– Наступают трудные времена. Былые привязанности способны вызвать вражду даже у самых рассудительных людей. Смотрите не ошибитесь.

– С подобными женщинами я предаюсь лишь плотским утехам, – бесстрастно сообщил Себастьян. – Кроме того, вас это не касается.

Генерал ответил ему взглядом, который перепугал бы до смерти робкого человека. В свои шестьдесят лет он оставался приверженцем старой школы, мужчиной, для которого женщины являются собственностью, необходимой, чтобы удовлетворять потребности, тешить тщеславие и утверждать власть. Отягощенный грузом лет, он предчувствовал стремительное угасание физических сил и пылал черной завистью к молодым мужчинам.

– Я слышал, вы пишете мемуары. Похваляетесь победами?

– Я польщен тем, что вы сочли меня столь важной персоной и установили за мной слежку, но, какой бы ни была моя репутация, ей не сравниться с похождениями моего отца.

Генерал озабоченно нахмурился. С Симоном д’Арси он дружил с юности. Несмотря на то что позднее Симон превратился в отъявленного развратника, некогда он служил своей стране, сражался в британских континентальных войсках против мятежных американских колоний. Участие в этой войне не пошло на пользу нраву Симона, и генерал понимал, что сын никогда не простит отца.

– Когда-нибудь вы поймете, что пережил ваш отец.

Себастьян пропустил это замечание мимо ушей.

– Прошу прощения, генерал, меня ждут дела.

– Держите язык за зубами, д’Арси, – произнес вслед ему Армстронг. – Через несколько дней вы получите письменные распоряжения.

Себастьян покинул музей, так и не взглянув на Розеттский камень. Слова генерала на время отбили у него всякую охоту к умственной работе. «Держите язык за зубами»! Как будто он нуждался в советах, особенно когда дело касалось его личной жизни! Будто он сам не мог упрекнуть старого греховодника в отвратительных привычках!

Вместе с гневом пришло понимание: Армстронг тут ни при чем. Просто он не к месту упомянул об отце Себастьяна.

После возвращения Себастьяна в Лондон прошло всего несколько дней, а воспоминания, которые он изо всех сил старался похоронить в глубине души во время путешествия по Средиземноморью, вновь воскресли.

– Пэл-Мэл,[12] – сказал Себастьян кучеру, забрался в угол экипажа и закрыл глаза, сраженный внезапно накатившей усталостью. Так и быть – на время он даст волю мучительным видениям прошлого.

Отец и сын никогда не питали друг к другу любви. Мать Себастьяна умерла, когда ему было десять лет. С тех пор он редко встречался с отцом и еще реже разговаривал с ним. Весной в тот год, когда Себастьяну исполнилось шестнадцать, отец застал его в ту минуту, когда юноша пытался облегчить болезненную эрекцию. Себастьян ожидал, что на его голову обрушатся громы и молнии, но отец рассмеялся, расстегнул панталоны и без смущения показал сыну, как лучше действовать в подобных случаях.

Половая зрелость Себастьяна способствовала возникновению непрочной связи между ним и отцом. Симон почти силой увез Себастьяна из Итона во Францию и повел в знаменитый парижский бордель.

Себастьян безвольно обмяк на кожаном сиденье экипажа. Воспоминания о первой неделе, проведенной в Париже, неизменно вызывали у него гнев и унизительное чувство беспомощности. Отец заставлял его демонстрировать свою мужскую силу во время свиданий с проститутками, а сам наблюдал, критиковал и давал советы. Раздосадованный слабостью сына, он поселил Себастьяна в апартаментах на Рив-Гош вместе с некоей дамой полусвета. Даме было заплачено за обучение Себастьяна всем премудростям любовных утех. Симон явно хотел видеть своего сына подобием неистового сатира.

Себастьян горько улыбнулся, думая о своей греховной юности. Впрочем, несмотря на происки отца, о последних неделях в Париже он вспоминал с любовью, и не потому, что наконец-то познал настоящую, полную наслаждения близость. Дело в том, что впервые в жизни он увидел в своей наставнице душевное тепло и великодушие.

