Вальми.

За первой слезой последовала вторая, влажный след на щеке стал шире. Губы Себастьяна были плотно сжаты, он не стыдился проявления чувств.

– У меня никогда не возникало желания обидеть тебя…

Мадлен приложила ладонь к его губам.

– Не надо, не продолжай.

В его глазах отразилась растерянность, а затем – озарение, в уголках образовались морщинки. Убрав ладонь, Мадлен увидела, что Себастьян улыбается.

– Я действительно люблю тебя.

– И я тоже. Я люблю тебя, Себастьян.

– Прости меня, – прошептал он, прижимая ее к себе. – Мне жаль, что все так вышло. – Он продолжал бессвязно бормотать, уткнувшись в ее волосы, осыпая поцелуями ее веки, щеки и губы.

Мадлен пылко отвечала ему, а по ее щекам катились слезы.

Позднее, когда на их лицах вновь появились улыбки, а руки перестали дрожать, Себастьян взялся за вожжи.

Ближе к полудню он заговорил о Мэг, своей первой любовнице, о том, как она бросила его, о том, почему ее смерть посеяла сомнения, что он вряд ли сумеет стать достойным мужем.

Подкрепившись вином, сыром и хлебом, он рассказал о годах, проведенных в Париже, о том, как и почему он познакомился с сестрами Фокан.

Он целовал ее с такой нежностью, что Мадлен была готова простить ему любое прошлое. По глазам Себастьяна она читала: все, что было раньше, останется для него приятным, но навсегда ушедшим воспоминанием.

Она узнала о дуэлях Себастьяна, о его потребности защищать женщин. Он словно пытался искупить свою вину в том, что когда-то не смог уберечь мать.

Затем пришло время исповеди Мадлен. Она рассказала, зачем отправилась в Англию, как узнала, что тетки нашли для нее покровителя, как впервые увидела Себастьяна, и даже призналась, почему решила отправиться к нему сама.

День клонился к вечеру. Мадлен призналась, что мать всегда была для нее прекрасным, но отдаленным видением, не более реальным, чем сказочная принцесса. Она скучала по ней, но могла вытерпеть разлуку – в отличие от разлуки с Себастьяном.

За день они исполнились сочувствия друг к другу и обрели способность многое понимать без слов, заканчивать полуоборванные фразы и ощущать душевное состояние друг друга. Но как это ни странно, они избегали произносить слово «любовь», словно оно налагало непомерную тяжесть.