Мои душа и тело были измучены бесконечным напряжением нервов, постоянным стремлением скрыть мою тайну от окружающих. Когда мирные, спокойные мечты о будущем освежали мой разгоряченный мозг, мрачные воспоминания вдруг отбрасывали меня назад и жалили как ядовитые змеи. Я понимала, что не заслужила права на блаженный покой, что руки моего любимого оттолкнули бы меня в невыразимом ужасе, если б он узнал, что я наделала и как обманула его доверие, посягнув на его честь и благополучие.
В течение семи лет я была политическим шпионом. Да! Но я питала недобрые чувства к России и Германии и дала отцу клятву отомстить за него. А Франция – союзник России. В конце концов изменить чужой стране менее гадко, чем обмануть человека, которого обожаешь и который обожает тебя. Мы, женщины, всегда верны тем, кого любим по-настоящему, готовы принести им любую жертву. Я знала это и думала: если когда-нибудь полюблю, то сумею доказать свою преданность… и вот теперь предала возлюбленного, продала его родину! Лишь в объятиях Рауля я осознала, что натворила, и эти объятия доставляли мне не только блаженство, но и огромную душевную муку.
Даже если мы с ним каким-то чудом будем спасены и все окончится благополучно, ничто на Земле не может смыть темное пятно с моего сердца – сердца, которое Рауль считает таким верным, таким чистым.
Есть ли что-либо страшней для любящей женщины, чем постоянно хранить от мужа секрет, раскрыв который она потеряет его уважение?
Безусловно, я заслужила наказание, и мой удел – нести его через всю жизнь, если еще раньше не случится крушение наших надежд. Даже на вершине блаженства мысль о проклятом темпом пятне будет преследовать меня и омрачать минуты моего счастья…
…Я не могла долго отдыхать в тишине, сидя с закрытыми глазами. Иногда я вздрагивала и всхлипывала, хотя глаза мои оставались сухими, а Рауль пытался успокоить меня, полагая, что я просто возбуждена и взволнована новой ролью – трудной и ответственной. Он не догадывался, как трудна и ответственна была она для меня на самом деле!
– Дорогая, – сказал он восторженно, – сегодня ты была божественна! Как я гордился тобой – и как горжусь! Раньше мне казалось, что уже невозможно обожать тебя сильней, но сейчас я люблю тебя в тысячу раз больше!
Я знала, что это правда; я могла читать это в его глазах, слышать в звучании его голоса. С того дня, когда я так легко успокоила его, пообещав выручить из беды и уговорив принять от меня все, что я имею, он видел во мне своего ангела-спасителя. Сердце его было готово разорваться от любви… которую я не заслуживала.
«Зато сегодня, – думала я, – у меня для него есть великолепная новость, она заставит его вскрикнуть от восторга: я скажу ему, что бриллианты нашлись и сейчас у меня в руках!»
О, эти бриллианты! Как ненавидела я их в ту минуту! Ведь это они толкнули меня на бесчестный поступок, и теперь лавина несчастий, возможно, уже катится на нас, чтобы навсегда похоронить нашу любовь.
Внезапный страх заставил меня еще крепче прижаться к Раулю, еще тесней обнять его, потому что я подумала: а вдруг я и впрямь никогда больше не буду в его объятиях, и его лучистые глаза не будут глядеть на меня с такой лаской, как сейчас?
– Рауль, дорогой! – прошептала я. – Если все люди там, в зале, отвернутся от меня и освищут вместо того, чтобы аплодировать, – будешь ли ты по-прежнему гордиться мной, по-прежнему любить меня?
– Я бы любил тебя, мое сокровище, еще больше, если б это было возможно, – ответил он, нежно обнимая меня. – Но я – ревнивое животное и не переношу мысли, что ты можешь принадлежать другим, пусть даже публике, которая оценивает тебя так высоко, как ты этого заслуживаешь. Я знаю, тебя все обожают, называют любимицей Парижа, и горжусь этим, но в то же время мне хотелось бы забрать тебя от них. Лишь один я имею право обожать тебя, преклоняться перед тобой. А если весь мир обернется против тебя – это будет для меня радостью; я приму вызов и встану на твою защиту!..
