– Надеюсь, только с поношенными вещами? Какой великодушный поступок! Но платья, которые мы отослали прошлой весной, тебе понадобятся. Твоей матери пришлось поломать голову, чтобы подобрать верный покрой и ткани, способные подчеркнуть твою юность и цвет лица.

Мадлен улыбнулась:

– Они были прекрасны, но совершенно непрактичны. Я продала их.

– Продала?.. – Анриетта от неожиданности осеклась. – Ты продала свою одежду?!

– Все шелка, бархат и кружева? – уточнила Жюстина.

Мадлен кивнула:

– А деньги раздала беднякам.

– Беднякам? – эхом повторили сестры таким тоном, словно этого слова не значилось в их лексиконе.

– А платье, которое мать прислала тебе к первому причастию? – с надеждой спросила Анриетта.

Мадлен засияла от гордости:

– За него назначили самую высокую цену – его было очень просто переделать в свадебный наряд.

– К твоей свадьбе? – предположила Жюстина.

– Я не собираюсь замуж, – беспечно ответила Мадлен.

Анриетта улыбнулась:

– Слышишь, Жюстина? Мадлен прекрасно понимает, что ее ждет! Мы должны как можно скорее представить ее обществу.

Она вновь взяла Мадлен за руку и сдвинула запачканный белый рукав облачения до локтя.

– Так я и думала! Ты чересчур худа. Джентльменам приятнее видеть рядом то, за что можно подержаться. Но не расстраивайся, на наших супах-пюре и яичных суфле ты быстро поправишься. Самое большее две недели – и ты затмишь всех этих худосочных английских дурнушек. – Анриетта прищелкнула пальцами. – Сними-ка покрывало, я хочу посмотреть на тебя.

Мадлен нехотя послушалась, отколов покрывало и сняв апостольник. Возглас разочарования вырвался у тетушек одновременно, на их лицах застыли ошеломленные гримасы.

– О Господи! Ее остригли, как овцу! – Жюстина в ужасе закрыла глаза руками.

Анриетта побледнела, но держалась тверже:

– Чем же им помешали твои чудесные волосы? Подойди поближе, детка. Дай мне рассмотреть.

Мадлен смущенно пригладила ладонью короткие завитки.

– Прошлой зимой в монастыре завелись вши. Монахини всех остригли, чтобы избавиться от них.

– Такого потрясения вши не вынесли, – пробормотала Жюстина.

Поджав губы, Анриетта внимательно рассматривала короткие волосы племянницы – словно фермер, определяющий качество овечьей шерсти. Подавив досаду, она пожалела о том, что у нее не найдется ярда накладных локонов, чтобы спасти поруганную красу Мадлен.

– Они грязные, – резко заметила Анриетта, проводя пальцами по густым темным кудрям Мадлен. – Но эта беда поправима. Хватит истерик, Жюстина. Взгляни на нее.

Анриетта потрепала племянницу по щеке и подняла за подбородок ее лицо, повернув к свету так, что он озарил изящные изгибы скул и тонкий овал лица.

– Смотри-ка! Кости под кожей идеальны. Вот где кроется подлинная красота. Плоть исчезает, а кости остаются. Женщины рода Фокан славились костями и зубами. – Она гордо выставила напоказ великолепные зубы. – Но лучшее украшение ее лица – глаза, темные, как озаренный луной океан. Великолепно!

– Ты права: глаза – ее капитал! – воскликнула Жюстина. – Мы лишь немного подкрасим ресницы, чтобы их красоту заметил даже неискушенный взгляд. Короткие стрижки в моде на континенте, хотя мало кто из англичанок решается носить их – уж слишком грубоваты их лица. Мы уложим на этом нежном лбу несколько игривых локонов, и готово! Вот она, первая красавица Лондона!

Мадлен пришла в волнение.

– Я не желаю быть первой красавицей! – выпалила она. – Не хочу превращаться в модницу, которая целые дни напролет выбирает шляпки, примеряет платья и ждет гостей-джентльменов! – Она не сразу поняла, что описывает жизнь собственных тетушек, но усталость помешала ей совладать с недовольством и испугом.

– И это вся благодарность за то, что мы послали за тобой? – сухо осведомилась Анриетта. – Мы хотели скрасить твою жизнь, помочь тебе вкусить неведомых радостей…

– Я мечтаю о другом, – перебила Мадлен. – Я хочу стать поваром.

