– О чем же он говорил с тобой?
– О, просто чепуха, только одни туманные намеки на какую-то большую неприятность, от которой он благодаря своему влиянию в министерстве иностранных дел может тебя спасти… если я буду достаточно благодарна ему…
– Негодяй! – взорвался Рауль, убежденный теперь в моей правоте; его глаза сверкали. – Мерзавец! Я его…
Внезапно он остановился, но я поняла, что он задумал: он собирался послать вызов графу Орловскому. Я должна была немедленно вмешаться!
– Нет, нет, Рауль, – сказала я так, будто он закончил свою фразу, – ты не должен драться с ним на дуэли. Ради меня не должен. Разве не видишь, он как раз этого и добивается? Это – способ нанести мне тяжелый удар. Подумай о скандале на весь Париж, причем на мою бедную голову выльют целое ведро грязных сплетен. Ты сам поймешь это, когда остынешь. Я знаю, ты не трус, ты отличный фехтовальщик, а как стрелок – намного искусней Орловского. Кроме того, право на твоей стороне. Но я боюсь дуэли. Милый мой мальчик, поклянись, что ты не доставишь мне этих мучений!
– Хорошо, – чуть капризно ответил он. – Обещаю тебе это, хотя… о, мое сокровище, чего бы я ни пообещал, лишь бы искупить свою несправедливость к тебе, моему ангелу! Как я рад, что пришел сюда? Знаешь, сначала я не хотел идти, опасался за себя, опасался, что сгоряча натворю глупостей. И все же не смог устоять: что-то толкало меня сюда, несмотря на мое сопротивление. Ты прощаешь меня?
– Да, в награду за твое обещание, – улыбнулась я ему, хотя слезы были готовы брызнуть из моих глаз, потому что я была совсем измучена и на грани отчаяния; я сама нуждалась в его прощении!
– Теперь ты снова счастлив? – спросила я.
– Да, счастлив, – ответил он, – хотя по дороге сюда уже не думал, что когда-либо смогу быть счастливым. Даже у твоих ворот… – он вдруг умолк, его лицо изменилось.
Я ждала, что он скажет дальше, и, не дождавшись, спросила, почему он замолчал; мне нужно было знать, что именно произошло возле моих ворот, какой еще удар приготовила мне судьба.
– Что же там случилось?
– Ничего серьезного. Жаль, что проговорился. Я должен был доказать, что полностью верю тебе, и не болтать сгоряча лишнего. Забудем это!
Однако его умалчивание только подлило масло в огонь. Что собирался он сказать? Я даже испугалась своей догадки. Было необходимо выяснить эту тайну, которая впоследствии могла всплыть еще раз и заставить его усомниться во мне…
– Ну-ка, говори! – приказала я. – Тем более, что по твоим словам, «ничего серьезного» не было.
– Должен же я наказать себя за то, что требовал у тебя объяснений насчет Орловского! А теперь еще ты будешь объяснять мне и этот случай, – настаивал бедный Рауль, полный раскаяния. – Видишь ли, тогда мне все казалось в тысячу раз хуже, чем на самом деле. Я смотрел на все сквозь черные очки… А теперь смотрю сквозь розовые.
– А я хочу, чтобы ты смотрел на все своими милыми глазами без всяких очков. И ты обязан сказать мне, о чем сейчас думаешь, ради меня, если не ради себя.
– Хорошо, – сказал он. – Но помни, дорогая, – я уже выбросил это из головы и не буду задавать тебе никаких вопросов. Ну вот, как я уже говорил, я не пошел сюда сразу после того, как увидел Орловского в твоей коляске. Я блуждал по улицам как сумасшедший и думал о Сене.[15]
– О, ты действительно сходил с ума!
– Да, сходил. Но что-то меня удержало, что-то заставило искать тебя. Я бродил там и сям, но с каждым разом все ближе и ближе к твоему дому, словно меня затягивал водоворот. Наконец, я оказался почти напротив твоего дома, на другой стороне улицы. Однако у меня еще не было намерения увидеть тебя, просто я не знал, что мне делать, стоял и обдумывал случившееся…
– Что же дальше?
– Я стоял в углу между какой-то стеной и домом – там, где растет большой платан. Под ним я и остановился, потому что начал накрапывать дождик. Там было темно, туда не доходил свет уличных фонарей, и меня никто не мог заметить…
– Дальше, дальше! – торопила я.
