– Но как всё это связано со Скэриэлом?

Отец откинулся на спинку кресла.

– Он маленький винтик в большой системе изменений. Даже появился в нужный момент. Можно сказать, что его поступление будет красивым прецедентом в глазах международного сообщества. Это докажет, что Октавия готова к изменениям и они направлены на свободу и равноправие. Именно этого и ждут от нас соседние страны. Старейшины не хотят принять тот факт, что это сыграет нам на руку и будет выгодно в долгосрочной перспективе.

Скэриэл будет марионеткой в руках Совета старейшин. Я испытывал противоречивые чувства по этому поводу. Отец был до ужаса искренен: он не хотел помочь Скэриэлу, он хотел его использовать. Выгода, не более. Скэриэл был для него маленькой, но нужной деталью, вовремя подвернувшейся под руку.

Между тем отец уверенно продолжал:

– При правильном раскладе Скэриэл Лоу может стать нашим тузом. К этому я и апеллирую. По большей части Совет старейшин согласен только на то, что им выгодно. Я обставил всё так, чтобы они поняли, что это выигрышная кандидатура для поступления. Как говорил Цицерон: «Следует не только выбирать из зол наименьшее, но и извлекать из них самих то, что может в них быть хорошего». – Он сделал паузу и проговорил: – Поступление полукровки в элитное учебное заведение – наименьшее из зол, но извлечь мы можем из этого выгоду для всей страны.

Отец взял со своего стола маленькую позолоченную фоторамку и передал мне.

– Лука хотел изменений.

– Лука?

Я узнал ту самую фотографию, на которой радостно улыбались девять молодых мужчин. В центре компании выделялось красивое и величественное лицо Лукиана Модеста Бёрко, по правую руку от него стоял Уильям Хитклиф. Мои два отца: родной и приёмный.

– Последний император Октавианской Империи. – Отец помедлил и тихо закончил: – Мой лучший друг. И теперь он покоится в склепе.

– Как и вся его семья, – тихо произнёс я.

Остался только Киллиан.

Остался только я.

Я крепко сжал фоторамку в руках, словно от этого зависела моя жизнь.

Иногда я задавался вопросом: кем бы я сам хотел быть? Готье Хитклифом, сыном банкира, или Киллианом Парисом Бёрко, сыном императора – бессонными ночами эти тревожные мысли не давали мне покоя.

– Лука, – он откашлялся и исправился, – Лукиан, Северина, Паулина и малыш Паскаль. Да, вся.

Я долго всматривался в лица на фотографии, где два моих молодых отца выглядели счастливыми.

– Слышал, что вы все были друзьями.

– Да, – улыбнулся отец. – Попробуй угадать, кто здесь кто.

Я пристально всмотрелся в знакомые лица, молодые и беззаботные.

– Вас я сразу узнал. – Я указал на молодого Уильяма Хитклифа. – Это, кажется, дядя Леона, совсем не изменился. – Я продолжал водить по снимку пальцем. – А вот тут отец близнецов. Это мистер Вотермил и мистер Дон. Остальных не узнаю.

– Остальных ты не знаешь. Рядом со мной Маркус Уолдин, отец Люмьера. Чуть подальше Рэйвен Романо и Дариус Котийяр.

Те самые две семьи, чьи фамилии Люмьер не желал называть.

– Вы похожи на одну команду.

– Да. – Отец бросил тихий смешок. – Мы были очень дружны в те годы. Во дворце нас в шутку называли «Девять достойных». Слышал что-нибудь об этом?

– Честно говоря, нет.

– Думаю, что в Академии об этом расскажут. – Он выдохнул. – «Девять достойных» – это, как ты уже понял, девять легендарных героев. Они были олицетворением идеала рыцарства в Средние века. Среди них: Гектор, боец Троянской войны. Его многие знают после прочтения «Илиады» Гомера, – перечислял он, загибая пальцы. – Великие полководцы Александр Македонский и Гай Юлий Цезарь. Предводитель еврейского народа Иисус Навин. Давид, царь объединённого царства Израиля и Иудеи. Иуда Маккавей, он руководил восстанием евреев. Король Артур, – с улыбкой проговорил он, – Сильвия точно тебе в детстве читала о нём книги.

Я охотно кивнул.

