Бориспольский лагерь для военнопленных был первым лагерем, где я увидел жизнь во всем ее многообразии. Мои раны на ногах заживали, меньше гноились, спала опухоль. Я начал понемногу ходить. Рана на плече не заживала и гноилась, плечо раздуло, и я был похож на горбуна, медленно передвигался по лагерю и присматривался к военнопленным. Много было таких, как я, были и более тяжелые, но самые тяжелые были в госпитале, и их дни были сочтены.

Подавляющее большинство пленных переносили плен не как личное горе, а как общегосударственную трагедию и старались вырваться из плена, оказывали содействие к побегу, помогали друг другу выжить, не допускать падения человеческого достоинства. В Бориспольском лагере, в этом море человеческого горя, на поверхность всплыли как г… в проруби все отбросы нашего общества – украинские националисты, жулики и мелкие политиканы от троцкистов. Вся эта свора пошла в лакеи к немецким фашистам. Живя в лагере на положении военнопленных, они выполняли роли шпионов, провокаторов, палачей. Выслеживали и выдавали в СС комиссаров, политработников, советских активистов, евреев. Клеветали на советские порядки, на свой народ, склоняли военнопленных к измене.

Особо нужно остановиться на ворах и спекулянтах. Хотя они и не провоцировали измены, не избивали военнопленных палками, но под покровительством немецкого командования и их приспешников обворовывали военнопленных и спекулировали их жизнью. В лагере действовала толкучка, где торговали котелками, ложками, табаком, гимнастерками, шинелями, часами, тряпками для перевязки ран. На этом рынке за кусочек хлеба можно было выменять сапоги или портсигар, шинель или часы, обручальное кольцо или белье. Обворовывая раненых, больных и умирающих, в погоне за наживой они лишали военнопленных куска хлеба и обрекали их на преждевременную смерть.

Уже в Борисполе, т. е. на первых порах существования лагерей, появились организации военнопленных, которые ставили своей задачей борьбу с этой саранчой. Это организации однополчан и землячества. Организации однополчан спасли много жизней военнопленных на этапах. Они переросли со временем в подпольную организацию советских патриотов.

Наш сектор подняли рано утром, построили в походную колонну и подвели к воротам. Здесь ее плотным кольцом обступила команда автоматчиков с собаками. По замыслу немцев наша колонна должна была состоять из командного состава, но мы знали, что среди нас много солдат. В колонне на каждые 2–3 человека был один раненый, который без посторонней помощи пройти от Борисполя до Киева не мог.

Хотя мои ноги были в бинтах, с палкой и при поддержке Волошина и Завьялова я начал свой марш сравнительно хорошо. Конвой, вооруженный автоматами, карабинами с примкнутыми штыками и ручными пулеметами в сопровождении сторожевых собак, охватил колонну плотным кольцом, и колонна двинулась в путь. Шла она медленно и молча. Только неистовые крики конвоиров и лай собак нарушали молчание. Отставших тащили товарищи, и сами становились отставшими. Трупы военнопленных, оставленные на дороге впереди прошедшей колонной, напоминали о надвигающейся опасности. Из последних сил товарищи помогали друг другу. Конвой начинает торопить колонну: «Бистро, бистро», – и автоматными очередями в хвосте колонны. Три трупа остались на дороге, и снова команда двигается. Шли из последних сил измученные, усталые. Дорога казалась мучительно долгой и тяжелой. Шли мы по дороге, усыпанной трупами, добавляя к ним трупы наших товарищей. Шли без привалов, мучимые голодом и жаждой.

Так мы подошли к Днепру. Красавцы мосты, по которым я недавно ходил, ощетинившись грудой металла, выглядывали из воды. Нас провели по понтонному мосту в пустой мертвый город. Рядом со мной шли Волошин и Завьялов, коренные киевляне. В Борисполе они рассказывали мне, что семьи их эвакуированы из Киева, но они не теряли надежды, что кто-нибудь из знакомых заметит их и возьмет из лагеря. Напрасно они искали знакомых, улицы были пусты.

Вечером нас пригнали на Керосинку и поместили на территории детского сада. В Киеве мы пробыли несколько дней, немцы продолжали сортировать военнопленных. Заметно оживили свою работу агенты гестапо из числа военнопленных. Одна группа однополчан артиллеристов тщательно скрывала батальонного комиссара. В Киеве его забрали в гестапо и расстреляли. Как выяснилось, его выдал предатель. На следующее утро предателя нашли мертвым в выгребной яме.

