Оставшиеся до родов шесть месяцев Виктор сдувал с меня пылинки. В буквальном смысле, носил на руках. Каждая моя прихоть подлежала немедленному выполнению. У меня было все, что нужно для счастья. Абсолютно. Даже штамп в паспорте. Когда Виктор внезапно привел меня в ЗАГС и в присутствии строгой тетеньки-регистратора надел мне на палец золотое колечко, у меня от радости пошла кругом голова.

Меня не насторожило даже то, что через месяц после нашей скоропалительной свадьбы, на улице к мне подошла усталая полноватая женщина, ведя за руку двух девочек лет пяти-шести. Окинула меня внимательным взглядом, горько усмехнулась:

– Так вот чем ты Витюшу взяла. Сына, небось, носишь?

Я настороженно кивнула. А женщина хмыкнула:

– Ну-ну. Не дай тебе бог родить девчонку. Без сожалений выгонит на улицу и тебя.

Я никому не сказала о странной встрече. И, честно говоря, вскоре про нее забыла. Заботы о муже и доме поглотили меня целиком. Мама пела дифирамбы своему зятю и хвасталась по всему поселку, как ее дочка удачно вышла замуж. А я была занята тем, что вила в квартире мужа семейное гнездышко.

Розовые очки с меня спали в роддоме. Узнав, что я родила девочку, Виктор закатил громкий скандал. Мне удалось подслушать, как шептались медсестры, что мой муж потрясал перед носом главврача результатом УЗИ и обвинял того в мошенничестве, грозил подать на суд.

Мама, которой я в ужасе позвонила, утешила, что стоит Витеньке взять на руки девочку, как он переменит свое мнение и успокоится. Отцы всегда девочек любят больше, чем сыновей. Я поверила. Но это оказалось началом конца.

Первое время я не замечала никаких изменений. Разве что муж стал спать в другой комнате. Но Доминика была очень беспокойной, часто просыпалась и плакала по ночам. А Вите нужно было утром на работу. Поэтому отселение мужа я восприняла нормально. Доминика повзрослеет, станет спать спокойно до утра, и все переменится.

Ага. Наивная я.

Муж не то, чтобы отдалился. Но стал относиться ко мне прохладнее. А девочкой не интересовался совсем. Самое главное для Вити было, чтобы Доминика ему не мешала, если он дома работал или смотрел телевизор.

Первые полтора года мне дались просто ужасно. Институт пришлось бросить. Дочка и муж занимали все мое время. У меня не оставалось ни секунды лишней, какая уж тут учеба даже на заочном. Понимая, что если не буду следить за собой, то точно потеряю семью, я старалась не встречать Витю после работы в затасканном и растянутом спортивном костюме. Старалась всегда приготовить свежее на ужин, поговорить с ним. И не только о малышке. Очень медленно, но Витя оттаял.

Когда Доминике было чуть меньше трех, муж вдруг заговорил о втором ребенке, абсолютно уверенный, что на этот раз у него будет сын. Я послушно согласилась. Ну а что? У всех же по двое, а то и по трое детей. Чем мы хуже?

Но меня словно кто-то сглазил. Дни шли за днями, а желанная беременность все не наступала. Тайком от мужа я начала бегать по больницам. Врачи разводили руками и назначали все новые обследования. Но каждый раз результат был один: я здорова.

Так прошло три года. А потом все изменилось.

Шестой день рождения Доминики мы с дочкой встретили в стационаре нашей районной больницы. Моя кроха в последнее время постоянно где-то простужалась. Я с ног сбилась, пытаясь исключить для ребенка все риски и все сквозняки. Грешным делом, даже заподозрила мужа. Что он специально открывает окно, чтобы дочка болела. Глупо, конечно, но ничего другого в голову не приходило. И вот череда непонятных простуд и привела нас в больницу – у Доминики пять дней держалась температура тридцать семь и восемь. Участковая врач заподозрила пневмонию. Но результаты анализов ошеломили и уничтожили меня.

Лейкоз. Это прозвучало для меня смертным приговором, хотя врачи и были полны надежд. Начался бесконечный, изматывающий марафон под названием терапия. Бесконечные капельницы, анализы крови, облучение и снова капельницы с химией. Доминика таяла на глазах. От роскошных рыжеватых кудряшек моей девочки осталось несколько волосинок и воспоминания. Я не могла без слез смотреть на нее.

