Мое плечо разнесло, на ногах снова загноились раны, повязки пропитались гноем. Военнопленный врач сделал мне перевязку моими стираными тряпками. Он промыл рану, смочил тряпки-тампоны в какой-то жидкости и начал начинять мою рану тряпками. Никогда я не думал, что человеку под кожу можно напихать столько тряпок. После перевязки почувствовал облегчение. Военврач был человек разговорчивый, он рассказал, что на этом месте был большой лагерь военнопленных, но пленные вымерли, а сейчас здесь что-то вроде продпункта, эшелоны останавливаются, чтобы покормить пленных. Так оно и было, нас покормили, снова погрузили в вагоны и повезли.

Начался самый трудный и тяжелый участок нашего пути. Стоя, в закупоренных вагонах нас везли в неизвестность. Со станцией Шепетовка мы расставались, как с родной матерью. Многие здесь служили. Много лет здесь был конец нашей земли – граница, и вот теперь мы ее покинули. Многим из нас не суждено было вернуться. Колеса монотонно стучали, как будто задавали вопросы: «Куда ты едешь? Куда ты едешь?».

Поезд нас вез на запад. Наблюдатели оповещали: проехали Здолбуново, Ровно, Киверцы, прибыли на станцию Ковель. «А куда дальше?» – задавал каждый себе вопрос.

Чем дальше запад, тем меньше шансов на спасение. В вагоне душно, многие уже не стоят, а висят, зажатые между товарищами. В вагоне уже восемь человек покойников, но никто вагонов не открывает. Наконец свисток, и поезд тронулся. Темно. Поезд минует какие-то станции, разъезды, подолгу стоит на остановках. За окнами брызжет рассвет. Началось утро седьмого ноября. Сегодня 24-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Этот день советский народ всегда встречал торжественно, по-особому празднично. Его и сегодня советский народ встречает в борьбе с врагами, полный веры в победу. А мы, граждане Великого Советского Союза, заперты в вагонах и ничем не можем помочь им. Такие мысли грызли каждого из нас. Слышно, как кто-то слабым голосом, почти шепотом запел «Широка страна моя родная». По голосу узнаю капитана Костякова. Ему подпевает такой же тихий голос, потом третий, четвертый, а затем весь вагон «От Москвы до самых до окраин…». Слышны крики часовых, стрельба. Песня постепенно затихает. Лязгают дверные задвижки. С шумом открываются двери. Струя свежего морозного воздуха врывается в вагон. Команда выходить из вагонов. Снова процедура проверки и 12 трупов. За время дороги от Киева до Владимир-Волынска, по нашим подсчетам, в эшелоне умерли около тысячи человек.

Многие военнопленные знали этот город, здесь служили и приняли первое сражение. И вот снова в этом городе, но уже на правах военнопленных. Нас построили и повели в лагерь. Он находился рядом со станцией и размещался в казармах бывшего военного городка. Не верилось, что в этом городке можно разместить такое количество людей. Лагерь был огорожен высокими заборами из колючей проволоки. Изгородь, пулеметные вышки для часовых, деревянные тротуары между рядами проволоки, заграждения были сделаны добротно, со знанием дела. Было видно, что устроители – опытные люди. На вышке установлены пулеметы, между вышками по деревянным тротуарам ходили парные патрули со сторожевыми собаками. Нас подогнали к лагерю, но на территорию не вводили. Нужно было выполнить все формальности зачисления в лагерь. В караульном помещении работало несколько команд гестаповцев, занимаясь оформлением военнопленных. Это выглядело так. При входе в помещение у тебя отбирали все вещи, потом ты раздевался догола, и врач-гестаповец определял, не являешься ли ты евреем, затем брали отпечатки пальцев, присваивали номер и на веревочке вешали на шею. С этого момента ты уже не человек, у тебя отобрали имя и фамилию, ты стал военнопленным № 1584. После этой процедуры выдавали вместо сапог деревянные колодки. Все мало-мальски целые вещи отбирали, и одевался ты в рванье. Все это должен делать быстро, за всякое промедление наказывали палками. Выявленных евреев, людей с татуировками звезды, лиц, у которых при обыске находили удостоверение личности политработников и билеты членов партии, выводили через другую дверь и организовывали из них особую команду. Все остальные строились в команду и шли в лагерь. Оформление длилось целый день.

