Он протянул мне руку, но я спрятала свою и отодвинулась на шаг, когда он подошел слишком близко.

– Ну, у меня есть для вас новость, которую никто другой не смог бы вам принести. Поэтому, думаю, вы должны быть мне рады… даже мне, а? – добавил он, все еще улыбаясь.

– Что за новость? Конечно плохая, иную вы бы не принесли?

– Вы очень жестоки, мадемуазель. Вы, разумеется, уже читали газеты и знаете, что ваш английский друг в тюрьме?

– Английский друг, которого вы еще недавно намеревались арестовать по нелепому, необоснованному обвинению в шпионаже? – бросила я ему в лицо. – Не глядите так удивленно, граф. Нет ничего удивительного в том, что я догадалась, кто подстроил мне ловушку в отеле «Елисейский Дворец». Вы разочарованы тем, что та низкая провокация сорвалась, и хотите отыграться сегодня?.. Впрочем, вы еще не сказали мне вашу новость.

– Но, может быть, вы прежде разрешите мне сесть?

– О, пожалуйста! – я указала ему на кресло, а сама уселась на кушетку. – Итак, слушаю вас.

– Вот моя новость: мистер Ивор Дандес, англичанин, сегодня подвергся пыткам.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что он находился на допросе в следственном осведомительном изоляторе. На дознании, которое проводится в том случае, если преступник упорно не желает расставаться со своими секретами, а следствию необходимо во что бы то ни стало вытянуть их из него. Так вот, не хотите ли узнать, какие вопросы были предложены мистеру Дандесу и что он на них ответил?

…Странно: именно такая мысль мучила меня перед приходом Орловского. Я уже не один раз слышала об этом «осведомительном изоляторе» и тех перекрестных допросах, которым подвергают там заключенных. Допросы эти может выдержать, не дрогнув, только человек со стальными нервами: допрашиваемого буквально выворачивают наизнанку. И я гадала, вынесет ли Ивор такое испытание и какие ответы он даст на задаваемые ему вопросы. От его ответов зависело очень многое. Ах, если б я могла их услышать!

Но тут же я подумала, что это невозможно: – Только две стороны, присутствующие на допросе, могут знать это, – произнесла я: – допрашиваемый и допрашивающие. Откуда вы, граф, смогли добыть сведения о том, что там происходило? Неужели вас допустили в святая святых парижской полиции?

– Ошибаетесь, дорогая Максина, – возразил Орловский. – Кроме двух сторон, о которых вы упомянули, была и третья – адвокат, знающий английский язык. По закону иностранцам разрешено, если они этого требуют, чтобы на допросах присутствовал их доверенный юрист; иначе незнание языка может запутать допрос и повредить делу.

Я не стала возражать, хотя знала, что Ивор говорит по-французски так же хорошо, как и я, и не нуждается в переводчике. Я не хотела говорить об этом русскому…

– Адвокат вашему другу был назначен, – продолжал Орловский, – и по счастливой случайности, он был моим протеже. В свое время, благодаря дружеским связям в некоторых кругах, я помог ему получить один уголовный процесс, который он на суде выиграл и был принят в Коллегию присяжных поверенных. Оригинально, что мистер Дандес как будто нарочно обращается за помощью именно к тем людям, которые хорошо расположены ко мне, не правда ли? Вчера это был Жирар, а сегодня – Легран… Совпадение, а?

– Нет ничего оригинального в том, что за шесть лет вашего пребывания во Франции вы постарались обзавестись здесь всякими «дружескими связями», – отпарировала я. – Это обычная тактика разведчиков, шпионящих за своими врагами. Но информация в таких случаях не всегда бывает достоверной, и мне кажется, граф, ваши «протеже» не слишком хорошо вас обслуживают. На днях вы уже допустили крупную ошибку… и вскоре допустите еще одну!

– Спасибо за предупреждение, – насмешливо поклонился он. – Однако, надеюсь, вы не включаете себя в число моих врагов?

– Не подберу для себя более подходящего слова… после тех бесчестных приемов, которые вы применяли по отношению ко мне.

– В любовных и военных делах такие приемы я считаю честными.

