Еще во время ленча Мадлен слегка пала духом, поняв, что соблазнить Себастьяна на виду у посторонних не удастся. Страсть, не нашедшая выхода, неуверенность в том, как будут восприняты ее смелость и отсутствие аппетита, повергли ее в мрачное расположение духа. Услышав последние слова Себастьяна, Мадлен потянула его за рукав.
– Куда мы идем?
Себастьян рассмеялся:
– Я же пообещал тебе полет, а ты сказала, что доверяешь мне. Не упрямься, Миньон, – второго такого случая тебе может никогда не представиться.
Мадлен не знала, что он задумал, но покорно побрела следом.
Едва они обошли рабочих, орудующих шестами и веревками в огромной тени, отбрасываемой тонкой оболочкой шара, Мадлен увидела поодаль гондолу. Она стояла на склоне утеса, и заметить ее можно было, только обойдя шар. Формой гондола напоминала плоскодонную лодку. Через ее борт был переброшен трап. Себастьян уверенно прошел по шатким доскам, увлекая за собой Мадлен.
Спрыгнув в гондолу с борта высотой четыре фута, он обхватил Мадлен за талию и поставил рядом с собой. Внутри гондола напоминала небольшое судно, с бортов которого свешивались мешки с песком, а на носу и корме сгрудилось несколько привязанных ко дну бочек.
– Зачем они? – спросила Мадлен, указывая на бочки.
– Каждая бочка весит примерно столько же, сколько человек, – объяснил Себастьян, отвязывая веревки, удерживающие трап на месте. – Сегодня мы испытываем влияние груза на подъемную силу шара.
– А почему пол застелен соломой? – спросила Мадлен, указывая на толстый слой сухой соломы под ногами.
– Из предосторожности, – отозвался Себастьян и сбросил трап на траву. – Солома смягчит удар, если какая-нибудь из бочек сорвется с места. Бочка весом двенадцать стоунов[22] способна проделать здоровую дыру в обшивке. Человек вряд ли причинит гондоле такой ущерб.
– Понятно… – пробормотала Мадлен. – А почему гондола имеет такую странную форму? До сих пор я видела только плетеные корзины.
– Форма была позаимствована у изобретателя гондолы, Меснера. Поскольку предстоит пересечь Ла-Манш, гондола должна иметь форму лодки, чтобы поплыть, если шар не долетит до берега.
Мадлен изумленно распахнула глаза. Себастьян наблюдал за тем, как над головой прошла тень шара. Затем из-за края шелкового эллипса вновь выглянуло солнце.
Мадлен не заметила, как днище гондолы под ее ногами дрогнуло, потому что именно в этот момент Себастьян заключил ее в объятия. Гондола сдвинулась на несколько дюймов, ветер подхватил воздушный шар, тот слегка качнулся… но ничего не произошло.
– Пожалуй, нам нужно покинуть гондолу, – негромко произнесла Мадлен, теребя указательным пальцем ленту шляпки.
– Всему свое время. – Себастьян развязал ленты и бросил шляпку на солому.
Мадлен быстро огляделась по сторонам, но борта гондолы надежно скрывали из виду округу. И все-таки она не сумела промолчать, когда Себастьян начал расстегивать ее мантилью.
– Нас кто-нибудь увидит.
– У кого, по-твоему, может оказаться столь острое зрение? У птиц?
Внезапно до Мадлен донеслись нестройные восторженные крики. Она снова взглянула в сторону борта.
– Просто мне кажется… – Она высвободилась из объятий Себастьяна и бросилась к борту.
Поначалу она ничего не увидела, разве что линия горизонта оказалась гораздо ниже. Пока взгляд Мадлен метался из стороны в сторону, ею начало завладевать ощущение тяжести в животе и растерянность. Мадлен не сразу осознала, что земля вдруг оказалась далеко внизу и продолжала удаляться с головокружительной скоростью.
– О Боже! Весь мир исчез! – в страхе выкрикнула она.
– Пока еще нет, – возразил Себастьян, стоявший у нее за спиной, – но в любую секунду может… – Неожиданно подъем прекратился, дно гондолы дрогнуло, и Себастьян едва успел подхватить пошатнувшуюся Мадлен. – Да, канаты выдержали, – заключил он со смешком. – Сейчас мы узнаем, что с нами стало – либо мы повисли в небе, как воздушный змей, либо… – Гондола резко качнулась, Себастьян не устоял на ногах и вместе с Мадлен повалился на застеленный соломой пол. – …Или же событие оказалось более знаменательным, чем я планировал, – закончил он.
Мадлен изо всех сил ударила его кулачком.
