– Ольге-то, та собака боком вышла. – Повернулась от плиты Жека, – Помой руки. Блины мальчикам, тебе жирное нельзя. Слушай, что расскажу, шекспировские страсти. – Поставив перед ней куриный бульон. – Тебя же в городе-то нет, и ты ничего не знаешь…
– По квартире запах чеснока, а ты, что дала? Я этого в больнице наелась. – Соня, решительно забрав полотенце, направилась к духовке со шкворчащим мясом, – Думаю готовили мне, и справедливо, если я его и съем.
– Ох, ладно, травись, я помогу тебе, – передвигая противень и перекладывая дымящее мясо на блюдо Жека продолжала. – Ты помнишь поломойку Любку? Так Ольга перед отпуском договорилась, что та дважды в день будет кормить собаку, раз в неделю генералить и мужу там что постирать, жратвы приготовить. Ольга перед отъездом заплатила ей и ключи, балда, от хаты оставила. Ну а дальше, ты понимаешь, там разные штуки-трюки, типа фитюльки на подтанцовках. Любку-то жизнь побулдосила, ей терять нечего. Тут Ольга с детьми возвращается, а бриллиантовый, с которого наша дурында пылинки сдувала, сказал, что полюбил другую, то бишь, поломойку. Уборщица с дитем из общаги в дом перебирается, Ольга с детьми и собакой к своим старикам. Ни квартиры, ни мебели-машины, на которые копили и приобретали, не взяла. Так лопнуло скопидомство. В тот день она с детьми и собакой ко мне приехала. Двух дней в городе не была. Уволилась без отработок, сказав, не увольняете, не надо трудовой и уехала. Я б на ее месте сначала эту собаку б задушила, все с нее и началось. А потом остальных, подошла бы и душила-душила. Ну, Любка, суучка. У нас бабье бойкот ей объявили, а кобели, не поверишь, другими глазами на нее смотреть стали. У той ни кожи, ни рожи, доходяга общаговская. Я всегда говорила, не хрен с них пылинки сдувать.
– Повторяешься, Жек. Жалко, конечно, Ольгу Олеговну. Я ее не знала, рабочие отношения, кабинетные встречи. Очень жалко детей, родителей. Со стороны казалось у нее все стабильно, положительный, непьющий муж. Обабилась она, за собой не следила, одевалась никак. Юбище да разлетайка сверху, два раза в неделю меняющая окраску. На ней ни косметики, волосы помыла да в пучок. Мужу любоваться надо, хоть исподтишка ревновать, а ее к кому ревновать? Раздута, как пивная бочка. Жек, сделай кофе. Ольга Олеговна чересчур спокойная и размеренная была. Ей казалось, в жизни все так дальше пойдет. Что и муж кроме нее никому не нужен.
– Вот, я Варьке то ж самое говорю, марафетиться не забывай, не смотри, что беременная. Ты поговори с ней, ты для нее авторитет, в отличие от меня. Во мне она только кухарку с прачкой видит. Вообще перестала следить за собой: глаза, как у вурдалачки, волосы паклями. Спит до обеда, ни хрена ничего не делает. Мне теперь приходится и его вещи обстирывать. Иначе, в ванну от громадья и вони не зайти. Еще немного и друг друга от ненависти душить начнем.
– Убедилась? Отпусти их. Варя повзрослеет. И Гошка мужчиной себя почувствует, а так примак примаком. Что ты хотела? Двушка. Они молодые. Пусть и валяются до обеда, и белье повалялось бы с недельку, куда денутся, постирали бы. А так, что? Мама есть. Ты обнадеживаешь и ноги стреножишь. У Ольг Олеговны почему так получилось, задора в ней не было. Клуша. Квелая. А в Любке пламя бушует. И зря говоришь, мужчины всегда на нее смотрели. В ее глазах бесы прыгали. Хоть и говорят, худая корова еще не газель. Ладно, оставим их. Увольняйся, Жень. Дальше одна не потяну.
– Ну, нет. – проронила, как отрубила, затягиваясь сигаретой. – Мне достаточно, что имею. Варе квартиру оставлю. Что нужно прожившей полвека, кораллы-изумруды? Цацки не на батрацкую шею. Машина? Кто меня возить будет? Не смеши. Старая я, за миражом бегать, по полям махать, на тракторах ездить.
– Откроем фирму, возьмем бухгалтера. Ездить сама буду. Ты здесь, в городе. Раскрутимся, мир посмотришь. Кому, я мальчиков оставлю, как не тебе?
– Нет, Сонь. Я всю жизнь так живу, другого не видела, не знаю. Да и Варька завтра родит, кто ей помогать будет? Достаточно той кровушки, что ты с меня попила, – рассмеялась
Женька. – Снова в это ярмо не хочу.
