– Да, – с благодарностью ответила Ира и принялась ужинать, с аппетитом поглощая канадский завтрак.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, пришлась как нельзя кстати.

Иру окутала отрешённость наслаждения непринуждённой светской беседой о погоде, о климате, о разнице часовых поясов, о географической широте их настоящего местонахождения, почти точно соответствующей той, которую покинули в самом начале ХХ века родители Аристарха Поликарповича в России.

Расслабляющая пауза, организованная Аристархом Поликарповичем, подарила умиротворение, но не остудила Ирин пыл, с которым она ворвалась сюда.

Как только в левой руке оказалась чашечка с кофе, а в правой сигарета, Ира обрушила на Аристарха Поликарповича шквал сумбура, которому долгое время разными методами и с разным успехом не позволяла завладевать своим сознанием:

– Аристарх Поликарпович, что я делала те пять дней зимой два с половиной года назад, когда мы с Вами впервые встретились? Что Вы со мной тогда делали? Я знаю, точнее, наверное, будет, догадываюсь зачем, но что? Что вообще со мной происходит?

Наверное, каждого человека хотя бы раз в жизни одолевает вопрос, кто он на самом деле, и что тут делает. Его, конечно, формулируют все по-разному, но суть примерно одна и та же.

Я понимаю, что с той зимы для меня этот вопрос встал ребром. Я не хотела, мне пришлось, меня заставили искать на него ответ. Не знаю, кто заставил, может быть, и я сама. Это неважно. Суть от этого не меняется. Одно точно: так настойчиво, по такому принуждению, не оставляющему выбора, его мало кто ищет. Разве что душевнобольные.

Периодами мне кажется, что я успешно пополнила их ряды. Но в другие моменты я воспринимаю это, как само собой разумеющееся. И, наверное, именно в эти моменты успешно пополняю ряды сумасшедших.

И вот торжественный финал поиска: встреча с драконом, разговор с ним, полёт на нём, Точка Выбора.

Да-а-а-а! Мне рассказали, кто я и что тут делаю. Даже ещё до Пэфуэма рассказали. И я могу всё это пересказать, но я всё равно этого НЕ ЗНА-Ю!

Иногда, правда, мне это всё и кажется само собой разумеющимся, но… Как посмотришь на себя со стороны, ну конченый псих!

Ладно. Всё это, конечно, эмоции.

Я даже убедила себя в какой-то момент, что всё это в самом принципе нельзя уяснить человеческими мозгами. Ну не предназначены они для этого. Нужно просто принять это как веру, как убеждение. Только и всего!

Верим же мы, убеждены же ведь мы в том, к примеру, что Земля – это огромный шар, летающий вокруг другого, ещё более огромного, да ещё и раскаленного шара, то есть, Солнца.

Мы ведь верим в это, убеждены в этом не на основании своего непосредственного жизненного опыта. Подавляющее большинство из нас убеждено в этом – и во многом другом – лишь потому, что нам ТАК СКАЗАЛИ. Других причин нет.

Вот я и решила превратить своё «знание» о себе в подобное убеждение. Правда, когда я только вернулась из Точки Выбора, это убеждение было основано и на чём-то другом.

Но прошло совсем немного времени, и то, на чём оно было основано, стало мне казаться…

Нет, не стало казаться. Я не знаю, как поточнее выразиться.

В общем, всё, что со мной происходило, вполне можно отнести к сфере помрачнения рассудка, временного глубокого помешательства.

Ладно. Это снова эмоции. Я снова не о том.

В общем, вернувшись, я решила принять, как убеждение, что всё, что со мной произошло, произошло на самом деле. Что всё, что я узнала о себе, это правда.

Я втиснула это в себя и попыталась заняться тем, чем, учитывая всё это, мне следовало бы заняться. По крайней мере, мне казалось, что я должна заняться именно этим.

Какое-то время я сидела и пыталась ознакомиться с тем, что такое люди, с помощью телевидения.

Знаете, какое ощущение?

Точно такое же, как и после посещения Точки Выбора. Будто это не со мной. Будто это – плод воспалённого воображения.

