Увела отца подальше от кабинета и шепнула:

– Я иду на свидание! С Вадимом! Могу приехать очень поздно, так что ты не волнуйся. Я наверх, принять душ, переодеться и снова на такси. К семи успеть должна.

– Перехвати перекусить! Ты еще не знаешь, куда тебя твой прекрасный принц поведет, чтобы голодной не осталась!

– Не останусь, ты меня знаешь. Если сам не догадается, попрошу его меня накормить!

Состояние было очень странным – я верила, и одновременно до последней минуты сомневалась, что не придумала себе эту встречу! Правда? Правда-правда?

Такси довезло быстро, пятнадцать минут до времени, но Вадима я уже увидела у ворот. Он переоделся в другую рубашку, более летнюю и легкую, закатал рукава, избавился от костюмной жилетки и переобулся из рабочих туфель в темные летты: кроссовки на узкой подошве, самая популярная и удобная городская обувь. Отметила все, и главное – свободный стиль ему шел намного больше делового. Вадим явно по жизненной профессии, кем бы ни был до работы руководителем, не кабинетная и не чинушная крыса. Эта вольная «шкура» ему роднее.

– Не против, если полтора часа на парк потратим?

– Нет. Я плана в голове не держу, так что, если у тебя есть свой – веди.

– Хорошо, что раньше семи добралась. Не опоздаем к началу.

И кивнул к воротам.

Я перекинула сумку удобнее. Захватила с собой кофту на случай холодного вечера, май – еще не лето, и подвязала рукава за ремешок, чтобы не потерять, если соскользнет. С любопытством посмотрела вперед – к началу чего идем?

– Открытый театр?

– Почти. Сегодня там не пьеса и не концерт, а представление «Арт-Миг», столичный художник создал шоу с крутящимися полотнами. Афиши не попадались?

– Нет… а ты наугад выбрал, или самому нравится изобразительное искусство?

– Не наугад. Но то, что нравится, очень избирательно – по всем жанрам не любитель.

Довольно легко получалось. Без отчеств друг друга пока не называли, но на «ты» перешли, и я не чувствовала неловкости, которая, боялась, что появится. Даже нашлось что спросить и что ответить. Я улыбнулась и расслабилась – пусть идет, как идет. Чудесный вечер!

В открытом амфитеатре почти все места заняли заранее. Играла музыка, народ стекался ручейками к центру, и я думала, что придется стоять, но Вадим что-то углядел, продвинулся к левому краю, меня за локоть придержал, направляя по нужному вектору, и вывел к ступенькам. «Галерка», но пара свободных мест на сплошном ряду нашлась.

К представлению все готово – конструкция с гигантским холстом, ряд баллончиков с краской, остальное для антуража якобы «мастерской» – подиумы, драпировки, пара гипсовых бюстов. Минуту спустя на две площадки зашли парень и девушка в белых, облегающих одеждах. Приготовились, будто гимнасты, и на момент музыкального затишья приняли позы, замерев. Натурщики.

На самом деле любопытно и завораживающе. Я любила все, что связано с художественным творчеством, – несбывшаяся мечта. Сколько себя помнила, всегда с придыханием относилась к атмосфере художественных классов, студий, настоящих мастерских, в которых все в беспорядке и наполненно мелочами подлинного пользования. Не как в магазинах, а «живое» – в баночках, в тряпочках, в разобранных натюрмортах, недописанных холстах и заляпанных мольбертах! Тут декораторы постарались!

Мне уже захотелось сказать Вадиму спасибо за то, что привел сюда. Не банально и так попав в мое по-хорошему уязвимое место! Но я только коротко взглянула на него, переключившись вниманием на сцену.

– Дамы! Господа! Рад видеть вас своими гостями! – Вышедший поклонился. – Начнем!

Оказалось, что холст не простой. Издалека приглядевшись, заметила ярлычки наклеенных по краям бумажек, но подоплеки не разгадать. Заиграло, зашумело аплодисментами, пара натурщиков сменили позы, а художник взял в руки первый баллончик. Он набрызгал на холст линий, раскрутил его, остановил под углом в сорок пять градусов от изначального положения и набрызгал вторым цветом клякс. Минут десять продолжалось непонятное действо, создавалась абстракция сине-зеленых оттенков, но все терпеливо ждали. Раз, два… на очередной раскрутке он зацепил бумажный ярлык и содрал первую неровную ленту. Потом еще несколько. И цветное полотно будто «разрезали» белые не закрашенные кусочки чего-то длинного и волнистого. Новое он забрызгал самым темным зеленым. Опять повернул, опять содрал, уже тоненькие, как струны, белые линии залил струей салатового оттенка.

