– Того, что там больше ничего нет. Смерти боюсь.

Подбородок Зилима дрожит. Плечи понуро опускаются, и некогда крепкая хватка становится все неувереннее.

– Смерти… – певуче повторяю я, будто пробую слово на вкус. – Знаешь, – медленно поднимаю дуло ружья пальцами, пока трясущиеся руки дружинника цепляются за приклад и курок, – жизнь – сама по себе паршивая штука. Какая разница – когда? Итог всегда один. Барахтаешься или плывешь по течению, Смерть все равно дождется тебя. Уверен, ты заслуживаешь отдых.

Две черные дыры дул ружейных стволов, как две пустые глазницы, скользнули по воротнику камзола, оставив след пороха. Дружинник, словно обиженное дитя, всхлипывает, глотая слезы.

– Пожалуйста, не надо.

Он хрипит, часто и поверхностно дышит. Из его груди воздух вырывается с булькающим свистом. Как закипающий на костре чайник. Руки его уже не слушаются.

– Моя мать… она умирает.

Идэр подходит ближе, подняв руки. Хастах недовольно цокает и принимается перебирать украденные у дружинников серебряники. Считает.

– Знаю, знаю. Почему-то у всех моих истязателей медленно и мучительно умирают родители или подрастают дети.

Тяжело вздыхаю, отбрасывая упавшую на глаза челку.

– Амур, – грубо влезает в нашу увлекательную беседу Катунь. – Нам пора уходить.

Дружинник следит за каждым моим движением.

– Ладно. Последнее слово? – вопрошаю, изогнув поделенную пополам шрамом бровь, не ожидая ничего оригинального.

– Ты сдохнешь! – ядовито бросает дружинник, мерзко улыбаясь. Кровь растекается по его зубам.

Ничего нового. Тривиальный зануда.

– Тоже мне новость. Мы все когда-нибудь умрем.

Я крепко сжимаю его руку. Зилим напрягается, из последних сил сопротивляясь мне. Слишком слаб, чересчур близок к погибели.

Самое главное в хорошем представлении – его своевременное окончание.

– Увидимся на той стороне, если она, конечно, есть.

Выстрел. В первые секунды у меня звенит в ушах.

Может, я промахнулся и попал по себе?

Друзья замерли, смотрят с отвращением. Идэр поднимает лицо к небу, шепотом вознося молитвы, Катунь морщится. Хастах недовольно отрывается от пересчета чужих денег.

– Мне нужны сон, горючка, кукурузный хлеб и баня больше, чем раньше. И новая рубашка, – добавляю я, поднимаясь на ноги. Сложно сказать, кричу или говорю шепотом.

Стыдно признать, но я, кажется, скучал по ним. Но еще больше тосковал по возможности отомстить.

Мысли клубились, и их поток не иссякал ни на миг. Запястья окольцовывали сизые кровоподтеки, напоминавшие о заточении в Лощине. Помню лица тех, кто приложил усилие, чтобы превратить мою жизнь в преисподнюю. И я разберусь с каждым.

Есть две вещи, не имеющие срока давности: месть и справедливость. Вероятно, из-за того, что, по сути, это одно и то же.

– Амур, ты тут?

Вздрагиваю от голоса подкравшейся Идэр. Парни взбудоражено переговариваются, радуясь, что совершили невозможное. Перебить три десятка дружинников и десятерых заключенных – их первая победа за годы моих поисков. Но уже очень скоро дружинников хватятся, и на нас начнется охота. У нас нет времени на промедления.

Идэр терпеливо ждет моего ответа, но мне нечего ей сказать.

Я должен что-нибудь придумать, пока у нас есть возможность строить планы. Никаких опрометчивых поступков.

Мы могли бы бежать на Юг, затеряться на Болотах у Рваных Берегов, пока шум вокруг моей персоны не утихнет.

– Амур, ты чего такой хмурый?

Опять отвлекают. Собираю остатки воли в кулак, напоминая себе, что я больше не одинок.

Пора заново научиться работать в команде.

Стивер, едва заметно хромая, поравнялся с нами. Его кожа зеленоватого, болезненного цвета.

– Он всегда такой, – влезает Идэр, подвинув от меня понурого мальчишку.

Откуда тебе знать, какой я? Прошли годы с нашей последней встречи.