– Значит, вы сделали это нарочно!
Лежа на соломе, он расхохотался, не удосуживаясь отражать ее беспорядочные удары.
– Ты же сама хотела остаться наедине со мной. Нам представился случай, и я его не упустил. О, только не по носу!
– Вы должны были предупредить… Ой!
Мадлен осеклась, когда пол под ногами накренился, и у нее екнуло внутри. От толчка она упала лицом вниз на солому, раскинув руки.
Неожиданно гондола выпрямилась и повисла в осеннем небе, где слышался лишь шум ветра и гул натянувшихся канатов.
Мадлен считала, что страх полностью парализовал ее, однако ей первой удалось сдвинуться с места. Поднявшись на колени, она отползла подальше от Себастьяна.
– Не приближайтесь! – крикнула она, едва он сел, с торчащими из волос и складок одежды соломинками. – Не трогайте меня!
– Миньон, посуди сама: как же мы сможем испытать удовольствие, не прикасаясь друг к другу? – рассудительно спросил он. Поднявшись на ноги, он отряхнулся. – Прежде чем перейти к более приятным занятиям, следует сообщить тем, кто остался на земле, что с нами все в порядке. – Он подошел к борту гондолы и перегнулся через него, свесившись вниз так, что Мадлен в испуге ахнула, предчувствуя роковое падение. Она не сразу заметила, что Себастьян ритмично машет рукой – он подавал сигнал.
Мадлен осторожно поднялась, проверяя надежность коварной опоры под ногами. Пол гондолы выровнялся, но вибрировал, как палуба судна. Напряжение двух сил, борющихся друг с другом, было трудно не заметить.
Мадлен бросилась к Себастьяну и прижалась всем телом, словно стремясь слиться с ним.
– Боже мой! Я хочу вниз, на землю!
Себастьян, который в начале полета чувствовал себя не многим лучше, обнял ее.
– Тише, Миньон, все будет хорошо. – Он поцеловал ее в макушку. – Разве тебе не любопытно увидеть то, что видели лишь немногие? Посмотри, какой отсюда открывается вид!
Мадлен уткнулась раскрасневшимся лицом ему в грудь.
– Нет… не хочу… не могу… – Больше в ее сбивчивом бормотании Себастьяну не удалось разобрать ни слова.
Он убеждал себя, что в его объятиях Мадлен возьмет себя в руки и вновь обретет способность рассуждать разумно, а уж потом насладится чудесным днем и высотой. Посмотрев на юго-восток, она сможет увидеть родину, приморские города Кале и Булонь-сюр-Мер.
Вскоре прикосновение тела Мадлен привело Себастьяна в возбуждение. Она извивалась так соблазнительно, что давно сдерживаемое вожделение победило в нем холодный рассудок. Несмотря на всю опасность предстоящего, Себастьян понимал: близость должна наступить, иначе желание взорвет их обоих.
Он крепко прижал к себе Мадлен, взяв ее за бедра. Она застонала, но Себастьян так и не сумел определить отчего – от желания или испуга. Он провел ладонью по ее спине от плеча до ягодиц, наслаждаясь бесподобной упругостью ее тела под тканью платья. Наконец он решился опустить ее на застланный соломой пол гондолы и поднял ей юбки, обнажая разгоряченную кожу, гладкую, как атлас, ждущую его прикосновений.
Усадив полуобнаженную Мадлен к себе на колени, он принялся ласкать ее бедра и ягодицы. Ощущение податливости и вместе с тем упругости ее плоти было восхитительным. Себастьяну не терпелось сказать, как он ждал этого момента, но он промолчал: слова имели вес, а обещания, пусть даже непреднамеренные, оказались бы непростительной ложью.
Он коснулся ее щеки, чтобы успокоить.
Пальцы нежно дотрагивались до влажной от слез кожи. Мадлен чувствовала форму мышц, костей, гладкость кожи обнимающего ее мужчины и убеждалась, что это реальность. Себастьян вновь поцеловал ее.
Она выгнула спину, поддаваясь его ласкам. Себастьян уложил ее на чистую солому, ощущая, как она всем телом отзывается на прикосновения его рук. Мадлен вытащила подол рубашки Себастьяна из-под пояса и коснулась его груди, потирая ее, гладя и сжимая. Себастьян вздрогнул. В первый раз Мадлен вела себя совсем иначе – она ждала, теряясь в опасениях и неуверенности. Теперь же она стала женщиной, твердо знающей, к чему стремиться. Когда она опустила руку ниже и словно невзначай задела его чресла, у Себастьяна вырвался стон наслаждения. Услышав его, Мадлен сжала пальцы и придвинулась ближе.