Из-за того, что холст постоянно крутился, останавливаясь по диагонали, ромбом, вверх ногами или даже без остановки, не получалось ухватить глазами – что же он рисует! Окончательная композиция всякий раз ускользала. И музыка не просто так – ритм и действия ускорялись, автор красками буквально – жонглировал, а пара натурщиков не замирала, а начала плавно пританцовывать, превратившись из статичных фигур в алебастрово-белую пластику.

Под финальное «бах!» на холст улетели крошечные шарики, ударившись и разбившись с брызгами. Рывком содрался последний из наклеенных ярлычков… я ахнула вместе с общим возгласом!

Морская глубина, водоросли, камешки и ракушки. Сверху через толщу изумрудных волн пробивались солнечные лучи, а к песчаному дну за крупной жемчужиной протягивала руки русалка. Настоящая магия! Минуту назад это были лишь линии, я их видела и помнила, но теперь это оказались волосы, распустившиеся в невесомости. Разбившиеся шарики – пена от волны и пузырьков воздуха из-за ее нырка. Кляксы розового и желтого – рыбки, которых она спугнула, но не все успели спрятаться! Потрясающе и волшебно! Несколько минут мы все видели, как по крупицам собирается целый мир, и только в последний миг он взорвался кристальной ясностью – показав нам себя!

– С ума сойти!

Белая зависть к чужому таланту придушила от восторга. Я хлопала, и готова была ладоши отбить, не жалко!

Натурщики в белом ушли и, пока ассистенты заносили на конструкцию другое абсолютно черное полотно, их сменила пара в черных нарядах. Не облегающих, а, наоборот, излишне перегруженных драпировками. Началось с лиричной мелодии, в ход пошли широкие кисти и густые краски из ведер. Ловкость рук с жонглерством уступили место… дирижированию. На это было похоже. Монохром в пятнах, оттенки из самых глубоких темных, будто выплывали на каждом этапе более светлыми слоями. Теперь я знала секрет! Знала и всеми силами воображения пыталась угадать – что он творит, что рисует? Туман? Птиц? Руины? Призрака? Мозг кипел, сидела как на иглах, подавшись вперед и ловя каждое новое движение кисточки, каждый срыв черного лоскутка. А музыка из спокойной, нарастала тревожностью, забивала перепонки раскатами глухих барабанов и до мурашек становилось зябко. Натурщики-танцоры метались в движениях, не сходя с места, и складками легкой ткани создавая иллюзию – их какая-то сила хочет вырвать с корнем! То, что предстоит увидеть – не так прекрасно, как русалка с жемчужиной.

Остатки белого из ведра художник плеснул размашисто. Будто бы мраморную статую полоснули по горлу и ее каменная кровь брызнула ярким шлепком. Сорвал последние покровы и в тот же миг музыка оборвалась на одной ноте тихой, нежной свирели.

Взгляд с земли, из-под самых ног человека в старинных одеждах, – он воздел руки к грозе, сливаясь пальцами и взвитыми от ветра волосами с линией голых крон. Над ним – гроза! Молния! Бездна в высоту, завлекающая клубами туч и дождя.

– Он гений…

Я повернулась к Вадиму, пользуясь минутами для смены третьего акта, и не смогла молчать. Мне так хотелось выплеснуть эмоции и сказать:

– Ему дан не только талант художника, он сумел погрузить зрителя в это! Я смотрю и вижу не картину, я будто у него в мозгу, в его потоке! Обалдеть! Мы все это создаем, пока наблюдаем и слышим. Мы все – он в момент вдохновения! Разве нет? Вадим, скажи, ведь это не просто фокусы с липкой лентой, ты чувствуешь на каких глубинах он играет? Не хочу здесь быть одной чокнутой, можешь даже соврать, я согласна.

Он улыбался – довольно и спокойно, не от восторга перед зрелищем, а словно своим мыслям, и смотрел на меня. Кивнул: