Я рассчитывал на Бога, быстрые ноги своего скакуна и удачу. На последнюю надежда была особая: казаки стреляли метко. И точно, тут же началась стрельба. Я и Алезан остались невредимы, а Макару повезло меньше, я услышал его вскрик и повернул голову. Мой денщик, раскинув руки, падал с лошади. Я не мог понять, убит он или ранен, надо было спасать свою жизнь. Так как я скакал в обратную сторону, то впереди был холм, а справа пепелище. Мне нужно было снова подняться на вершину, и пока я бы поднимался, то представлял собой мишень для пуль врагов. И пусть проехать надо было всего ничего, сотню шагов, пуля могла догнать меня в любой момент.
Только мы поравнялись с развалинами, как Алезан споткнулся на полном скаку и, не удержавшись, упал левым боком на снег. Я едва успел выдернуть ноги из стремян и кубарем скатиться с седла. Радостные возгласы приближающихся врагов не позволили мне залеживаться в сугробе, куда я свалился, к счастью, ничего себе не повредив. Я увидел, что Алезан тщетно пытается подняться на ноги, кося на меня влажным черным глазом, словно безмолвно прося о помощи. Но в любом случае, казаки были слишком близко. Я не успевал ни помочь ему подняться, при условии, конечно, что он не сломал себе ногу, ни облегчить его страдания милосердным выстрелом. Прости, брат, сказал я коню про себя и побежал к развалинам, придерживая рукой саблю. Я не надеялся там спрятаться, но решил продать жизнь как можно дороже. Преодолеть оставшееся расстояние было делом двух минут. Утопая в снегу по колено, я добрался до горелых построек и юркнул в остов какого-то сооружения, крайнего с моей стороны. Понимая, что мои следы меня выдадут, я, уже осторожно и не торопясь, стал пробираться в глубь развалин, стараясь ставить ноги так, чтобы не оставлять явного следа. Наконец, я нашел укромный уголок и остановился, с трудом переводя дух. Вот теперь мне стало настолько жарко, что я весь вспотел.
Однако, я успел отдышаться и принять меры к обороне до того, как мои преследователи окружили развалины. Кроме сабли со мной были два карманных короткоствольных пистолета, с которыми я почти никогда не расставался. Они отличались надежностью и точным боем, разумеется, на близком расстоянии. Я проверил заряды и подсыпал свежего пороха на полку одного и другого из маленькой пороховницы. Пуль у меня было с собой всего шесть, но вряд ли мне доведется расстрелять их все. Я также вытащил саблю из ножен, которые отцепил и спрятал вместе с ташкой4 в самом углу, сейчас они мне только мешали. Раз эти развалины станут моим полем сражения, надо было хорошенько их изучить, пока оставалось время.
Все пепелище раньше, до пожара, представляло собой большой дом на полтора этажа, с примыкающими к нему с двух сторон под прямыми углами хозяйственными постройками, такими как амбар, конюшня и хлев. Задние стены построек выполняли роль ограды. Обширный двор, с торчащим посредине остовом обгорелого колодца, ранее имел ворота и частокол, выгоревшие почти полностью. Пламя пожара не пощадило также и крыши, зато сам дом, конюшня и амбар были сложены из таких крепких и толстых бревен, что огонь оказывается не смог с ними справиться. Они лишь обуглились, но не сгорели. Я же укрывался в темном углу бывшего амбара, где рухнувшие стропила образовали завал из полусгоревших досок, делавший меня пока невидимым для врагов.
Тем временем казаки окружили мое убежище, но в развалины пока не совались. Один из них, привстав на стременах, крикнул:
– Эй, ваше благородие! Выходи, поговорим! Сам выходи! Коли мы достанем, то враз живота лишишься.
Он засмеялся, довольный донельзя своим остроумием. Еще один так оглушающее свистнул, что одинокий ворон сорвался с дерева в вышину неба. Я стоял недвижимо, наблюдая за ними из своего укрытия, готовый спустить курок, если казаки начнут обыскивать развалины. Но они не торопились, совещаясь между собой. Задержка была связана с ранением их командира, кто-то из нас в него попал, жаль только, что мы его не убили. Он подъехал шагом, баюкая правую руку. Для меня же всякая задержка была желательна, потому что темнело зимой рано, и наступавшие сумерки затруднили бы поиски. На одной из лошадей лежало мертвое тело убитого казака. Бунтовщики привели с собой жеребца Макара, а также живого и здорового Алезана. Последнему обстоятельству я немало порадовался, несмотря на свое тяжелое положение.
– А ну-ка, ребята, поищем господина офицера, негоже ему прятаться, пора и ответ держать, – сказал их атаман, кривясь от полученной раны. Я слышал его слова, разносившиеся далеко в морозном воздухе, как будто он находился рядом. Казаки стали спешиваться, чтобы начать обыскивать пепелище. Они были злы и явно жаждали моей крови. Тот белокурый казак что-то шепнул командиру, и тот громким голосом приказал:
– Офицера брать живьем, слышали?
