«Он предлагает, — говорит в одном из писем императрица, — что в течение трех дней должны курсировать поезда только с мукой, маслом и сахаром, и рассчитывает, что один поезд за час могут нагрузить сорок старых солдат. Необходимо отправлять такие грузы один за другим, но не в один город, а один в Петроград, другие в Москву, несколько вагонов нужно отцеплять в различных местах, так чтобы постепенно вся страна снова была как следует накормлена… Пассажирские поезда нужно отправлять лишь в ограниченном количестве, и к ним должны быть прицеплены вагоны с маслом и мукой из Сибири. Он заранее говорит, что специалисты заявят о нереальности этого плана, не давай себя запугать, так как то, что непременно должно произойти, всегда можно осуществить каким-либо образом…»
Но самое сильное доказательство своей власти Распутин предъявил тогда, когда ему удалось сместить с поста своего бывшего покровителя, а позднее смертельного врага, главнокомандующего Николая Николаевича. Великий князь, в доме которого Распутин был принят сначала с распростертыми объятиями, сразу понял, что этот «отвратительный мужик» угрожает его собственному положению, и с этого времени всеми средствами пытался настроить императора против Распутина. Вместе с ним и его супруга, и ее сестра, обе «черногорки», держались в отдалении от старца, но это вскоре не могло не привести к полному отчуждению между царской семьей и женщинами, первыми открывшими Распутина. Тот в свою очередь был обо всем подробно осведомлен и стал прямо-таки фанатично ненавидеть великих князей, тем более что Николай Николаевич в начале войны ответил на письмо, в котором Григорий извещал о своем прибытии на фронт, следующим образом: «Только приди, я велю тебя повесить!» С того времени Григорий Ефимович использовал каждую возможность, чтобы настроить императора и его супругу против Николая Николаевича.
Когда летом 1915 года начались крупные поражения, старцу удалось убедить императрицу, что в такой критической ситуации сам царь должен взять на себя командование армией. И хотя все министры высказались против этого плана, несмотря на длительную нерешительность Николая отставить и тем сильно обидеть своего дядю, в конце концов, Григорию удалось добиться снятия великого князя с поста главнокомандующего и отправки в самое удаленное место военных действий, на Кавказ.
* * * *
Теперь уже при принятии важного решения всегда спрашивали совета «друга». Вскоре никто не мог надеяться получить министерское кресло, не пройдя прежде «испытание» у Распутина. Не выдержав его, министр, не понравившийся Григорию, редко оставался на прежнем посту. Единственным исключением был Сазонов; несмотря на то, что Григорий ненавидел его, тот смог продержаться у власти в течение нескольких лет.
В высшей мере удивительным было то, каким образом Распутин, этот «крестьянский канцлер», умел убедить в пригодности самых различных кандидатов на их посты. Ему не приходило в голову тщательно исследовать политическое прошлое кандидата, как это обычно делали придворные чиновники и сам император; он не спрашивал, на каком счету у членов царской семьи находится данное лицо: для его простецкого разума решающей была внешность человека. Если речь шла о назначении нового начальника полиции, Распутин приглашал кандидата к себе или сам разыскивал его и в течение нескольких минут внимательно смотрел ему в глаза, в чем и заключалось «испытание».
Из-за того, что политикой занимался властный и влиятельный человек, ни малейшим образом не заботившийся об общепринятых принципах политики и дипломатии, возникла чрезвычайно своеобразная и единственная в своем роде ситуация: тончайшие уловки и искуснейшие интриги разбивались об этого мужика, принимавшего решения не из тончайших тактических и дипломатических соображений, а руководствуясь настроением.
Несмотря на то что он помог прийти к власти и получить звание определенному числу продажных и неспособных людей, нельзя сказать, что император сделал бы без его влияния лучший выбор. С уверенностью можно утверждать, что те министры, которые благодаря Распутину были уволены, с избытком заслужили того, чтобы старец первым признавал и исправлял их заблуждения.
