Вой ветра заглушили на миг громкие крики — на прогалину из-за дома выбежали несколько солдат. И застыли как вкопанные, увидев дракена.

— Стреляйте, болваны, стреляйте! — донесся рык из окна той самой комнаты, откуда совсем недавно с такой поспешностью удалилась Вельдан. Девушка оглянулась — и увидела в горящем окне незнакомое лицо, ярко и пугающе озаренное пламенем. Человек глядел на нее, точно коршун на добычу — хищно и яростно. Казалось, дыма и жара он вовсе не замечает. Он походил на змею, напрягшуюся перед смертоносным броском, и Вельдан захлестнула волна опасной и недоброй мощи, которую источал этот человек. Глаза их, одинаково серые, встретились, и взгляды скрестились с неслышимым лязгом, точно два стальных клинка. Странное, противоречивое чувство вызвал у девушки этот безмолвный поединок — наполовину омерзение, наполовину непонятное влечение. Время на прогалине застыло, покуда две недвижные фигуры смотрели друг на друга — с любопытством, вызовом и (в самой глубине души) непостижимым узнаванием. Затем незнакомец шевельнулся, и чары рассеялись. Он склонил голову, и тонкие жесткие губы тронула загадочная улыбка. Вскинув руку, он приветствовал Вельдан четким насмешливым салютом.

И вдруг чародейка испугалась так, как не пугалась никогда в жизни.

— Бежим! — крикнула она, кулаком стукнув Каза по шее. Волшебство, остановившее время на прогалине, рассеялось. Солдаты снова вскинули арбалеты.

— Держитесь, дамочки!

Одним могучим прыжком Каз достиг опушки леса, и два десятка пущенных вслед арбалетных болтов бессильно свистнули сзади, со стуком ударяясь о стволы деревьев.

И тогда из дома донесся звук, от которого у Вельдан кровь застыла в жилах. Иерарх кричал так же громко, как призывал на помощь стражу:

— Вельда-а-ан! Подожди! Это я, Этон!

— Каз! Остановись, Каз! — Чародейка вновь замолотила кулаком по шее дракена. — Это же Этон! Он жив! Каким-то образом он оказался в сознании этого человека!

— Да, я слышал.

— Тогда мы должны спасти его! Поворачивай, Каз!

— И не мечтай, Хозяйка. — Ни на миг не замедлив бега, Каз пробивался вверх по склону через лес. — Этана мы спасем позже. Ты же знаешь, мне нужен самое меньшее час, чтобы снова выдохнуть огонь — а уж под арбалетные стрелы мы без помощи не сунемся.

— Но…

Каз прибавил скорости, взрывая за собой тучи снежной пыли. Его длинное жилистое тело ловко скользило меж деревьев.

— Не спорь понапрасну, напарник. Я прав, и ты это знаешь. А теперь лучше спроси Тулак, есть ли среди этой кучи камней какое-нибудь убежище. Сейчас наша главная забота — прожить остаток ночи. Береги глаза.

И дракен напролом ринулся в гущу подлеска. Затрещали сучья, посыпались сухие ветки. Вельдан вскинула руку, прикрывая глаза, и почувствовала, как Тулак вжалась лицом в ее спину. Ветер завывал с такой силой, что расслышать друг друга было нелегко, — да это и к лучшему. Чародейка могла бы поклясться, что старая наемница сыплет сейчас изощренными ругательствами — и не без причины. Они попали в серьезную, очень серьезную переделку. И из-за безрассудства Вельдан вместе с ними в переделку угодила Тулак, а с ней и — святые небеса! — Мазаль, так и оставшийся в амбаре. Если Тулак потеряет своего старинного друга, у нее сердце; разорвется от горя.

— Порою жертвы неизбежны, — наполнил ей дракен. — Если б ты не заглянула к иерарху, мы бы. никогда не узнали, что же стало с Этаном.

Они все так же под причудливым углом огибали склон горы, стараясь держаться в полосе леса, который укрывал их от неистовства бури. И все же, если они хотят как можно дальше уйти от погони, рано или поздно им придется покинуть лес. Блейд наверняка вышлет солдат на поиски. Послать людей в буран, на верную смерть — для него звук пустой. В тот миг, когда Вельдан глядела в его глаза, она хорошо поняла этого человека. Он будет разыскивать ее и Каза. И не успокоится, пока их не схватят. Они должны оторваться от погони — ради спасения собственной жизни. Вот только как им выжить в такую ночь на склоне горы, открытом всем ветрам?

