Послушали еще под хмельком. Нет, чудес на свете не бывает, наша команда по биатлону, набранная теперь с бору и сосенке и лишившись квалифицированного капитана (меня!), проиграла командное соревнование. Причем вдребезги!

Радио не позволяло ощущать все нюансы и тонкости, но, как я понял, нам, прежде всего, опять мешала командная собранность. Плюс лыжник, который не фига не биатлонист, хотя где-то в половину мишеней он попал. да, а в половину промазал с соответствующим итогом во времени. А еще у команды не было лидера, который бы поднял настрой, сбил панику.

Даже нам сюда слышались крики и спортсменов и зрителей — наши возмущенные, немецкие сардонические: «Даешь Ломаева». И, видимо, где-то состоялась встреча представителей команды с Горбачевым. Вот так, хотели вы, Михаил Сергеевич, советской демократии, ешьте полной ложкой, а половником.

И ведь еще будет начало 1990-е годы, когда вам, неудачливому реформатору, придется кушать уже не пищу, а сплошное дерьмо! Приятный результат, ей богу, жаль только стране и населению оказалось очень горько. Хотя и им может быть подавно. Как говорится, любой народ имеет того правителя, которого он заслуживает.

А у нас все было нормально. Один из кэгебистов, радиолюбитель по наитию, время от времени докладывал руководству, чуть ли не самому генсеку, что у нас творится. Я это узнал случайно, ей богу! Просто домик — гостиная был маленький, а подозрительный декан все время проверял окружающие местности, как локатором.

Узнал, но не вмешивался. Мне все было хорошо. Не возьмут обратно в команду, буду опять с самого низа уже при российских демократов. Я еще пролезу в черные 1990-е годы, хоть и с натяжкой.

Одумается Горбачев, тем более, вытяну хоть команду, хоть себя. А дальше, что хотите. В политику, это превратное дерьмо я не полезу. Кидайтесь своими говешками сами!

Сам Горбачев или нет, мне из моего прекрасного далека было не видно. Хотя в ФРГ вдруг приехал Буш-старший. Случайно, конечно. И совсем нечаянно приехал с советским лидером, намылил ему плешивую головенку.

Уже где-то поздно вечером 27 декабря, когда я уже был в постели, извините, в одних трусах, позвонил САМ. Ха мои охранники (тюремщики), меня вздернули, не слушая мой лепет. Генсек ждет, так что без разговоров, хоть пусть при смерти будь, немедленно иди.

Пришел к телефону — рации. Горбачев хоть и очень недовольно, но сообщил, что они на троих (Буш-старший, Коль и, конечно, наш убогий) все разрешили. Немецкая федерация сейчас срочно разработает новую редакцию свода правил биатлона. Потом их отправят в МОК для утверждения. А пока немцы представят временные правила, но официальные, с подписью министра спорта ФРГ и всеми печатями, которые должны были быть.

А вот потом он вдруг выложил такое, что не будь я на стуле, упал бы. Уже совсем другим тоном, псевдодоброжелательным и прочувственным, генсек сказал:

— А ты правильно понял, что там приготовлено дерьмо. Немцы действительно попытались сыграть в несколько вариантов правил и под этим соусом обвинить нас в мухлеже. Но, поскольку ты уже заявил о нехорошей игре немцев, а, главное, они и так выигрывали подчистую и переигрывать гонку не было смысла, Гельмут Коль не только велел ее свернуть, но и подчистить всю юридическую базу. А то он быстро найдет виновных.

Горбачев довольно засмеялся:

— А ты знаешь, как немцы наказывают виновных? Как и любую работу, добротно и эффективно. Так что можно не боятся — теперь правила будут железные, четкие и со всеми подписями. Езжай, давай, я договорился, ты снова капитан команды в биатлоне. В документах все подчистят, этого дурного снятия и не будет.

Эк, у него все просто, а что СМИ и в нашей стране и во всем мире в красках расписала мое снятие, это как бы не считается?

— А что пресса, что народ, — равнодушно ответил Горбачев на мой крик души, — покричат и перестанут. Первый раз, что ли?

И, кажется, я опять застыл с открытым ртом в прострации. Ну и циник этот генеральный секретарь ЦК КПСС, мне до него, как пёхом до Пекина. Ай да политики!

