Особенно ясно это проявлялось, когда речь заходила о выборе между войной и миром: Григорий Ефимович ненавидел войну, так как ее ненавидит простой народ, сознавая, что именно низшие слои населения несут на себе весь груз ее и жертвы. Когда в 1912 году великий князь Николай Николаевич под влиянием супруги делал все возможное, чтобы уговорить царя вмешаться в Балканский конфликт, именно Распутин усиленно заклинал монарха отказаться от такого предприятия.
«Подумай, что станет с тобой и твоим народом! — сказал он тогда императору. — Твой дед помог болгарам избавиться от ига турок, и как же они вознаградили свою спасительницу матушку-Россию? И благословят ли отцы, пролившие кровь по вине этих ненадежных татар, своих сыновей, если ты пошлешь их в этот крестовый поход? Предположим, мы победим! Что дальше? Тогда нам придется помочь нашим братьям-славянам! Но разве не был Каин братом Авеля?»
Эта речь Распутина произвела на императора очень сильное впечатление, и в его решении не вмешиваться в войну на Балканах она сыграла не последнюю роль.
Накануне первой мировой войны именно Распутин энергично защищал перед царем мужиков.
По стечению обстоятельств старец не смог лично повлиять на Николая, потому что на него было совершено покушение и он с ножевой раной лежал в тюменском госпитале.
Но едва он услышал, что стране грозит новая война, как уже настойчиво телеграфировал государю, чтобы тот любой ценой сохранил мир, потому что бессмысленно развязывать мировую войну с серьезными последствиями только из-за оскорбленных чувств сербов.
Но в этот раз его влияние не подействовало прежде всего потому, что он не мог лично поговорить с царем. Через несколько лет Григорий Ефимович при любом удобном случае уверял, что ему удалось бы предотвратить мировую войну, если бы тогда не лежал больным.
До самой смерти Распутин никогда не переставал подчеркивать свое в корне отрицательное отношение к войне и настаивать на необходимости скорейшего заключения мира. Палеолог описывает один очень странный разговор о войне, в котором принимал участие старец:
«Краткими отрывочными фразами, — рассказывает посол, — Распутин набросал передо мною патетическую картину страданий, которые принесла война русскому народу:
— У нас слишком много убитых, слишком много раненых, слишком много руин, слишком много слез! Подумай о тех несчастных, которые больше не вернутся, подумай о том, что каждого из них оплакивает пять, шесть, даже десять человек! Я знаю деревни, большие деревни, где каждый носит траур по убитому! А мужчины, возвращающиеся с войны, Господи Боже, как они выглядят! Калеки, однорукие, слепые! Это ужасно! В течение более двадцати лет на русской земле будет одна боль!.. Видишь ли, если народ слишком много страдает, он становится страшным, он может стать ужасным! Иногда дело заходит так далеко, что он начинает поговаривать о республике! Ты должен рассказать все это царю!»
В разговоре с князем Юсуповым, его будущим убийцей, Григорий Ефимович сказал:
— Довольно войны, довольно крови! Самое время закончить наше безобразие! Что же? Разве немцы нам не братья? Христос сказал, что мы должны любить и своих врагов, но что же это за любовь? Папа не уступает, и даже Мама упряма в этом вопросе; явно кто-то снова дает им дурные советы! Император! на нем лежит вина за войну! Целой жизни, полной молитв, будет недостаточно, чтобы исправить это! Если бы не эта проклятая женщина, всадившая в меня нож, я бы смог предотвратить эти потоки крови! В мое отсутствие все испортили ваши омерзительные Сазоновы и другие!
Ему, как и всему народу, были чужды и непонятны цели российской военной политики; он точно знал, что мужик неохотно и только под принуждением всеобщей мобилизации шел воевать. Его ясновидение простиралось так далеко, что он проницательно предсказал, что кровь этой войны страшно отомстит за себя генералам и дипломатам, и даже самому царю.