Несколько месяцев муж исправно посещал нас в больнице. При необходимости давал деньги, не спрашивая зачем. Но постепенно его посещения становились все реже. И вот неделю назад он пришел и, не глядя на меня, спокойно сообщил, что он со мной разводится. У него есть другая, которая носит его долгожданного сына. И через три месяца ей рожать. Что он собрал мои и дочкины вещи и сложил их в кладовке. Когда нас выпишут, я могу прийти и их забрать.

В первое мгновение я оторопела. В голове воцарилась звенящая пустота. А потом тихо спросила, а где же нам с малышкой жить. Виктор пожал плечами. Мол, если бы родила ему сына, то он бы и Доминику терпел. А так дальнейшая наша жизнь ему не интересна. Я могу снять квартиру или вернуться к родителям в поселок. Ему все равно.

Мой мир… Нет, еще не рухнул. Но основательно пошатнулся. А следующая трещина появилась в нем после разговора с моей мамой. Когда она сообщила, что нам с Доминикой места в ее доме нет. Что мне лучше помириться с мужем, чем сидеть рядом с умирающей дочкой. Жестокие слова. Они перевернули мне всю душу. Да, с мамой живет моя старшая сестра с семьей. А во второй половине дома брат с женой и тремя детьми. Но… Я же тоже не чужая! И как же мне быть?

Усилием воли я задвинула мысли о будущем на задворки сознания. Потом решу, что делать и где жить. На первом месте для меня была Доминика. Уже стало понятно, что лечение бесполезно. Болезнь прогрессирует. И когда – вопрос всего лишь нескольких дней.

– Мамуль…

Я торопливо смахнула слезы и, растянув губы в искусственной улыбке (давно заметила, что гримаса помогает говорить веселей), принялась сочинять запрошенную дочерью сказку:

– Жили-были на свете две сестры: блондинка и брюнетка. И были сестры принцессами сказочного королевства. Отец их, король данной страны, разделил ее пополам и наказал сестрам править каждой в своем уделе. Блондинке досталась восточная половина. Потому светлой пристало править светом и днем. Брюнетке – западная половина королевства, где больше было ночи и тьмы. И…

– Нет, мамуль, – тихо перебила меня Доминика, – ты перепутала. Сестры – не принцессы. Они богини того мира. Старшая – брюнетка, ее зовут Мара. Она – олицетворение тьмы и начала всего живущего. Проводник душ и покровитель Темных. А младшая, Дара, покровительница света и всего, что с ним связано. – Доминика помолчала немного, поджимая истончившиеся, обескровленные губки, а потом вдруг заявила: – Дара не может путешествовать между мирами, ей не хватает сил. Слишком много нужно делать в своем мире. Да еще и помощницы у нее нет. А Мара… Она свободно перемещается между мирами. И она… Она скоро придет за мной, чтобы провести меня в тот мир, где я отныне буду жить.

Я молча открывала и закрывала рот, во все глаза глядя на дочку. Ее изуродованные болезнью глаза, прикрытые синюшно-багровыми веками, казалось, смотрели куда-то внутрь. А самой Доминики уже рядом со мной не было. Грудь пронзило острой, нестерпимо-острой болью. Я даже задохнулась на мгновение. Словно кто-то сжал мне горло огромной лапищей, перекрывая доступ кислорода в легкие. То ли от ужаса перед внезапным приступом, то ли от недостатка воздуха, мне даже померещилось, что в окне мелькнуло бледное женское лицо в обрамлении прямых черных прядей волос. На меня внимательно, словно сканируя рентгеном, взглянули бездонные черные провалы глаз.

Это длилось не больше секунды. А потом все прошло. Боль отпустила, и я смогла вздохнуть полной грудью. Метнув испуганный взгляд в темное окно, я украдкой перевела дух: там никого не было. Да и быть не могло. Палата дочери находилась на шестом этаже.

Отвлекая меня от пережитого ужаса, меня тихонько позвала дочь:

– Мамуль… – Ладошка Доминики слепо зашарила по постели, ища мою руку. – Мамуль, Мара пришла, мне пора… Поцелуй меня на прощание… Пожалуйста…