Когда я прошел эту процедуру и вышел на улицу, у здания стояла команда военнопленных и ожидала своей очереди. Среди усталых, голодных, худых, напоминающих скелеты людей, суетливо ходил мужчина в форме интенданта третьего ранга и умоляюще просил товарищей спасти его. Одному он совал в руки часы в золотой оправе и пачку сигарет. Другому давал серебряный портсигар и банку консервов. Он спешит избавиться от своего добра, нажитого в лагере на горе других спекуляцией и мародерством, чтобы избежать наказания немцев, он делает последнюю попытку спасти свои ценности. Кто же этот интендант и откуда у него такое богатство? Я уже рассказывал, что в Бориспольском лагере действовала шайка воров, спекулянтов и мародеров. В нашей воронке жили два странных военнопленных. Один из них интендант 3-го ранга Саша Егоров, а второй – воентехник Котя Слепой. В отличие от всех остальных они были хорошо одеты, всегда выбриты, курили хорошие сигареты, хорошо питались. Их вещевые мешки были набиты продуктами питания и еще какими-то вещами. У Саши было пуховое одеяло, а у Коти стеганый спальный мешок. Когда военнопленные спрашивали, откуда у них такие продукты и вещи, то они как будто в шутку отвечали, что к плену нужно было готовиться. Если из воронки уходил один, то другой оставался охранять вещи. В воронку к ним приходили какие-то люди, что-то приносили и уносили. У них часто появлялись такие продукты, как голландский сыр и сухая колбаса. Мы догадывались, откуда они берут все это, но достоверно мы узнали гораздо позже. Сначала мы считали, что они работают на немцев и за это получают вознаграждение, но это была ошибка. В походе из Борисполя до Киева Саша и Котя шагали бодро, как натренированные туристы с переполненными рюкзаками. В Киеве они жалели, что не могут попасть в Бабий Яр. По дороге на Владимир-Волынск случилось непредвиденное. При погрузке в вагоны их разлучили, они попали в разные вагоны. Коте повезло, он попал в вагон, который дорогой сбежал, вместе со всеми ушел и он со своим рюкзаком. Саша благополучно добрался до Владимир-Волынска, и вот теперь мечется и не знает, куда девать свое добро. Военнопленные принимают подарки, зная, что ими они смогут пользоваться только до обыска, а вот придача к подарку им пригодится. Но когда дело дошло до золотых коронок и золотых мостов с зубами, то таких подарков товарищи не приняли, и Егоров со злостью бросил их на землю и втоптал ногами. При обыске с Саши сняли золотое кольцо, отобрали карманные часы в золотой оправе с массивной крышкой и красивый серебряный портсигар, инкрустированный дорогими камнями. Сняли с Саши все обмундирование, отобрали пуховое одеяло, выпотрошили все запасы продуктов. Выдали ему деревянные колодки, старое рваное солдатское обмундирование, присвоили ему номер. В лагерь он вступил как все, но упитанным и полным физических сил.

Погода было холодная. Землю прихватили первые заморозки, и припорошило снежком. Военнопленные после процедуры зачисления замерзли и дрожали. В этот день кроме кусочка суррогатного хлеба нам ничего не дали. Все с какой-то надеждой смотрели на казармы. Прежде чем завести в казармы, нас предупредили, чего мы не должны делать в лагере. Не разводить костров, не ходить после отбоя по территории, не подходить к проволочному ограждению.

В казарме нам стало еще труднее. Она была пустая и холодная, печи предусмотрительно разобрали, окна разбиты, в помещении гуляют сквозняки, нар нет. Наш вагон разместили в помещении умывальника на цементном полу. Холод, зуб на зуб не попадал. Решили развести костер, погреться. Нашлись смельчаки поискать дров. Только вышли на улицу и тут же были убиты очередью с пулемета. Эту ночь никто не спал, а утром рядом с живыми лежали умершие.