– Военных? Вы воюете с женщинами?

– Нет, я люблю их.

– И, смею сказать, многих. Но здесь перед вами одна, которая не желает выслушивать вас.

– И все же вы навострите ушки, когда я начну сообщать вам мои новости. Готов держать пари!

– О да! Признаюсь, вы меня заинтриговали. То, что вы скажете, наверняка, будет интересно… даже если не вполне правдиво.

– Обещаю, что будет и правдиво, и интересно. Как только я услышал, что произошло, я немедленно позвонил Леграну и дружески посоветовал ему взять на себя защиту Дандеса. Сказал, что я крайне заинтересован в судьбе этого клиента, друзья которого являются также и моими близкими друзьями. Как видите, я оказал англичанину помощь, насколько это было совместимо с моим положением иностранного атташе. Разве это не доказательство моего искреннего расположения к вам, а?

– У меня есть иные доказательства, – сказала я. – Но продолжайте же, продолжайте! Ведь вам, граф, очень хочется сообщить мне что-то важное. Прошу вас, переходите к сути дела.

– Ну, в нескольких словах суть такова: одним из наиболее важных вопросов, предложенных на дознании после того, как были заслушаны объяснения мистера Дандеса по поводу документа, найденного полицией… ага, я вижу, это расшевелило вас, мадемуазель! Вы поражены, – что у заключенного был обнаружен документ, а?

Да, это был удар! Я чуть не упала в обморок при мысли, что Ивор нашел пропавший Договор лишь для того, чтобы утерять его снова, и вдобавок при таких страшных обстоятельствах! Но я сдержала себя.

– Надеюсь, это было не письмо от меня? – спросила я, стараясь говорить хладнокровно. – Вы собрали массу разных сплетен обо мне; вам, конечно, известно и то, что в «Елисейском Дворце» я созналась полиции в своей большой дружбе с мистером Дандесом. Да, мы хорошо знали друг друга еще в Лондоне, однако некрасиво я не по-мужски сплетничать о таких вещах… даже если это касается всего лишь актрисы.

– Вы, Максина, как и всегда, умно повернули разговор, но все же боитесь, что у англичанина могло оказаться ваше письмо. Не бойтесь. Публика обожает вас, она простит вам любой нескромный поступок, особенно романтического характера… Впрочем, найдется несколько персон, которые не будут к вам столь снисходительны…

– Кто, например?

– Например, дю Лорье.

Я невольно вздрогнула, но приняла гордый вид и сухо напомнила:

– Мы начали разговор о «следственном изоляторе». Вы, граф, тоже уклонились от главной темы.

– Главных тем много; все они остры, как шпаги, и могут нанести незаживающую рану. А документ, который вас так напугал, – просто записка. Она не от вас, мадемуазель, она была написана по-английски, и в ней Дандесу было назначено свидание по тому самому адресу, где произошло убийство. Насколько я мог понять из рассказа Леграна, некто, назвавший себя ювелирным мастером, потребовал у получателя этой записки вернуть какие-то драгоценности.

– Ваши новости, граф, несколько устарели. Все это было написано в утренних газетах, – возразила я, – но там сказано, что Дандес выбросил эту записку.

– Так оно и было. Однако сегодня, во время обыска комнаты, где лежал убитый, эту записку нашли в луже крови. Увы, это не помогло бедняге Дандесу, а скорей повредило, утяжелив его вину.

– Почему?

– Потому что он отказался объяснить, какие именно ценности были у него украдены и что за бумаги лежали в исчезнувшем футляре. А кое-что в записке не удалось разобрать, так как она была залита кровью.

– Ну и что же потом? – спросила я с замиранием сердца.

– Ага, наконец-то вы всерьез заинтересовались моими новостями, Максина! Так вот: следователи-эксперты пришли к выводу, что английскому джентльмену было поручено доставить во Францию какой-то пакет или футляр, и он был похищен у него. В записке говорится о важных бумагах, лежавших в этом пакете, но причем тут ювелирные драгоценности – не совсем ясно…

– Никаких бумаг у него не было! – воскликнула я.

– Откуда вам это известно? – насторожился Орловский.