Интересно, она одна из тех, кто с раннего детства хотел быть телеведущей, космонавтом или президентом? Помнится, я хотела вырасти большой, сильной и… стать владелицей дома терпимости. Не то чтобы я понимала, кто это, но перспектива работы в женском коллективе мне нравилась. Всегда любила компании девчонок.

Но вот мне двадцать два, я не прибавила в росте с девятого класса, а мой рабочий коллектив действительно женский, и я сама по себе.

Мечты всегда сбываются не так, как мы хотели.

Ведущая широко улыбается, рассказывая о невероятных вещах, пока ее аккуратные ручки покоятся на бежевой папке. Гель-лак блестит в студийном освещении.

Если она говорит о том, что ей действительно интересно, то я завидую. Мне не интересна моя работа. Ее и работой-то толком назвать сложно.

Оглядываю свои пальцы с такими же острыми молочными ногтями и неудовлетворенно вздыхаю. При определенном освещении можно увидеть множество маленьких белых полос на кончиках пальцев. Шрамы, полученные во время неудачных вскрытий замков и форточек. Пульт выскальзывает и с треском падает на затертый линолеум. Крышка отлетает в сторону, и одна из батареек закатывается под диван.

Плохой знак, благо я в них не верю.

Пинаю пульт к дивану. Хозяйка квартиры придушит меня за свой старенький телевизор с двумя уродливыми проволочными антеннами, прикрученными черными шурупами к побеленному потолку. Я переключаю каналы, используя кнопки на самом телевизоре.

Уже совсем скоро.

Оставляю попытки найти что-то дельное и падаю на диван, издавая то ли сдавленный стон, то ли предсмертный хрип.

– Квантовое самоубийство – мысленный эксперимент в квантовой механике, – я вздрагиваю от неожиданно громкого мужского голоса, – где участник, попавший в смертельно опасную ситуацию, имеет лишь два предполагаемых исхода: жизнь или смерть.

Старенький диван скрипит, когда я подбираю под себя ноги. Меня никоим образом не влечет физика, но притяжение к экрану оказывается более чем реальным.

Роман Краснов, невероятно симпатичный темноволосый мужчина лет тридцати, с пронзительными черными глазами, как у охотничьей собаки. Улыбается в камеру так, что все мое внимание приковано к его заостренным клыкам и идеально очерченным скулам.

Люблю собак. А вот с мужчинами как-то не клеится. