Работы Сергея Шерстюка есть в различных коллекциях мира. Только в Америке — в коллекции Музея современного искусства (Оклахома), Зиммерли музее, Музее современного искусства (Антверпен), Музее современного искусства во Флориде, «Зиг-Заг Компании» (Нью-Йорк), в музеях современного искусства Нью-Джерси, Чикаго и многих других, не считая, разумеется, частных коллекций. Он сделал очень много, это невероятно интересно. Признаюсь и в том, что я его работы увидела после смерти Лены Майоровой. Точнее, после их общей смерти. Не будучи и знатоком, ни даже продвинутым любителем, была поражена. Мне показалось магическим воздействие фотографически точных деталей со скрытым, но явно прочитываемым трагическим сюжетом, с таким доминирующим над материалом интеллектом автора, который способен приковать взгляд к двум половинкам персика, заставить думать над тем, что без него бы прошло мимо.

Он работал всегда. Он работал, умирая. Он работал, когда ему казалось, что он уже умер.

(УКРАДЕННАЯ КНИГА)

5 декабря 1998 года.

«Ну вот, родная моя, сегодня открывается Арт-Манеж. Ровно год назад ты была на открытии, у меня была выставка фотографий «Я все это ел». Была недолго, потому что спешила на репетицию или спектакль, жаль, что сейчас не помню. Я помню, что была какая-то неловкость, по-моему, из-за того, что с тобой была гостья из Минска, ох, как мне не нравились ее глаза. Но мы как-то справились, и все прошло хорошо».

8 декабря, 1.10 ночи.

«Родная моя, поздравляю, мы знакомы двенадцать лет и шесть месяцев. В пять часов откроется моя выставка «Ты и я». Наша. Я очень болею. Господи, помоги мне прийти хотя бы на открытие. Я очень тебя люблю. Ты жива, Леночка, это я умер».

Выставка прошла успешно и печально. О ней писали: «Новые живописные работы известного московского художника-гиперреалиста Сергея Шерстюка составили серию произведений «Ты и я». Это натюрморты — изображения знакомых предметов из мира обыкновенных вещей: лимоны, персики, груши и прочие фрукты, приобретшие в его исполнении метафорический смысл. Разделенные или умноженные на два огромные фрукты вызывают комплекс философских ассоциаций. За видимой обыденностью сюжетов — парафразы классической для истории искусства темы «vanitas» — величия и бренности бытия, мужского и женского начала, взаимоотношения человека и среды».

Пройдут месяцы, и в московской галерее «М`ARS» вновь пройдет персональная выставка Сергея Шерстюка. Художника уже не будет на ней. Он будет с Леной. В рецензии напишут: «Он унес загадочный мир художественной неординарности, оставив притягивающее восприятие, неподдающийся разгадыванию ребус стиля и метода. Картины Шерстюка выставлены в огромном количестве галерей на Западе и в России, но, в отличие от многих современных художников, обогативших частные коллекционные вкусы, Сергей достоин занять значительную площадь в Музее современного искусства не столько по вкусовым, сколько по более серьезным причинам: его творчество — отблеск определенного среза художественного сознания, способного привести к внутреннему объединению людей, чье первично-вкусовое восприятие мира различно».

Сказано тяжеловато, но речь о том, что картины Сергея сделают то, что всегда хотелось сделать ему самому — объединить разных людей на уровне высокого и умного искусства.

В 1991 году Сергей Шерстюк написал полотно «Человек, который проходит мимо своей смерти». На картине изображен стол, на нем лежит человек и смотрит на зрителей, а рядом с занесенной для следующего шага ногой застыл его двойник. Сергей хотел, наверное, так красиво пройти мимо своей смерти. Он только мимо смерти Лены пройти дальше в жизнь не сумел.

Но актеры и художники не уходят совсем. Интересно, у нас где-то картины Шерстюка остались? Через два года после его смерти было сообщение об очередной выставке современного искусства.