Время шло. Домом и детьми заниматься некому. Хотя, что лукавить, все на Жеке. Оставалось удивляться, как она справлялась, работа и в придачу два дома, плюс уроки с мальчиками. Соня ломала голову, чем заняться, ждать урожая картошки? Картошка по плану была стартовой базой.
Не видать дворцов с сопровождающими пажами на балы. И Соня решилась уехать в область с развитой промышленностью, главное с соседствующими республиками. Без особого плана, созвонившись с однокурсницей, жившей в том городе, выехала как в сказке, пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что.
Марина встречала с букетом. Улыбающаяся, сияющая Маришка, только немного уставшая, немного постаревшая, немного-немного и много чего-то нового, что не оставило следа от бесшабашной юности.
– Сонька! Я до последнего не верила, что ты приедешь. Боялась, что может что-то произойти. Как ты? Хотя, что спрашиваю, Соня Аскарова – лучшая студентка курса…
– Комсомолка, спортсменка… Я тоже боялась, что отложится поездка, – рассмеялась она.
Марина с мужем и тремя прелестными дочурками жила в двухкомнатной квартире. Уютно. Домовито. Марина с Петей подходили друг другу: чистюли до брезгливости, строгие моралисты. Сказать, что Петька рад встрече, ничего не сказать. И, не удивительно, при двух-то комнатах. Уложив детей спать, сели за стол.
– Постарел ты, Петюнь. Живот отрастил, как только за штурвал помещаешься? Давно на гражданских линиях?
– Всю вечность, что разделяет нас с последних встреч, – Петька, потянувшись, разливал коньяк. – Зря ты за Габу не вышла, – прокряхтел захмелевший хозяин дома. – Любил он тебя. Хотел его позвать, – Петька в пунцовых пятнах, отдуваясь, вытирал лицо салфеткой, то ли давление поднялось, то ли коньяк ударил по сосудам, – Да Марфунька моя не разрешила, говорит, ты не захочешь. А, ведь первая встреча за пятнадцать лет.
– Какой позову. – взмахнула полотенцем Марина. – Сонь, ты кушай, у вас так не готовят. Скоро плов подоспеет. Петь, положи Соне катламы с бастурмой. И не налегай, у тебя через два дня вылет. В этот раз комиссию не пройдешь.
– Ну, накаркай. – Петька прошел к бару, погремел бутылками, что-то взял и вернулся к столу. – Помнишь, на первом курсе, когда он тебя увидел, обомлел, как соляной столб. А это помнишь? – Раскупорив бутылку, налил содержимое в бокал, – во, вспомнила рижский бальзам? Новый год, первая кока-кола из Риги. Мы с Маришкой все помним. А когда ты заболела и нужен был куриный бульон? Габа в тот вечер по мокрым балконам поднялся к третьекурсникам и с их окна сетку мяса срезал, думал курица, а это свинина оказалась, которую ты не ешь, и он где-то бабок нарубил, но тебе и курицу, и уколы, и малину с цитрусами привез, столько денег по ветру пустил. Любил он тебя.
– Ты по себе не мерь. Ты всегда скрягой был. Куда тогда мои глаза смотрели?
– А твои глаза уже тогда видели, что со мной, тебе, как за китайской стеной надежно будет. И, как некоторые, бросив детей неизвестно с кем, тебе не носиться по городам в поисках заработка, – получив шлепок по затылку, Петр суетливо потянулся к коньяку. – Сонь, извини, я не о тебе. Я в целом. Сейчас не поймешь, женщины побросали работу-семьи носятся с сумками, они-то в дороге, то на базарах толкутся. И мужики на улицах, не челночат, но тоже чем-то торгуют. Жить надо, не платят, вид денег забыли, вместо них то водку дадут, то талоны всучат. Пойду покурю, а вы сами посидите, поговорите. – Крякнув, пройдясь по лысине, вышел в коридор, было слышно, как неуклюже возился с обувью, шарил в карманах куртки в поисках сигарет, сопел и поперхиваясь вышел в подъезд.
– Не обращай внимания. – В голосе не чувствовалась веселость, исчезла легкость, сожаление вздохом заполнило комнату, – Ты же знаешь, какой он. Мало изменился. Если не сказать, что мелочный стал, все считает, во все нос сует. – Марина незнакомым, чужим жестом провела рукой по фартуку, разглаживая-выглаживая. – К девчонкам придирается, жизни не дает. Тесно у нас, может от этого. Да ладно, я уже привыкла, смирилась. Девчонки иногда всплакнут, но тоже уже привыкли. Из ежовой кожи шубы-то не сошьешь. Да и кому мы нужны, кроме него. Ты-то как? Жалко, что развелась. Как мальчиков поднимешь? Времена лихие пошли.
