И это не нечто сверхъестественное, ибо сверхъестесвенного быть не может, ибо если что-то есть, то оно уже естественно. (Хотя при этом степень естественности относительно линзы, через которую она рассматривается, может различаться)

Непостижимая Вершина погибает не во время сумерок, когда скрывается от Ока, вершина погибает, когда начинает ощущаться вершина, погибает, когда солнце становится шаром из газа и огня, попадает под сокращение зарплаты от нашего разума и становится чем-то обладающим иллюзией постижимости…

«То самое поэтическое»

Вслед за смертью Б— Смысл, потеряв свою объективную поэтичность, став лишь строго референтной функцией языка, став лишь одним из возможных литературных приёмах в частности не литературных картин начал вспоминать степень бессмыслия своего применения и мечтать о втором Смысле, о второй жизни.

И хоть в строгом смысле у жизни не может быть смысла, так как смысл – это свойства утверждений и концепций, которые могут быть валидно классифицированы как «истинные» или «ложные», но ежели мы хотим обречь жизнь на хоть какое-то её подобие, то смыслом жизни может являться только смерть, ибо любое действие, решение, выбор, из которых состоит жизнь, обесценивается, доколе она бесконечна, какой толк делать что-то при неограниченном времени, так как в бесконечной жизни в бесконечном мире вероятность повторения всего возможного бесконечное количество раз от любви и влюбленности в любовь до реконструкции Вселенной и рождения второго Гёте равна ста процентам. Однако, да воссведетельствует нам Людвиг Витгенштейн «мы живём не для того, чтобы испытать смерть» так как смерть – это по определению то, с чем «Я» не пересекается. При этом Хайдеггерянский тезис о смерти как о смысле земного бытия не противоречит тезису Витгенштейна о границах смысла бытия, ибо объект и границы объекта являются взаимодополняющими, ибо вместе это смесь поэтического и логического в купе с фактами, доказанными теоремой Гёделя о бытие Б-га, образуют неполную, но наиболее внутренни когерентную, с наиболее взаимно дополняющими элементами из ныне существующих систему координат мироздания: «если мир устроен рационально, то у него есть Творец. Если земное бытие устроена рационально, то у него есть, конец в рамках его самого, и этот конец является одновременно его продолжением в виде другой стороны бытия».

На мемориале заветный в своём забвении и красный в своей красе стих, что может быть сотворён лишь при условии когерентности ритмический конструкций модальности рваной мелодики и соблюдения строго экспериментальной дисциплины, строго поэтических экспериментов, раскрывает собой факт того, что качественная поэзия является апогеем математической логики в гуманитарном знание.

Поэзия старше проза, так как, будучи изначально способом передачи опыта, появившимся вероятно из-за того что во времена до письменности люди заметили на основе частных бесед, что наставления, передаваемые из уст в уста потомкам, лучше запоминаются при наличие в них определёной ритмической выдержки, мелодики или, тем более, случайно попадающихся глагольных рифм.

Мир начался с поэзии, так как, получив наиболее оптимальный способ передачи опыта потомкам, изначально люди посвящали его не инструктажу по охоте на животных, не завоеванию девок и тогдашних государств, а восхвалению Б-, единению с ним, единению с любовью и общиной, с примордиальной традицией посредством Б— не только как чего-то персонифицированного, но и как понятие как высшего понятия, ибо материя есть понятие педонического, а Мир, как её фундамент и надстройка, как предикат перехода от естественной эволюции к осознанной от свободы, от добродетели к свободе для добродетели, от вседозволия к истинной свободе, к Даризму, есть понятие поэтического.

Таким образом, поэзия, будучи сыном смысла как чего-то прикладного, является отцом смысла как функции бытия. Таким образом, поэзия, будучи будущим будущего, рыдает, взирая на изношенность нынешнего…

На мемориале заветный в своём забвении и красный в своей красе стих, что может быть сотворён лишь при условии когерентности ритмический конструкций модальности рваной мелодики и соблюдения строго экспериментальной дисциплины, строго поэтический экспериментов раскрывает собой факт того, что качественная поэзия является апогеем матисотической логики в гуманитарном знание.