Вот такая у меня вдруг оказалась предновогодняя (почти рождественская) приключенческая история, в результате которой я нечаянно стал майором, кавалером ордена Ленина и переехал из Вологды в Москву в центральный аппарат ЦСКА. А тут ведь какой нюанс. ЦСКА — это не совсем армия. То есть это как бы армия. И работали там и гражданские, и военные, но не служа в армии.

А были еще некоторые избранные, которые и трудились и служили. И служба здесь, ха, не бей лежачего! Но стаж шел, а вместе с тем и армейские звания, и пенсионный военный стаж. Теперь и я вошел в их число. Хотя мне это уже от балды, честно говоря.

Больше всего я ухохатывался, когда дозвонился до тестя. Разговор, как вы понимаете, был коротким, менее минуты, но и этого хватило, чтобы понять, в каком обалдении и райскомнастроение был родственник. Сидел, перебирал бумаги, еле-еле прорвавшись в эту спортивную структуру. И тут его неожиданно вызывает сам В. А. Захаров, человек для своих подчиненных очень жесткий, если не сказать жестокий.

Милостиво говорит, что ваша долгая и эффективная работа (учтите пикантный момент — к тому моменту он работал еще менее трех месяцев) мне очень понравилась. Кроме того, на нее обратили внимание в ЦК КПСС. Так что давайте, подавайте заявление для членства в президиуме общества ЦСКА и в заведующие отделом. Я вас с удовольствием поддержу.

Он, не веря, подал, и ведь легко выбрали. Еще бы, Захаров прилюдно сказал, что ЦК поддержал, а у руководства ЦСКА ничего нет против данной кандидатуры. А… ты ничего не хочешь сказать, мой дорогой зять?

Разумеется, я мог бы, но ведь мы говорим по международной линии. Здесь ушей больше, чем ног на Кремлевской площади в полдень. Поэтому только спросил, как Маша.

— Маша? — нервно хохотнул Александр Петрович и неожиданно свернул, — с ней хорошо, заведующая отделом в том же обществе, а ты когда вернешься?

— Да где-то в январе, — пожал я плечами. И не успел дальше продолжить о себе родимом, как тесть сказал: «Ну тогда пока» и положил трубку.

Денег, что ли, ему жалко или вспомнил, наконец, что в телефоне масса сопереживателей. Ну и я пошел, у меня здесь своих забот масса. После недавнего поражения, я бы даже сказал, разгрома, счет стал один — один, если считать по событиям. И четыре — два, если считать по людям.

В общем, советские люди, вечные строители коммунизма (а потом и гнилого капитализма, добавил бы попаданец XXI века), все как один пошли по указанию нашего родного ЦК КПСС. Ну и дальше бла-бла-бла.

Понимаете, я фанат коммунистической идеи, но не советских агитаторов, особенно перестроечной эпохи, у которых из каждого отверстия видно кубло капитализма. Ну их, к лешему, пусть катятся к себе в Штаты. Меня только один вопрос мучает, та бестолковость в США, которая наступила в XXI веке, это результат приезда туда коммунистических функционеров, или американцы сами так справились?

А мне пока надо идти тренировать свою команду на паях с Ивановым. Заодно проводить психологический тренинг, а то мои ребята (опять мои!) совсем уж пали духом. Ничего орлы, хватит выглядеть пятнашками!

— Значит, так ребята, — начал я при встрече, — по поводу завтрашнего вы хорошо знаете. Пятьдесят верст с гаком или без гака, но все равно тяжело. Наше разлюбезное начальство поэтому сначала решило послать только меня на лыжню, потом послать меня куда подальше, выбрав кого-нибудь из вас. А после недавнего позора она совсем сникло и отдало право решения вопроса мне.

— О! — не только спортсмены команды, но и тренер Эдгар Иванов выразительно посмотрели на меня. А я продолжил, совсем не маясь нерешительностью и каким-то выбором:

— Я твердо и бесповоротно решил, исходя из следующих выкладок:

1. На дистанцию может идти вся команда в количестве четырех человек;

2. Зачет идет по троим спортсменам, причем, кто кандидаты на учет в комиссию оргкомитета — внутреннее дело команды, просто учитываются лишь трое. Поэтому я беру эти кандидатуры на себя, свою, естественно, и еще двоих первых.