– Я не пробыл там и десяти минут, когда из-за угла поспешно вышел какой-то мужчина. Когда он проходил мимо фонаря, я хоть и не разглядел его лица, но довольно ясно видел фигуру. Мне показалось, что он молод и высок, одет в плащ и серый костюм. Он подошел прямо к твоим воротам и позвонил. Минуту спустя кто-то открыл ему садовую калитку и впустил его во двор. Невольно я сделал шаг вперед, чтобы ворваться следом за ним и посмотреть, что это за человек и кто ему открыл. Но, оказывается, я еще не настолько сошел с ума, чтобы совершить хулиганский поступок, и сдержался. Калитка захлопнулась…
– И это все?
– О, Максина, должен тебе признаться – в моем мозгу стали роиться злые и жестокие мысли. И как же они заставили меня страдать! Я стоял как окаменелый и желал одного и впрямь превратиться в камень, лишь бы не чувствовать этой проклятой душевной боли… Тут только я заметил, что неподалеку от меня, прямо перед твоим домом, стоит чей-то мотор. Может быть, я не обратил бы на него внимания, но две женщины, сидевшие в нем, открыли окошко и довольно громко и возбужденно стали спорить. Одна из них высунула из окна руку и указала на твой дом. Я не мог расслышать их слов, тем более что они спохватились и перешли на тихий разговор, а потом захлопнули окошко и что-то сказали шоферу. Мне не было никакого дела до них, но пока они находились тут, я не мог выйти из своего убежища: я не хотел обнаружить себя и не знал, как поступить. Когда они наконец уехали, я решил, что должен все же увидеть тебя и переговорить с тобой, если это мне удастся. Мне повезло: калитка оказалась незапертой. Я толкнул ее, вошел в сад и увидел, что в твоих окнах горит свет. Значит, ты не легла спать… хотя перед этим уверяла меня, что очень устала. Это мучительно ранило мое сердце. Я подумал, что ты…
– Я знаю, что ты подумал, – перебила я его; мой голос, возможно, слегка дрожал, хотя я изо всех сил старалась выглядеть спокойной. – Ты сказал себе: «Максина открыла какому-то мужчине ворота и впустила его к себе. Сейчас они вдвоем, – я должен застать их вместе». Так?
– Так, – согласился Рауль покорно. – Но ведь я не стал врываться в дом, я постучал. Я вовсе не хотел захватить вас врасплох.
– И ты все еще думаешь, что я, впустив мужчину, спрятала его, когда услыхала твой стук?..
Одну секунду я было хотела рассказать ему все, как советовал мне Ивор. Но я видела, что Рауль волнуется и, рассказывая эту историю, как бы заново переживает ее. И при этом страдает. Мне показалось, что мрачные подозрения заползают обратно в его душу как змеи, несмотря на то, что он старается отогнать их прочь. И я не осмелилась выпустить Ивора из запертой соседней комнаты (если он еще там): он красив, молод, привлекателен во всех отношениях. Если Рауль ревновал меня к Орловскому, зная, что я наотрез отказала ему, то что же почувствует он к Ивору Дандесу, имени которого до сих пор ни разу от меня не слышал? А ведь я приняла его в своем доме ночью! Пожалуй, в теперешнем возбужденном состоянии Рауль не станет слушать никаких объяснений, и мы уже никогда не придем к тому взаимопониманию, которого только что достигли. Начав говорить неправду, я должна была держаться ее до конца…
Мой вопрос: «Не думаешь ли ты, что я впустила и спрятала у себя мужчину?» – был очень смел и рискован, но он помог уладить дело.
– Нет, – сказал он, – я не думаю этого и не хочу думать. И тебе нет надобности объяснять что-либо. Я люблю тебя. И да поможет мне Бог, чтобы я еще раз не потерял к тебе доверия!
Как раз в то время, когда я надеялась, что Ивор уже сумел выбраться через окно в сад, я вдруг услыхала (или мне это показалось?), что из соседней комнаты донесся какой-то слабый шум. Он был еще там!
И вместо того, чтобы широко распахнуть туда дверь и сказать: «Ну, смотри! Поищи-ка здесь мужчину и убедись, что я никого не прячу!» – я громко рассмеялась, словно мне в голову пришла какая-то очень забавная мысль… на самом же деле для того, чтобы заглушить шум, если он еще повторится.