А вот его нередкие вмешательства в судебные дела совершались в интересах виноватого или осужденного, но никогда не были против них. Неизвестно и не доказано ни одного случая, когда Распутин заключил бы в тюрьму или сослал в Сибирь своего личного противника, как это делали почти все власть имущие; напротив, каждый, которому удалось бы убедить Григория, что с ним обошлись несправедливо на суде, мог рассчитывать на его помощь и поддержку. Когда старый военный министр Сухомлинов был обвинен и арестован только потому, что нужен был «козел отпущения», Распутин сделал все возможное, чтобы освободить из заключения своего бывшего врага. Знаменательно в этом отношении письмо императрицы к мужу:
«И тогда наш друг сказал, что генерала Сухомлинова надо выпустить, чтобы он не умер в заключении, что это было бы жестоко. Никогда не надо бояться отпускать заключенных и возвращать грешников к праведному образу жизни, арестованные с их страданиями более благодарны в божьих глазах, чем мы. Он сказал примерно так. Любой, даже самый дурной, испытывает мгновения, когда его душа восстает и очищается путем страшных мук — в такой момент надо протянуть ему руку, чтобы спасти его, прежде чем он будет потерян для нас в горе и отчаянии».
Кому он симпатизировал, за того мог чрезвычайно энергично заступиться даже перед императором. Когда однажды царь выразил недовольство по отношению к защищаемому Распутиным премьер-министру Штюрмеру, Распутин немедленно телеграфировал ему строго и лаконично: «Не трогай старика!» Но с той же строгостью он бранил и собственных любимцев, если у него был повод сердиться на них. Тому же Штюрмеру, которого Григорий еще недавно так решительно защищал перед императором, вскоре пришлось услышать от Распутина грубые ругательства. Премьер-министр осмелился промедлить с выполнением приказа царицы, после чего «друг» отчитал его словно школьника:
— Ты не можешь действовать против воли мамы, иначе я оставлю тебя и с тобой все будет кончено! Учти это! — Семенившему рядом секретарю Григорий Ефимович презрительно бросил, указывая на разнесенного в пух и прах Штюрмера: — Он не захотел повиноваться, но я сломаю ему шею, если он не послушается!
По отношению к тем министрам, кто сохранил свой пост без его протекции, он вел себя невероятно вызывающе. Когда Распутин в первый раз встретился с министром Маклаковым, он его полностью проигнорировал, на прощание высокомерно погрозил крючковатым указательным пальцем и сказал:
— Послушай, ты, ну-ка, подойди ко мне! — Маклаков в смущении действительно сделал несколько шагов к Распутину, после чего тот грубо сказал ему: — Обрати внимание на то, что я тебе сказал! Пройдет еще много времени, прежде чем из тебя выйдет хороший человек, который будет угоден Богу! А теперь, — закончил он, повернувшись к министру спиной, — теперь ты можешь идти!
Очень странным может показаться один случай, когда Распутин «испытывал душу» одного кандидата в министры. Это случилось незадолго до убийства Столыпина, когда «истинно русские люди» намеревались сделать министром внутренних дел губернатора Нижнего Новгорода толстяка Александра Николаевича Хвостова. Именно тогда при дворе началась неразбериха и те члены «Союза русского народа», кому было разрешено принимать участие в этой акции, использовали эту возможность, чтобы представить императору Хвостова в самом лучшем свете. Наконец, царь стал серьезно заниматься назначением Хвостова министром внутренних дел, но прежде поручил «другу» добыть более полные сведения о кандидате.
Распутин немедленно отправился в Нижний Новгород и однажды появился в рабочем кабинете ничего не подозревавшего губернатора.
— Вот и я! — скромно объявил он. — Папа послал меня, чтобы я испытал твою душу, мы думаем сделать тебя министром внутренних дел!
