Я обворожительно улыбнулся, как мог это сделать прапорщик генерал-лейтенанту, не лизоблюд и, тем более, не гей, и сказал:

— Товарищ Горбачев находит драгоценное время следить за моими спортивными успехами и вот поздравляет с новыми. Если еще раз товарищ генеральный секретарь ЦК КПСС позвонит вам, то поблагодарите его искренне от моего имени. Честный коммунист Ломаев всегда будет на страже коммунистических идеалов и гуманистических ценностей!

Говорил, а сам мысленно гадал, что же сдохло в нашей берлоге, раз Горбачев самолично позвонил в штаб армии. Меня он всяко не любит и даже не знает. Не родственник ведь и даже не писаная красавица.

Остается одно из наиболее возможных предположений — генсеку позвонили с Запада или он встретился с одним из тамошних лидеров. И где-то там опять промелькнула моя фамилия. И, видимо, хорошо промелькнула, раз целому генсеку компартии в 19 миллионов понадобилось позвонить.

Гм, не надо только поражаться этой цифре. В основном это просто балласт из простых советских трудяг, а сверху будет накипь из политических деляг и, наоборот совсем не политических интеллигентов, но обе эти категории вступали в КПСС и карьерных побуждений. Они вскоре первыми побегут из нее.

Ладно, решим, что мне помогли с Запада. Прямо как из советской классики ХХ века — «Заграница нам поможет».

Кожевников тоже только хмыкнул пораженными глазами, не более, на большее он даже не решился, слишком уж был высокий уровень главы компартии, поспешил перейти на более приземленные вопросы:

— Как стреляешь, товарищ прапорщик, хорошо или отлично? — и тут же назидательно добавил: — на вас налагают такие надежды лично товарищ Горбачев Михаил Сергеевич, что надо постараться все пули пускать в мишень только на круглую пять. Иначе не оправдаете возложенные чаяние и все труды по вашему воспитанию и становлению.

Что можно было ответить на это военно-бюрократическую речь? Да только соответственно:

— Рад стараться, товарищ генерал-лейтенант, приложу все силы, чтобы оправдать все усилия!

Кожевников немного потоптался, не зная, что еще далее делать. Ценные указания он дал, патриотическую накачку выдал. А что еще необходимо?

Генерал-лейтенант все же был настоящим кадровым военным, привыкшим либо выполнять приказания, либо самому их давать. Нанизать слово на слово в болтологическом умении он был категорически не способен.

И потому он с облегчением закончил всю это дребедень и спросил конкретное:

— Как будете проводить стрельбы, товарищ Ломаев? У вас вон взвод подчиненных с собой.

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — на всякий случай согласился я. Пояснил: — проведу показательные стрельбы с автоматом Калашникова и спортивной малокалиберной винтовкой ТОЗ на всех основных огневых позициях. Одновременно буду делать учебный урок для товарищей офицеров и прапорщиков.

Кожевников с этим согласился, все было просто и привычно и нечего еще болтать впустую. Звучно приказал и мне и остальному взводу и даже своему адъютанту:

— Выполняйте задание, товарищи, время дорого!

Вот ведь, дает общий приказ, а стрелять и объяснять придется одному мне! Сказал, как приказал, что учебный урок буду проводить, как новобранцам, чтобы присутствующие усвоили строго правильно по уставу, а не так как пришлось.

Потом с неполной сборки Калаша со всеми ТБ и техприемки, объясняя и повторяя, если было надо. Набил отдельно лежавший магазин, подсоединил. После этого провел ряд уточняющих вопросов. Вроде бы поняли.

Ну а теперь стрельба, где я царь и немного бог. Стоя, с колена, лежа, все тщательно объясняя. Итог — шесть одиночных выстрелов, все десятки.

Попросил рядового, обслуживающего тир, прикрепить еще один листок мишени. После этого взял ТОЗ, тоже с кажущейся медлительностью и реальной тщательностью разобрал, собрал, где смазал, где убрал излишек масла. Пристрелялся, порекомендовал, как лучше. В его взводе все были спортсменами — биатлонистами. Другое дело, уровень квалификации был равным. Одни опытные, сам бы в кое в чем научился, другие молодые, стреляют, но плоховато, явные аутсайдеры.