– Неужели ничто не могло бы заставить тебя разлюбить меня? – продолжала допытываться я с тем странным очарованием ужаса, которое иногда заставляет человека подходить к краю бездны и заглядывать в нее.
– Ничто на Земле! – пылко ответил он. – Пока ты мне верна.
– А если б я была неверна, если б обманула тебя?
– Тогда я убил бы тебя, а потом себя. Но у меня кровь приливает к лицу при одной мысли об этом. Зачем ты говоришь о таких вещах, раз это невозможно, благодарение Богу? Я знаю, что ты любишь меня, иначе не принесла бы такую благородную жертву, желая спасти мою честь…
Я затрепетала и похолодела от страха. Напрасно заглядывала я в эту пропасть, в эту жуткую бездонную темноту! В самом деле, зачем думать об ужасах, если есть возможность насладиться несколькими светлыми минутами, может быть, последними в моей жизни?..
Чтобы отвлечься, я уже хотела сказать Раулю о найденном колье, но он продолжал говорить мне такие ласковые, милые, нежные слова любви, что я не смела прервать его, зачарованная и покоренная…
А затем, намного раньше, чем следовало бы (так мне показалось), вдруг прозвучал первый звонок, призывающий зрителей в зал, а артистов – готовиться к выходу на сцену.
У меня уже не оставалось больше свободных минут. Раньше иногда я позволяла себе, не считаясь с режиссером и публикой, задерживать поднятие занавеса (хотя обычно отношусь к своим обязанностям добросовестно), но в этот вечер, наоборот, хотела бы как можно скорей закончить спектакль, чтобы к полуночи быть уже дома и там разрешить свои тревоги и сомнения, узнав кое-что хорошее, а может быть, и самое худшее.
– Ты должен уходить, дорогой, – сказала я. – Но у меня есть для тебя одна новость, большой приятный сюрприз. К сожалению, сейчас нет времени для объяснений – это очень длинная история, – а увидеться с тобой до конца игры я не смогу: антракты будут короткими, и каждый акт я начинаю сама. Но после заключительной сцепы моей гибели, в конце четвертого акта, я не стану выходить на вызовы: после смерти это выглядит неэстетично – не правда ли? – и я никогда не выхожу. Поэтому, как только опустится занавес, приходи сразу сюда, в эту комнату. Мы увидимся с тобой еще несколько минут, прежде чем я переоденусь и поеду домой.
– Только несколько минут! – огорченно подхватил Рауль. – А потом? Ты же давно обещала мне поужинать вместе со мной в первую ночь после премьеры. Разве забыла?
Мое сердце сделало скачок, когда он напомнил мне об этом обещании. Раньше я не забывала о свидании с Раулем, а теперь оно вылетело из моей головы! Было столько неприятных, мучительных переживаний, что они вытеснили из памяти предстоящую встречу.
Я невольно отшатнулась от Рауля с возгласом удивления.
– Ты забыла! – воскликнул он, разочарованный и обиженный.
– Только на минуту, – сказала я, – потому что сейчас я сама не своя. Я очень устала, возбуждена, у меня расшатались нервы, как и всегда в день премьеры. Да, я помню, мы собирались с тобой поужинать вдвоем – ты и я. Но… – я запнулась.
– Может быть, я тебе мешаю? – спросил он тоскливо, в то время как я обдумывала, как мне поступить. Его ясные глаза сразу как будто померкли, стали напоминать глаза ребенка, брошенного всеми, и я не могла этого перенести…
Прозвучал второй звонок.
– Не говори так жестоко! – упрекнула я Рауля. – Дело просто в том, что… я очень утомилась. Не думаю, чтобы я была в состоянии ужинать. Моя служанка непременно потребует, чтобы я сразу легла в постель – как только приеду домой. Бедная старая Марианна! Она настоящий тиран, когда воображает, что это нужно для моей пользы. И, как правило, кончается тем, что я подчиняюсь ей, а не наоборот. Но посмотрим, как я буду чувствовать себя в конце последнего акта. Мы с тобой поговорим об этом, когда я приду сюда… после смерти.
Я попыталась рассмеяться на свою печальную шутку, но пожалела об этом, так как смех мой прозвучал неестественно. На лицо Рауля набежала тень; оно, такое чувствительное, всегда выражало массу душевных переживаний, однако на этот раз у меня уже не было времени утешать моего огорченного друга.