Один казак остался с лошадьми, а еще один стал разводить костер. По тому, как он двигался, я догадался, что тот тоже ранен. Оставшиеся четверо вошли в развалины.
Я взвел курки пистолетов. На моих карманных часах было две четверти пятого. Скоро должны были наступить сумерки, только я сомневался, сумею ли до них дожить. Казаки разбрелись по развалинам, осматривая дом и постройки, один из них прошел совсем рядом с моим убежищем, не замечая меня. Он стоял ко мне спиной, тыча острием сабли в нагромождения горелых досок. Полагал, наверное, что я буду прятаться от них, словно испуганная мышка в подполье. Напрасно. Я был в двух шагах от него, до меня доносился его запах, кисловатый от овчины, смешанный с запахом кожи и железа. Стоило казаку повернуться, и он бы меня увидел. Так что он не оставлял мне выбора. Я осторожно шагнул вправо, приставил другую ногу и изготовился к удару. Казак услышал-таки шорох и резко обернулся, рот его ощерился, рука с саблей вскинулась вверх, чтобы обрушиться мне на голову. Но он не успел, ни крикнуть, ни завершить свое движение. В том месте, где я находился, поперечная балка не давала возможности для удара сверху, поэтому мне оставалось лишь колоть, хотя саблей это делать не так удобно, как шпагой. Заранее отведя руку назад, я сделал выпад и с силой ткнул его острием в грудь, так что оно проткнуло шубу и вонзилось в тело, пусть и не глубоко. Казак отпрянул назад и пошатнулся. Шагнув к нему, вторым ударом я рубанул его наискось с плеча по голове. Казак, лицо которого залилось кровью, упал сначала на колени, сабля выпала у него из рук в снег и сам он, затем повалился навзничь. Скорее всего, он был уже мертв. Я не успел перевести дух, как слева от меня послышались шаги.
– Вот он! – крикнул вошедший в амбар другой казак, он взялся за саблю и потащил ее из ножен. Быстро вынув один из пистолетов из-за пояса, я поторопился выстрелить, и пуля впилась в бревно рядом с его головой. Раздосадованный, я взялся за другой, но казак выбежал из амбара.
– Здесь, здесь! – прокричал он своим. – Пистоли у него!
– Сейчас мы его сердешного, – отозвался другой голос, – давай-ка разом.
– Постой, – сказал третий, – никуда он не денется.
Больше я ничего не услышал, видно, казаки отошли подальше. Но я и так знал, что за этим последует. По неясным звукам, доносившимся откуда-то сбоку, шороху и скрипу я сообразил, что один из казаков лезет на стену, чтобы достать меня сверху, а остальные постараются отвлечь внимание. За те минуты, что они мне подарили, я успел заново зарядить пистолет, теперь у меня была возможность снова сделать два выстрела. Я был настроен решительно, раз уж мне будет суждено умереть, как говорят русские, у черта на куличках, от рук бунтовщиков, то, по крайней мере, я покажу им, что я умею. И так просто им меня не взять.
В дверном проеме показалась казачья шапка, старый солдатский трюк. Конечно же, держали ее на конце сабли. Я не собирался тратить заряды впустую и продолжал выжидать. С пистолетом в каждой руке, я лег подле самой стены на серый от копоти снег спиной, чтобы одновременно держать под прицелом и вход и крышу. В этот момент грянул выстрел из ружья, в том месте, где я находился до этого, на уровне груди, из бревна посыпалась труха, от попавшей в него пули. И тут же один из казаков прыгнул в проем головой вперед, кувыркнулся и вскочил на ноги, в зубах у него был зажат нож. Он не сразу понял, где я, и это обстоятельство меня спасло. Одновременно с ним, другой казак показался на верху стены. Я выстрелил с обеих рук, направив один вверх, а другой на противника внизу. Пока наш полк стоял в Польше, я стремился еще более отточить свое умение стрелять, тренируясь каждый день. И почти не делал промахов, попадая и в гораздо меньшую мишень, чем здоровенный казачина всего в нескольких шагах. Казак с ножом получил пулю в живот и упал, как подкошенный. Того же, кто был на стене, моя пуля, очевидно, только зацепила, и он спрыгнул вниз, приземлившись рядом со мной и выбив пистолет из моей правой руки. Я не успел подняться на ноги, как он навалился на меня, схватил за горло и стал сдавливать, по-звериному рыча. Я попытался оторвать его руки от себя, пока не вспомнил про зажатый в левой руке пистолет. Рукоятью я ударил казака по голове раз, другой, пока не почувствовал, что хватка на моем многострадальном горле ослабла, и можно было глотнуть воздуха. В третий раз я ударил неудачно, казак защитился плечом, и, оторвав от моего горла свою правую руку, стал отнимать пистолет, схватившись за дуло. Ему это удалось. Он так резко дернул пистолет, что, в результате, откинулся назад. Я воспользовался этим, чтобы ударить в подбородок и сбросить с себя. Вскочив на ноги быстрее, с силой пнул его ногой, не давая подняться. Пистолетом, подобранным в снегу, я заехал казаку по уху. Тот обмяк и вновь повалился на снег.