«Не знаю, как вы относитесь к тому, что в богемной среде называется «Fine art». Это даже не направление и не течение в живописи и скульптуре. Художник может быть кем угодно, но если его работы продаются, они — fine-art… Так вот, в уютную, небольшую галерею «М’АРС» спланировал fine-art высокого полета. Знакомые полотна, знакомые имена… К примеру замечательный гиперреалист Сергей Шерстюк, который, к великому сожалению, вот уже два года как скончался, всего на девять месяцев пережив свою жену, замечательную актрису Елену Майорову. Его полотна медленно, но верно уплывают за пределы нашей родины, в частные коллекции и музеи… Еще год-полтора — и о творчестве Шерстюка в России останутся одни воспоминания».

О творчестве Шерстюка на родине останутся одни воспоминания, о творчестве Елены Майоровой останутся воспоминания. И только горящая женщина-факел никогда не станет просто воспоминанием. Хотела она этого или нет, но она потрясла души, осветила свои с Сергеем «и жизнь, и слезы, и любовь»…

Они были вдохновенными трудоголиками, бескорыстными, живущими минутой полета. Она, конечно, в России более известная, яркая, эффектная. Прима МХАТа, что для Москвы — особое звание. Но профессиональная ситуация у них была совершенно разная. Он так любил свою родину, где особенно тяжело именно талантам, но всегда имел в виду свою востребованность в остальном, более устойчивом и менее закомплексованном мире. Ему хорошо там работалось, его любили, ценили. Была возможность «идентифицировать» себя, как он сам выразился. Она — русская, московская актриса, которую многие критики называли голливудской кинодивой во время гастролей «Орестеи», была лишена выбора. Как все наши великие актеры и актрисы. Для них «железный занавес» так и не рухнул. И ей «идентифицировать» себя было просто невозможно. Она вынуждена была творить лишь в заданном месте в заданное время. А вокруг все ломалось и летело к чертовой матери. Театры, кино. Человеческие судьбы.

Вдова Евгения Евстигнеева Ирина Цывина рассказывает:

«Мы как-то сидели с Леной Майоровой у нее дома. Она заплакала и сказала: «Ты знаешь, сколько я стою в искусстве?» Открыла холодильник и вынула нераспечатанную бутылку водки «Абсолют». «Это то, что я купила на всю свою зарплату». Ведущая актриса МХАТа, заслуженная артистка России…»

Лене генерал Шерстюк не помог бы пробиться в Голливуд. И дело не в языковом барьере, как обычно объясняют отсутствие интереса к нашим актерам в мировом кинематографе. В Голливуде есть актеры со всего мира, они все преодолевали этот барьер, для людей с абсолютным слухом это не такая уж проблема. Да и технических средств достаточно. Просто Советская власть напрочь отбила этот интерес к нашим актерам. Эта вечная идеологическая напряженность, погоня за «предателями» — танцовщиками, поэтами. Эта зациклен-ность наших творцов на сугубо отечественных муках, почти привязанность к ним…

Когда на одном из международных кинофестивалей появилась Алла Ларионова, ей проходу не давали режиссеры, актеры. Женщины — актрисы с мировыми именами подходили к ней в гостинице, в ресторане, чтобы выразить восхищение ее красотой. Она вернулась в Москву, и вскоре посыпались приглашения. Аллу Ларионову звали в Голливуд, на другие студии мира. За нее отвечало Госкино СССР: извините, мол, но эта актриса занята на десятилетия вперед. В это время Алла Ларионова практически была отлучена от кино, находилась в черном списке «Мосфильма» из-за организованной грязной кампании против министра культуры, которому, в частности, инкриминировалось ухаживание за Ларионовой. Она автоматически стала невыездной, не зарабатывающей даже те копейки, которые у нас платили советским крепостным актерам, изолированной от искусства. Подобная ситуация была и с другими русскими актерами, поразившими мир. Ну, кто это может понять, кому это понравится и кто с этим станет извне бороться. Приедут австралийцы, испанцы, латиноамериканцы, и составят славу американского кино. Так легко мысленно увидеть в этой обойме Елену Майорову и Ирину Метлицкую… Этим прекрасным женщинам с трагической судьбой был очень ограничен доступ кислорода в профессии. Елена могла воспринимать это только как рабство, как замкнутый круг, как ловушку.