И на фоне столпотворения этого мемориала даризкая эстетика постулирует: НЕ ВАЖНО, ЧТО АВТОР ХОТЕЛ СКАЗАТЬ, ВАЖНО, ЧТО ОН СКАЗАЛ, так как любая интерпретация искусства, являющаяся и логически когерентной, то есть не противоречащей содержанию произведения и логически встроенной, то есть объяснеющей события произведения, но не исходя из случайного символизма и частного опыта, а на основе объективно содержащихся в произведении элементов и вариантов их стыковки, является его частью. И да, таким образом, мы понимаем, что критик при наличии должных аргументов имеет те же права на интерпретацию произведения, что и автор, но не потому что автор ничтожен, а потому что настоящее искусство всегда больше, чем автор в него вкладывает.

Свобода вседозволия есть Смерть; истинная свобода – это свобода от вседозолия – истинная свобода есть жизнь, истинная свобода – это свобода человека быть «человеком», ибо человеку дозволено всё лишь в выборе тюрьмы для своего вседозволия.

Ибо если ты хочешь податься соблазну а соблазн есть всегда то подайся соблазну добродетели…

«Назад к самим вещам!»

Реформа теории стихосложения

Классицизм Реализм Романтизм Сентиментализм Натурализм Импрессионизм Символизм Футуризм Сюрреализм Экспрессионизм Дадаизм Акмеизм Имажинизм Концептуализм Космизм Соцреализм Абсурдизм

Каждый из сея ветхих вакханалий поэзии, из сея вышеперечисленных низостей вызовет нечто неопознанно кипящее в том, что восседает на месте сердца у того псевдоиндивида, что занимает мёртвый «пьедестал» бессмертного любителя поэзии, ибо сея вершина поэзии, а точнее, методы огранки были прозваны низостями, а точнее, неточностями за казалось бы жалкий академический портрет над красноречием иссиня— священной сини звёздной ночи Ван Гога за… «ЛОГИКУ»

И нет найдорожайший в выборе дешёвок, кинутых в меня, но не в моё «Я» читатель; речь вовсе не идёт о забвенной скуке формул, речь вовсе не идёт в «Begriffsschrift» Фреге, нет… Она всего лишь льётся, размягчая окаменелое бытие глупости того, что в постмодерне заменила поэзию, дабы пробить в нём русло истины.

Поскольку полноценных валидных критериев различия между семнадцатью гранями паинита поэзии нет более того, даже количество стилей до сих ночей не установлено точно, а посему моим «Я» были приведены все околопоэтические термины, претендующие на статус «стиль», дабы ответить… И ответ прост и резок: в постантичной европейской поэзии в рамках классического стиха стиля четыре: Классицизм Романтизм Футуризм и в первую очередь ДАРИЗМ, так как только эти четыре стиля обладают полностью самостоятельной и уникальной ритмикой, мелодикой, образной системой и особым способом записи.

Это ярко иллюстрируется на следующем примере. Стих в Классицизме это – громоздкая, с точки зрения размера и построения строф, конструкция, написанная возвышенным героям с целью прославления определённого события или личности, к примеру, в таком стиле нередко пишут стихи о величии монарха и о военных победах. (Таким образом, в частности символизм Брюсова является подвидом Классицизма, изменённым относительно фактора времени)

Стих в Романтизме – это аккуратная и простая по размеру построение строф, написанное одиноким героем с целью раскрытия своих внутренних проблем и излечению внутренних болезней, к примеру, в таком стиле нередко пишут стихи о противостоянии одиночки и толпы, о моральном падении и потаённых чувствах. (Таким образом, в частности эгофутуризм Северянина является подвидом Романтизма, а не Футуризма, изменённым относительно фактора личности)