Девочку разбудил громкий размеренный стук. Ставня, сообразила она, ставня хлопает на ветру. Даже здесь она слышала его пронзительный разбойничий посвист — должно быть, снаружи, за стенками фургона разыгралась нешуточная буря… Да нет же — это совсем не фургон! Сконфуженная, девочка при свете лампы огляделась по сторонам. Комната была большая, но уютная, сливочно-белые стены расписаны розочками. Девочка лежала на кровати с розовой периной и балдахином, а напротив жарко горел в очаге огонь, и пламя билось, точно человеческое сердце, — в дымоходе завывал и ярился ветер. Слева было окно — и занавески тоже розовые, — а справа табурет с розовой подушкой и стол, на котором стояли кувшин и мисочка, вся в розовых бутонах.

Все здесь было очень красивое, но девочка никогда прежде не видела этой комнаты. Где это она? Почему решила, что она должна быть в фургоне? И только сейчас девочка осознала, что не помнит даже, как ее зовут.

В голове у нее была стена. Гладкая, блестящая, из черного глянцевитого камня. Она поднималась высоко-высоко и тянулась далеко-далеко во все стороны. Девочка смутно чувствовала, что по ту сторону стены осталось множество важных вещей, а она не может до них добраться. Только ее это совсем не заботило. Пускай эта стена, точно тюрьма, отделила ее от мыслей и воспоминаний — зато стена ее и охраняет. По ту сторону этой огромной черной стены живут плохие вещи, совсем плохие. Те, о которых девочка ничего не хотела знать.

И тут дверь медленно и бесшумно отворилась, и вошла совсем незнакомая женщина.

— Аннас! Аннас! — тихо и неуверенно позвала она. — Аннас! Ты спишь?

Это я — Аннас? Она зовет меня? Девочка поспешно зажмурилась. Она не хотела слушать этот голос — пускай чужая женщина уходит, пускай оставит ее одну, в покое, за черной стеной… вот только она ужасно голодна и вот-вот обмочится в постель, как маленькая.

«А и, ладно, — подумала девочка. — Пускай я буду Аннас. — Она открыла глаза и увидела некрасивую женщину с жидкими каштановыми волосами. — Ты кто? Я тебя не знаю. Ты не такая красивая, как…» И тут в голове Аннас опять вознеслась черная стена, отсекая хвостик ненужной мысли. Девочка отвернулась от стены и стала прилежно думать о чем-нибудь другом. Все равно о чем.

Незнакомая женщина нерешительно протянула к ней руку, но тут же отдернула.

— Как ты себя чувствуешь, детка? Ты голодна? Я принесла тебе кое-что поесть.

Она указала рукой на миску, которая стояла на ночном столике у кровати. Аннас не видела, что там в миске, но запах у нее был не слишком аппетитный. Она открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни звука. Все слова тоже оказались заперты за черной стеной.

Ой, но до чего же эта женщина глупая! Стоит себе, переминаясь, у постели, как будто не знает, что делать дальше. Аннас это ужасно раздражало. Пускай она сама всего не помнит, но зато отлично знает, что уж взрослые-то должны все знать! Не в силах растолковать, что ей нужно, девочка кое-как слезла на пол и, опустившись на четвереньки, пошарила под кроватью. Вот счастье-то — там и вправду стоял ночной горшок!

Аннас подобрала подол чересчур большой для нее ночной сорочки и с блаженным вздохом уселась на горшок. Краем глаза она заметила, что чужая женщина покраснела до ушей и чопорно отвернулась.

— О… извини, — пробормотала она. — Ну конечно, ты же так долго спала… я сама должна была бы сообразить…

Ох, батюшки, подумала Аннас, до чего же глупая! Она прикрыла крышкой ночной горшок и аккуратно задвинула его под кровать. Вспомнив, что на столике в углу стояли кувшин и тазик, девочка пошла туда, чтобы умыться. Вернее — попыталась пойти. Почему-то, пока она спала, ноги у нее сделались совсем слабые. Она сделала шаг, другой и повалилась на пол.