В Киеве особенно стала заметна деятельность немецкой пропаганды, которая с рвением распространяла слухи о поражении Красной армии. Нам внушали, что вот-вот падут Москва и Ленинград, что война кончится в этом году. Но из-за проволоки доходили слухи, что в городе действуют подпольные диверсионные группы, что они взрывают здания, убивают немецких часовых и офицеров. Эти известия ободряли нас. В Киевском лагере мы узнали о неслыханном в истории злодеянии фашистов, о расстреле в Бабьем Яру нескольких тысяч мирных жителей Киева. Не пощадили звери ни малых детей, ни женщин, ни стариков. Немцы называли наш лагерь офицерским и, возможно, поэтому его содержали особенно строго. Появились в лагере гестаповские офицеры. Началась охота за коммунистами, комиссарами и евреями. Хотя охота была и раньше, она не носила того организованного начала, которое мы почувствовали в Киеве.

Если по этапам состав лагеря менялся, то после Борисполя он стал стабилизироваться. Военнопленные до некоторой степени узнали друг друга и сжились. Если раньше доносчики оставались незамеченными, то уже в Киевском лагере мы их знали в лицо, если не всех, то по крайней мере некоторых, и могли предупреждать предательство. Здесь в Киеве был открыт предатель Денисюк. Грузный, не потерявший своего живота даже в плену на лагерной баланде, прожорливый и неприхотливый до еды, с суровым лицом палача. Выдавал он себя за инженера из Днепропетровска. Уже в Киеве он предал товарищей. Свой провокационный разговор он, как правило, начинал словами: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Потом продолжал, что это не страна, а тюрьма, что в немецком плену легче и сытнее живется, чем при Советской власти на воле. Затем переходил к песне «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов» или «Мы чужой земли не хотим, но и своей и вершка не отдадим». После слов из песни начинал издевательские разговоры о Красной армии и Советской власти и продолжал до тех пор, пока не спровоцирует кого-либо на разговор. Урок однополчан-артиллеристов был достойным ответом провокаторам и предателям. Денисюк притих, чтобы во Владимир-Волынске развить более активно свою предательскую деятельность.

В конце октября, в ясное погожее утро, к лагерю подошла колонна крытых машин. Поступила команда строиться, и началась погрузка. Грузили до отказа. В сопровождении мотоциклистов и машины с вооруженной охраной лагеря начали вывозить. Машины работали целый день, доставляли военнопленных на станцию Васильков и там нас грузили в ж/д вагоны. Набивали до отказа, сколько мог вместить вагон людей стоя. Плотность была больше, чем в городском трамвае в часы пик. Невозможно было повернуться. Вагоны закрывались с наружной стороны. Погрузка была закончена поздно вечером. Судя по количеству вагонов и по плотности загрузки, в вагоны погрузили не один наш лагерь. Еще не отправился состав, а в нашем вагоне уже скончались. Вагоны не открывали, и мертвые следовали в вагоне до Житомира. В Житомире открыли вагоны, убрали трупы, за дорогу скончалось еще трое. Всех вывели из вагонов и пересчитали. Конвой почему-то нервничал, суетился. Оказывается, по дороге к Житомиру сбежал целый вагон пленных, в вагоне остались только мертвые и те, кто не мог двигаться. Побег они совершили через дыру, которую пропилили в полу вагона и прыгали на ходу поезда на железнодорожный путь между колесами, рискуя быть раздавленными.

Железнодорожный состав убрали, выбросили поврежденный вагон и снова поставили на старое место под погрузку. Началась погрузка. Хотя в каждом вагоне умерло по 5–6 человек, просторнее не стало. Снова нас запечатали и повезли дальше. Утром эшелон прибыл на ст. Шепетовка, его поставили у воинской платформы и военнопленных выгрузили. Снова сняли с каждого вагона по 4–6 трупов. В Шепетовке нас решили покормить. Загнали в какой-то пустой лагерь и выдали на каждые 10 человек по буханке хлеба-эрзаца и по литру баланды на каждого. Раненым пообещали оказать медицинскую помощь.