Стивер обгоняет нас и пристраивается к Катуню и Хастаху, шагающим впереди. У Стивера за пазухой виднеются мятые листы – нарисованная наспех карта со смазанными буквами и схематичными деревьями.

Идэр остается рядом. С трудом держу все едкие комментарии при себе. Вдыхаю прохладный лесной воздух полной грудью. Вокруг витает приторный металлический запах крови Зилима, заляпавшей мой камзол.

Свобода. Какое манящее и одновременно пугающее слово.

– Я скучала по тебе.

Идэр подлезает ко мне под руку. Дергаюсь в сторону, уворачиваясь от неуместных объятий, словно от языков пламени. Наши взгляды пересекаются, и она виновато опускает голову. Я хочу выбить из нее дурь, накричать, но лишь кратко киваю, указывая ей место. Не возле меня, а позади. Идэр покорно отстает, и я остаюсь один. Извилистая тропа разделяется, и мы идем западнее, оставляя позади дорогу в столицу. Не позволяю себе расслабиться, прокручивая одну и ту же мысль снова и снова: на этот раз все будет иначе.

Шли часы. Меня не терзали вопросами, за что я безмерно благодарен. Когда мы, наконец, добрались до небольшой реки, я нырнул в нее прямо в одежде.

Никогда не любил стирку.

Речная гладь блестит в лучах полуденного солнца. Я отгоняю от себя резные, местами пожелтевшие, листья берез, опавшие в воду.

Разве сейчас осень?

Прохладная вода смывает грязь и кровь Зилима. Выныриваю, обтирая лицо ладонями. Пальцы цепляются за рубцы. Отдергиваю руки и опускаю их в реку.

Еще никогда не чувствовал себя более живым, чем сейчас.

– Эй! – окликает меня Идэр.

Она стоит ближе всех к воде. Остальные сбились в кучку, изучая карты под чутким руководством Хастаха. Он размахивает руками, что-то доказывая Стиверу. Идэр выуживает из кармана маленький бежевый мешочек на завязках. Достает темно-зеленую карамельку и бросает ее мне. Ловлю прямо перед тем, как та падает в воду, и закидываю леденец в рот. Мята. Язык слегка немеет с непривычки. Поднимаю глаза на свою несостоявшуюся жену, надевающую серьги с массивными яхонтами.

Идэр очаровательно улыбается, пробуждая во мне отвращение к самому себе.

Инесса

Бывают моменты, когда чувствуешь себя ничтожно маленьким в огромном мире, до отказа набитом проблемами. Они цепляются друг за друга, и ты не можешь просто решить одну – их валится целый ворох. Мысли путаются, и внимание с небрежной легкостью касается сотни неважных мелочей, но не того, что его действительно требует.

«Соберись, не будь тряпкой», – внушаю себе, вытирая липкие влажные ладони о джинсы. Руки предательски дрожат.

– Теории о существовании мультивселенной уже достаточно давно высказывались учеными-физиками. Николай Семенович Кардашев, специалист в области теоретической астрофизики, выдвинул гипотезу, что, если теория о существовании мультивселенной верна, то наиболее развитые цивилизации давно покинули привычную нашему пониманию вселенную и переселились в другие, более подходящие для их существования.

– Я тоже покинула бы эту убогую вселенную, будь моя воля, – недовольно бубню я, зарываясь дрожащими пальцами в кудри.

Бодрая рыжеволосая дама в инвалидном кресле разглагольствует с таким воодушевлением, что становится тошно. Она напоминает мою гиперактивную мать во время очередного озарения.

Надо бы ей позвонить. Как-нибудь в другой раз.

Вздыхаю, измеряя шагами маленькую комнату, то и дело бросая взгляд на старенький телевизор. На экране и комоде толстый слой пыли.

Неплохо было бы убраться до прихода хозяйки квартиры. Хотя, если приглушить свет, то это совсем необязательно. Она все равно слепая, как крот.

Небрежная и никчемная, – сладко тянет подсознание голосом отца.

– Прекрати отвлекаться! – говорю вслух, будто это поможет. Щипаю себя за предплечья.

Слишком нервная. Слишком много думаю. Слишком глупая, раз сама ввязалась во все это. Слишком много «слишком» для одного человека.

Подпись внизу экрана: «Мирослава Краснова, ученый-астрофизик».