Вот и тоже учил, как зеленых участников соревнований. И вот что интересно — опытные спортсмены как раз внимательно слушали. Хоть и не рыночное пока время, а понимают, что бесплатная мудрость вдвойне ценней. А вот молодые шушукаются, отвлекаются, в итоге половину пропускают.

Что же, не хочешь — заставим, это у нас быстро. Одного такого невнимательного и говорливого поднял, задал несколько вопросов. А когда он затруднился ответить, сделал втык, не обращая внимания на начальника штаба армии.

Настоящий высококвалифицированный спортсмен ведь не просто механически бегает по лыжне и стреляет на огневой позиции. Он понимает, что и как делает. А если ты теории не знаешь, как ты себе объяснишь специфику стрельбы. Все медали пролетели, а ты в статусе плохого спортсмена.

— Поняли, товарищ прапорщик Гаврилов (он был такого же звания), что я имел в виду под словом статус?

Бедный Леша Гаврилов побледнел, покраснел, смущенно закивал. Жалко мне его, но нещадно бью. Потому как оный прапорщик весьма способный, от природы выносливый, глаз твердый. Если бы не шило в одном месте, который я назвал общим словом статус, то стал бы со мной соревноваться. И лет ему уже девятнадцать, то есть на год старше. Я-то бы пояснил, что на самом деле мне за семьдесят, но это ни за что!

Вот и получается, что молоденький комвзвода по старчески подробно и мудро чехвостит крепкого и сильного, но по молодости лет откровенно глупого. А в конце он еще и похвалил его, пусть и сдержанно, но Гаврилову хватило. Вот так командир!

На этом и закончились стрельбы. Как и положено, я обратился к старшему по званию:

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите получить от вас замечания!

У Кожевникова, видимо, было что сказать, но перед этим он еще раз поглядел мишени, отодвинув подальше из-за старческой дальнозоркости.

— Вот, товарищи спортсмены, шесть пуль из автомата Калашникова, семь пуль из ТОЗ. Все десятки! И вы, как не только воины Советской Армии, но и как профессиональные биатлонисты обязательно должны брать у вашего командира. Товарищ Гаврилов, вас это касается в первую очередь. Ведь и талантлив, и здоровьем крепок, а пока ни одной медали.

Надо тщательно смотреть на товарища Ломаева. Почему он на год младше, а столько имеет медалей, причем наивысшей пробы. Почему, наконец, он командир взвода, а вы, как я понимаю, даже не рассматривались. Задитесь, товарищ Гаврилов, — посадил он, наконец, потеющего прапорщика, сто раз мысленно обругавшего себя за не вовремя сказанные слова.

— И вы, товарищ Ломаев, — повернулся Кожевников ко мне. Я быстренько соорудил на лице нейтрально-почтительное выражение, думая, что и меня генерал-лейтенант будет ругать. Но нет: — я очень доволен вами. И не только, как снайпером, тут даже говорить нечего. Открыто официально говорю, что прапорщик Ломаев едет на всеармейские соревнования без промежуточных отборочных этапов.

Я говорю о вас, как о командире взвода. Умудренный опытом, даже не знаю, правда, откуда, высококвалифицированный специалист, вы очень к месту. Товарищ Великанов, объявляю вам благодарность за такую селекцию!

— Служу Советскому Союзу, товарищ генерал-лейтенант! — удивленно поблагодарил его командир роты. Начальник штаба армии был известен своей скупостью на благодарности, а тут вдруг сподобился на ровном месте. Хотя капитан все равно был рад. Благодарность от командира, особенно такого высокого, всегда положительно влияет на аттестацию.

— А вам, товарищ Ломаев, я торжественно обещаю — получите любое призовое место в любой категории, в июле — августе станете младшим лейтенантом. Ну и с получением высшего образования лейтенант придет сразу!

Ха, тоже пришлось благодарить и клясться в любви родине. Хотя, я лично ничему не удивлялся. Сосредоточенное внимание Горбачева, пусть и невольное и совсем неодобрительное, привело к нечаянному повышению в недалеком будущем. А меткость моя, пусть и была еще одной причиной, но я думаю, к такой щедрости не привела бы. А тут раз тебе.