– Кто там ещё остался… Король Карл Великий, его ещё называют «Отцом Европы». И последний, крестоносец Готфрид Бульонский. Конечно, мы были не такими великими и легендарными, как они, но название за нами закрепилось.

– «Девять достойных» – это девять семей? – Я вернул фотографию.

– Да. – Отец поставил фоторамку на место, поднялся и вновь подошёл к окну. – Бёрко, Хитклиф, Уолдин, Кагер, Брум, Вотермил, Дон, Романо и Котийяр.

Все они были приближёнными императора, а сейчас состоят в Совете. Все они – кроме покойного Маркуса Уолдина – могут быть убийцами моей настоящей семьи.

Отец молча посмотрел в окно и нервно произнёс:

– Он приехал.

– Кто?

После всех этих разговоров о выгоде, винтиках и «Девяти достойных» на секунду я забыл, почему мы здесь оказались.

– Франк Лафар. Я надеялся, что он не порадует нас своим визитом. Мне нужно его встретить. Гедеону лучше тоже держаться от него подальше. – Отец поправил галстук. – Старайся не оставаться с ним наедине. Он опасен.

– Опасен для меня?

– Для всех нас. Он – доверенное лицо Совета Старейшин. С его мнением считаются. И он ненавидит полукровок и низших всей душой.

– Не проще ли закрыть перед его носом дверь?

Внезапно отец разразился низким приятным смехом. Давно я его не слышал.

– Знаешь, я бы очень хотел это сделать, – улыбнулся он. – С превеликим удовольствием когда-нибудь последую твоему совету.

Я смущённо улыбнулся в ответ. Уже в дверях отец остановился, будто бы над чем-то раздумывая, затем посмотрел на меня и спросил:

– Знаешь, что такое рокировка в шахматах?

Я помотал головой.

– Это необычный ход в партии. Движение двух фигур за один ход: главная задача – защитить короля. Выдвигаешь ладью для того, чтобы она отбивалась, но нужно это делать только если точно понимаешь, что делаешь. В противном случае можно ухудшить ситуацию.

Я не понимал, к чему он ведёт.

– Этот полукровка, Скэриэл Лоу, – печально проговорил отец, – теперь он наша ладья.

– Франк, – натянуто улыбнулся отец, раскинув руки навстречу гостю.

– Уильям! – радушно поприветствовал команданте и сгрёб отца в объятия, не переставая при этом хлопать его по плечу.

Это был высокий мужчина с короткими, уложенными назад светлыми волосами, в офицерском чёрном кителе и фуражке с кожаным козырьком и серебряным шнуром. Выцветшие серые глаза казались почти белыми, что делало взгляд довольно жутким. На груди ярко выделялся символ Октавианских Вооружённых Сил – атакующий беркут.

– Уилли, дружище, а это, должно быть, твой сын, верно?

«Уилли».

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь обращался к отцу подобным образом, даже мама не позволяла себе такого. Вряд ли ему нравилась эта фамильярность, но он терпел, стиснув зубы.

Команданте смотрел на меня не мигая, отчего с каждой секундой становилось всё тревожнее. Он скалился в пугающей улыбке: ослепительно белые острые зубы словно были созданы, чтобы вонзаться в чью-то плоть. Я уже чувствовал: это только начало, мистер Лафар удивит меня ещё неприятнее. И не раз. Все прошлые страхи вмиг отошли на задний план, теперь я молил об одном: лишь бы не остаться с команданте наедине.

Он протянул руку, а я вежливо её пожал. Рукопожатие было грубым и сильным: команданте явно хотел показать, кто тут главный. Он словно уже всё про меня знал и просто выжидал идеального момента, чтобы… Чтобы что? Я и сам не до конца понимал.

– Вы, молодой человек, как я понимаю, тот самый Готье. – Мистер Лафар окинул меня ещё одним оценивающим взглядом – цепким, колючим.

Этот человек ненавидит полукровок и низших, а я помогаю одному из них поступить в Академию Святых и Великих. Я примерно представлял, что обо мне думает команданте, и мысли эти вселяли леденящий ужас. Стало совсем дурно.

– Здравствуйте, – сдавленно проговорил я.

– Чистота крови… – начал команданте, всё ещё крепко сжимая мою ладонь.

Я растерянно посмотрел на него и добавил убитым голосом:

– Чистота помыслов.