Анриетта побледнела.

– Кухаркой? – презрительно прошипела она. – Ты в своем уме?

– Подожди, дай Мадлен время, – предложила Жюстина. – Она еще ребенок, да и дорога утомила ее.

– Ни за что! – В голосе Анриетты прозвучала непреклонность, благодаря которой она некогда стала предметом обожания и бичом владельцев нескольких театров. – Я жду ответа немедленно, – заявила она. – Если Мадлен будет настаивать на своем, пусть убирается обратно в монастырь. Сегодня же!

Мадлен закрыла глаза, чтобы не видеть разъяренную тетку. Встреча с родными не только разочаровала и опечалила ее, но и напугала. В глубине души зарождалось нехорошее предчувствие – она не поверила в слова теток о том, что ее мать в отъезде. Куда она могла уехать? Почему написала отчаянное письмо и исчезла?

Мадлен задрожала. Стоящие перед ней женщины оставались чужими людьми, воспоминаниями тринадцатилетней давности. По сути дела, они были едва знакомы. Если бы только мама была здесь и утешила ее!

– Ну, Мадлен, что скажешь? Выбираешь будущее под защитой заботливых тетушек или возвращение в опостылевший монастырь?

– А может, тебе не терпится стать монахиней, Мадлен?

Мадлен открыла глаза и увидела, что рядом стоит Жюстина.

– Кроме как в монастыре, я нигде не бывала, а там мне жилось невесело. Нет, я не хочу становиться монахиней. Но прежде чем принять решение, я должна посоветоваться с мамой.

– Тогда дождись, когда она вернется.

– Откуда? – спросила Мадлен.

Анриетта пожала плечами:

– Оттуда, куда она отправилась.

Жюстина ласково заключила Мадлен в объятия.

– Детка, ты не создана для церкви или кухни. – Она улыбалась сквозь слезы. – Обещаю: оставшись с нами, ты не пожалеешь.

– Решено! – объявила Анриетта тоном, лед в котором начинал таять. – Надеюсь, ты потратила не все деньги, присланные тебе матерью на дорогу?

Мадлен быстро опустила голову, чтобы скрыть удивление. В последний год она не получала от матери денег, только подарки. Но в этом Мадлен не собиралась признаваться, пока мама не вернется и не встанет на ее защиту. Мадлен не сомневалась, что к посылкам она прилагала и деньги.

– Молчание означает, что ты истратила все до последнего су? – холодно вопросила Анриетта.

Досадуя на тон тетушки, Мадлен протянула жалкую кучку монеток, последнее, что у нее было.

– Мне они не нужны. Мама наверняка будет рада узнать о моей щедрости.

Жюстина вытаращила глаза, словно блестящий металл был манной небесной.

– Это чудо! Чудо! – благоговейно забормотала она.

– Этого чуда слишком мало, Жюстина, – охладила ее пыл Анриетта. – Но что это такое?

Она перевела взгляд жемчужно-серых глаз с горстки монет на лицо Мадлен.

– Это английские деньги, а ведь мы всегда посылали тебе французские франки. Откуда у тебя монеты?

Густой румянец вновь залил щеки и шею Мадлен: ей и в голову не приходило, что тетки заметят подмену. Случайная встреча у дверей их дома толкнула ее на новую ложь.

– Я выменяла их у одного англичанина.

– Мадлен! – Тетки ошеломленно воззрились на нее, и Мадлен с трудом сдержала смех.

– Я заблудилась, а джентльмен любезно подсказал мне, куда нужно идти.

– Еще бы! – пробормотала Анриетта, качая головой. – Глупое дитя!

Раздраженная непрестанными упреками, Мадлен произнесла ледяным тоном:

– Аббатиса советовала нам полагаться на людскую доброту и милосердие. Она часто рассказывала нам свою любимую притчу о женщине у колодца, которая предложила напиться умирающему от жажды страннику и обрела покой на небесах.

– Но ведь этот странник был ангелом, – возразила Анриетта.

– В мужском облике, – добавила Мадлен в свое оправдание.

– В этом и состоит разница, – дружески объяснила Жюстина. – Мужчина не замедлил бы воспользоваться преимуществом.

– Даже видя перед собой монахиню? – осведомилась Мадлен.

Жюстина закатила глаза.

– Некогда я была знакома с джентльменом, который питал особое пристрастие к…