У Флоринды Доннер – «Сон Ведьмы» – есть замечательное напутствие. Мне оно так понравилось, что я его выучила наизусть:

«Не беспокойся о мелочах. Если имеешь убеждение, то мелочи склонны подчиняться обстоятельствам. Твоим планом может быть следующее. Выбери что-нибудь и назови это началом. Затем иди и стань лицом к началу. Встав лицом к лицу с началом, позволь ему сделать с собой всё, что угодно. Я надеюсь, что твои убеждения не позволят тебе выбрать начало с причудами. Смотри на вещи реально и скромно. Начни это сейчас!

P.S. Для начала можешь делать всё, что хочешь».

Видимо, я выбрала начало с причудами.

Я решила с головой окунуться в то, что называют нормальной человеческой жизнью. Я думала, что смогу понять её изнутри.

И что я сделала?

Вместо того чтобы с головой окунуться в водоворот человеческой суеты сует, я заперлась в уединении.

Да, как все нормальные люди, я стала пять дней в неделю ходить на работу, но там, вместо того чтобы вариться в общем котле, забилась в самый дальний уголок и… И впала в спячку.

Ира задумалась. Аристарх Поликарпович не перебивал её.

Продолжила она лишь минут через пять, если не десять, и уже менее возбужденно:

– Когда-то – боже мой, как это давно было – я сказала, что жизнь – это прогулка по висячему мостику.

Сейчас мне иногда кажется, что я так и продолжаю ползти по нему враскоряку, но это не так. Там, на мосту, было проще.

Проще хотя бы тем, что весь ассортимент выбора состоял лишь из четырёх вариантов: идти вперёд, либо повернуть назад, либо тупо усесться и не сдвигаться с места, либо, на худой конец, броситься с него в реку.

Суицид не привлекал совершенно. Тем более что существовал гораздо более вероятный вариант покалечиться, нежели покончить с этим раз и навсегда.

Просто сидеть на нём? Ну сколько? Всё равно ведь рано или поздно придётся встать и идти в ту или в другую сторону.

Назад не тянуло совершенно.

Что было позади? Амбиции, мечты, фантазии, крах всех иллюзий, банальное стремление выжить и вырастить ребёнка, который к моменту моего вступления на висячий мостик уже фактически вырос и стал самостоятельным.

Кто бы что ни думал, к моменту вступления на висячий мостик я вкусила всего. По чуть-чуть, правда, но всего. И любви, и славы, и богатства.

Богатство.

Меня никогда не интересовало чрезмерное владение материальными ценностями. К тому моменту я могла себе и своему ребёнку позволить всё, что нам хотелось. А нефтяные вышки, личные самолёты и собственные острова в благоприятной климатической зоне с многоэтажными особняками эксклюзивной архитектуры, бассейнами и парками всегда казались мне не ценной собственностью, а слишком обременительной обузой.

Слава тоже на меня обрушилась вовсе не всемирная. Но даже того, что было, мне с лихвой хватило, чтобы понять, что и она – вещь крайне обременительная, требующая от меня слишком много того, что мне отдавать не хочется: мою обособленность, независимость и неприкосновенность моего сугубо личного.

А любовь?

То, что люди называют «любовь», лишь результат глобальной PR-акции.

Не успевает человек толком научиться говорить, как его уже пичкают Иванами-царевичами, сломя голову несущимися за Василисами-Премудрыми; Дюймовочками, на протяжении всей сказки перебирающими женихов; Золушками, готовыми на всё, лишь бы попасть на бал, где непременно должен быть прекрасный принц.

На смену сказкам приходят романы, и наступает период полового созревание с запретами воплощать в жизнь расPRенные таинства любви.

Пружина закручивается всё туже и туже, и, когда её, наконец, отпускают, аккумулированной энергии хватает на «Любви все возрасты покорны». Вот только вызывает сомнение, а настолько ли «Её порывы благотворны»?

На самом деле, только избавившись от этого наваждения, начинаешь по-настоящему ощущать вкус жизни.

Учитывая всё вышеперечисленное, я побрела вперёд по висячему мостику. Потому что сидеть на нём бессмысленно, прыгать с него – не выход, а возвращаться не к чему.