«Россия, — воскликнул он, — вступила в эту войну против божьей воли. Горе тем, кто и сейчас отказывается это признать! Чтобы услышать глас божий, достаточно смиренно прислушаться, но власть имеющие преисполнены высокомерия, считают себя сверхумными и презирают простых людей, пока божья кара, словно молния, не поразит их!»
«Христос возмущен жалобами, исходящими из русской земли. Конечно, генералам ничего не стоит посылать на смерть тысячи бедных мужиков, и это не мешает им есть, пить и обогащаться. Ах, кровь жертв дойдет не только до них: она брызнет и на царя, потому, что он — отец всех мужиков! Я говорю вам: месть Божия будет ужасна!»
Так как ему не удалось предотвратить войну, он прикладывал все силы, чтобы ослабить особенно тяжкие для народа испытания или хотя бы отдалить их. Таким образом, он делал все возможное, чтобы противостоять призыву в ополчение второго разряда, то есть пожилых крестьян, совершенно справедливо обращая внимание на то, что не годится оставлять необработанными пашни и поля. Бестолковые генералы полагали, что победа зависит только от размеров войск и, не считаясь с потребностями сельского хозяйства, готовы были послать на фронт всех до последнего человека, несмотря на то, что не хватало оружия и обмундирования для уже мобилизованных солдат. Распутин атаковал императрицу протестами, и она сразу же написала находившемуся в ставке мужу:
«Пожалуйста, мой ангел, пусть Николай Николаевич посмотрит на ситуацию твоими глазами. Не позволяй, чтобы призвали хотя бы одного призывника второго разряда! Останови это, пока есть возможность! Люди должны работать на полях, на фабриках… Послушай совета нашего друга, проводившего из-за этого бессонные ночи! Одна-единственная ошибка, и всем нам придется горько раскаяться!»
Еще один раз Распутин энергично вмешался в планы российского военного командования, однако в этот раз без успеха. Он предостерег от обширного наступления в Галиции весной 1915 года, объясняя это тем, что еще не пришло время нанести удар и атака закончится катастрофой. Но главнокомандующий Николай Николаевич сумел настоять на своем. Провал русского весеннего наступления и полное поражение под Горлином подтвердили потом правоту предвидения Распутина.
А летом 1916 года Григорий Ефимович не советовал Брусилову проводить слишком широкое наступление и полагал, что цель (устранение опасности со стороны итальянцев) уже выполнена и теперь можно спокойно ждать неизбежного крушения немцев и австрийцев.
«Наш друг вне себя, — пишет царица супругу 24 сентября 1916 года, — потому что Брусилов пренебрег твоими приказаниями и не прекращает наступление… Снова эти бессмысленные потери!»
С особым рвением старец боролся с мелкими, но имеющими для народа важное значение неприятностями:
«Распутин просит тебя, — пишет императрица мужу, — чтобы ты принял во внимание: народ не понимает, почему страну переполняют новые бумажные деньги… я передаю тебе поручение нашего друга — две финские банкноты, из которых одна фальшивая. Народ очень недоволен, потому что с помощью поддельных денег его обманывают. Издай приказ, чтобы эта эмиссия прекратилась…»
«Распутин переживает из-за отсутствия мяса, — сообщает Александра в другом письме. — Он думает, один из министров должен призвать крупных купцов и запретить им в это трудное время поднимать цены».
Отрезвляюще действует здоровый человеческий разум, с которым Григорий Ефимович выступил против преждевременного празднования победы. Он не был сторонником торжественного вступления царя в павший Лемберг и полагал, что это еще не окончание войны; действительно, несколько месяцев спустя русские были изгнаны из Лемберга, и враг далеко продвинулся на российские территории.
Очень беспокоило его постоянно ухудшавшееся продовольственное снабжение тыла. Он не раз призывал принять энергичные меры против спекуляции продуктами и, в конце концов, разработал настоящую продовольственную программу, которой нельзя отказать в разумности.
