Солнце еще не поднялось высоко – едва рассвело. Я стою лицом к югу, может быть, чуть к юго-востоку, и принюхиваюсь, как охотничья собака, чтобы понять, откуда приносит запах дыма.

Туда – в ту сторону.

Спотыкаясь, я иду вперед. Сон настолько затуманил мой рассудок, что я не спрашиваю себя, зачем двигаюсь в сторону пожара. Но меня тянет туда, как рыбу на крючке.

Еще через несколько шагов лес расступается, образуя небольшую поляну. На ней стоит одинокий домик с соломенной крышей, его оштукатуренные белые стены перекрещивают деревянные доски, которые нуждаются в покраске, но выглядят прочными. Из каминной трубы над покатистой коричневой крышей поднимается дым.

Я замираю на опушке леса. Мой разум все еще затуманен, и я смотрю на дым, будто он вот-вот покажет ответы на небе. Лизель умеет читать подобные знаки.

Желудок урчит, указывая на еще одну проблему. Я не обеспечила себя запасами еды.

Что ж, там, где есть дом, есть люди, а там, где есть люди, есть и еда.

Мама вбила мне в голову законы нашего ковена еще до того, как я научилась ходить. Мы несем в мир добро, и этим добром питается Источник магии. Привнесение в мир зла подпитывает дикую магию, и мы не касаемся дикой магии.

Я крала, после того как ушла из Бирэсборна. Но воровство ведь не приносит в мир ничего плохого, не так ли? Скорее… отнимает добро.

Я осматриваю поляну, но никого не замечаю и иду к дому.

Задняя дверь выходит в небольшой сад, и несколько окошек разбросано по задней стене. Тот, кто находится внутри, может легко увидеть меня. Мой желудок сводит.

Я рискну.

Земля в саду вскопанная и мягкая после недавнего сбора урожая. Осталось несколько растений, более крепких, позднеосенних, которые могут выдержать заморозки и холод. Зимняя зелень и тыквы.

Я опускаюсь на колени, срываю две оранжевых тыквы и собираюсь броситься в лес.

В доме что-то падает. Может, опрокидывается стол или стул.

– Ты чудовище! – кричит женщина.

Я крадусь ближе к дому, прижимаясь к стене, чтобы меня не было видно из окон. Внутри снова слышится грохот, будто кто-то борется.

И в этом шуме различаются топот ног, лязг мечей, звук извлекаемого оружия, который ни с чем не спутать.

Мое сердце подскакивает к горлу, я огибаю угол дома и останавливаюсь перед двором. Я осматриваюсь и замечаю привязанных к ограде лошадей, которые перебирают копытами землю.

Еще я вижу тюремный фургон.

Лизель.

Слезы застилают мне глаза. Может, Триединая все-таки не отреклась от меня.

Или, по крайней мере, от Лизель, но какова бы ни была причина, я приму этот подарок.

Я бросаю тыквы. Из дома доносятся грубые, насмешливые голоса мужчин, которые думают, что у них все под контролем. Женщина, которую они арестовывают, сопротивляется, осыпая их оскорблениями – я бы посмеялась, если бы у меня были силы на смех.

Пара окон выходит во двор перед домом, и передняя дверь открыта.

Я срываюсь с места и мчусь к лошадям. Это боевые кони, и моя спешка их нисколько не смущает. Я падаю рядом с телегой, поскользнувшись на мокрой дороге, но теперь я скрыта от глаз тех, кто в доме, и никто не кричит: «Hexe!»[15] или «За ней!».

И все же я задерживаю дыхание, заставляю сердце успокоиться.

– Лизель? – произношу я хриплым голосом. – Лизель?

Я стучу по ящику, установленному на телеге.

Ответа нет.

Возможно, она без сознания. Или связана. Или…

Она жива. Он хотел заполучить ее живой. Она должна быть жива.

Дрожа, я поднимаюсь на ноги и подхожу к задней части повозки. Там есть окошко с железной решеткой, и я встаю на ступеньку, чтобы подтянуться и заглянуть внутрь.

– Лизе…

Я не успеваю произнести полностью ее имя.

Там пусто.

Это не тот отряд, который арестовал мою кузину. Который уничтожил наш ковен.

Какая же я глупая. Я думала, что Триединая могла бы закрыть глаза на мои грехи. Что меня вознаградят хотя бы для того, чтобы вознаградить Лизель.