В доме мадам Анриетты Фокан обучение искусству любви вскоре сменилось продолжительными беседами о книгах великих французских писателей – Монтескье, Вольтера и даже радикала Руссо. Сестры Фокан нежно любили друг друга и, несмотря на свое ремесло, относились друг к другу заботливее, чем многие знакомые Себастьяну отпрыски аристократических семейств. Кто бы мог поверить, что они предпочтут проводить в обществе похотливого юноши музыкальные вечера, исполняя произведения Генделя и Моцарта? Себастьян играл на скрипке, сестры – на флейте и фортепиано.

За долгие месяцы лета 1789 года Себастьян провел в обществе мадам Анриетты гораздо больше времени вне постели; вдвоем они бродили по музеям, наслаждались литературой и живописью и даже улыбались, рассматривая непристойные рисунки и надписи на стенах, к которым питали слабость парижане. Робкий юноша попал в чарующий мир, где уроки верховой езды и физики соседствовали бок о бок с посещением театров, беседами о табакерках, о кормлении болонок и самых модных цветах шелковых туалетов. Себастьян продолжал радоваться обществу мадам Анриетты долгое время после того, как его отец прекратил оплачивать счета, но вскоре небо над городом заволокли тучи революции.

Избавившись от юношеской робости и познав плотские утехи, Себастьян вскоре обнаружил, что мир полон благосклонных женщин, не нуждающихся в деньгах и охотно соглашающихся отдаться обаятельному и мужественному джентльмену. Имена и лица смешались в его памяти, растворились в целом море прелестных женственных тел. Когда грянула революция, Себастьян был выслан из Франции как иностранец. Он вернулся в Англию и продолжил учебу, неожиданно обнаружив, что впредь не в состоянии соблюдать целибат ученого.

Он обожал женщин, находил их чарующими, возбуждающими, таинственными существами, а непостоянство их характеров никогда не переставало занимать его. В свою очередь, первые красавицы были без ума от Себастьяна. Почти каждая дама, на которую он обращал внимание, в конце концов оказывалась в его объятиях. Возможно, мрачно размышлял Себастьян, именно поэтому он так часто менял их. Только его привязанность к сестрам Фокан оставалась неизменной.

Внезапно он выпрямился, осознав, что думает о маленькой гостье сестер Фокан чаще, чем о какой-либо из дам, которых он повидал с тех пор, как вернулся в столицу.

Предупреждение Армстронга о де Вальми не встревожило его. Сестры Фокан давно научились справляться с любыми мужчинами. Но если дом, который он видел вчера ночью, действительно был их новой резиденцией, значит, в своих письмах сестры о многом умалчивали. Пожалуй, следовало бы навестить их сегодня же вечером и самому оценить положение. К черту предостережения Армстронга!

А покамест ему больше всего необходима женщина. Недавно он узнал, что в заведении мадам Борделез появилась новая актриса – женщина-змея.

Планы Себастьяна навестить сестер Фокан нарушили два события. Прежде всего в заведении мадам Борделез он так увлекся, что пробыл там до вечера. Во-вторых, добравшись наконец до своей улицы, Себастьян почувствовал запах гари и дыма, увидел огонь и обнаружил, что горит… его собственный дом.

Оказалось, что новая кухарка оставила жариться колбаски без присмотра. Пожар быстро потушили, но прежде огонь успел пожрать содержимое кухни, кабинета и комнат для слуг в подвале, а также перепачкать верхние комнаты копотью и заполнить их дымом.

К тому времени как Себастьян разобрался с домашними делами, из Уайтхолла прибыл приказ, требующий от него немедленных действий.

Лондон

Сентябрь 1803 года

– Сколько шума и суеты! – с кривоватой усмешкой воскликнул лорд Брамуэлл Эверли, виконт Бейнтон, оглядывая из окна полуденную толпу на площади Керзона. – Надеюсь, ты согласен со мной?

– Угу… – пробормотал Себастьян, не поднимая глаз от сложных расчетов на бумагах, разложенных на переносном столике, который он пристроил у себя на коленях.