Что теперь делать?

Я знаю, чего я не буду делать.

Не буду продолжать блуждать по лесу, потерянная, отчаявшаяся, напуганная.

Охотники топчут эту землю, землю, которую они украли у племен, живущих здесь, и вселяют ужас в тех, кто придерживается древних обычаев. А теперь они арестовывают еще одну невинную женщину, тащат ее в Трир, чтобы осудить и казнить страшной смертью. Пришло время им задрожать.

Пришло время им испугаться.

Где-то глубоко, среди всплеска праведного гнева я слышу счастливый вздох.

Это должно было бы заставить меня задуматься.

Я была бы не первой ведьмой, которая вот так сломалась. Поддалась дикой магии из-за злости и гнева только для того, чтобы стать той, против кого борются хэксэн-егери: смертоносным демоном, способным насылать проклятия на стада домашнего скота, ослеплять людей на месте и калечить плоть одним щелчком пальцев.

Их страх пред нами не совсем беспочвен.

И сейчас я чувствую это сильнее, чем когда-либо. Было бы очень легко уничтожить их всех.

Но тогда я бы уничтожила и себя.

Дикая магия извращает. Это яд. Она черпает силу из мерзостей мира, и прикоснуться к ней – значит позволить душе сгнить.

Я спрыгиваю с повозки. Охотники еще не вышли из дома – между ними разгорается спор, один кричит на женщину, пытаясь ее успокоить.

Ей не следует успокаиваться. Она имеет полное право быть в ярости.

Я в ярости.

И собираюсь действовать.

«Да, – говорит голос в моей голове, радуясь. – Да. Действуй! Заставь их страдать!»

«Не с помощью дикой магии, – огрызаюсь я. – Мне не нужна ты, чтобы быть могущественной».

Я спешу за дом, чтобы попасть в сад. Мой взгляд скользит по нему, ища, ища…

Что-то врезается мне в ногу.

Я чуть не вскрикиваю. Но когда опускаю взгляд, вижу, что на меня снизу вверх смотрит рыжая кошка, и возглас застревает у меня в горле.

Мама любила кошек. За все годы у нас их было несколько дюжин.

Кошка гортанно ворчит. Она отстраняется, взмахивая хвостом, и перепрыгивает через садовую ограду…

На розмариновый куст.

Я тянусь к нему. Здесь есть и крапива, и гамамелис…

Мощные защитные травы.

Я достаю один из пустых пузырьков, которые взяла с собой, когда покидала Бирэсборн. Из дома доносится крик. И звук железных кандалов, защелкивающихся на запястьях.

Скорее, скорее…

Я наполняю пузырек травами и добавляю щепотку снега, чтобы быстро приготовить зелье.

Пожалуйста, пусть это сработает.

Я спешу к дому. Глубокий вдох, медленный выдох, и пинком ноги я распахиваю заднюю дверь.

Внимание всех: хэксэн-егерей, женщины, которую они арестовывают, – переключается на меня.

Многие бросают на меня свирепые взгляды, предполагая, что я представляю угрозу, что я либо еще одна ведьма, либо охотник. Запястья женщины закованы в кандалы, цепь, отходящую от них, держит хэксэн-егерь, вид у которого, скорее, не сердитый, а перепуганный.

Хорошо. Пусть боится.

– Травы и растения с корнями, что блуждают, – я начинаю произносить заклинание, которое призовет магию Источника и превратит эти травы в защитное зелье. – Помогите мне сохранить этот дом в безопасности. Защитите и позаботьтесь, сберегите и укройте, одолжите свою силу этой одинокой дочери.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я сплетаю слова. Мое заклинание соединяется с маминым, тем, которое она использовала на мне.

В мое заклинание вливается горькая, щемящая печаль, и я чувствую, как сила растет, поэтому повторяю слова…

– Травы и растения с корнями, что…

– Остановите ее! – кричит охотник, держащий цепь. – Hexe!

– …сохранить этот дом в безопасности. Защитите…

Хэксэн-егери бросаются ко мне.

– Сберегите и укройте, одолжите свою силу этой одинокой дочери!

Я выкрикиваю слова. Они вырываются из глубины моего сознания тугим узлом ярости, который они там завязали, а мои ладони, сжимающие пузырек, становятся обжигающе горячими.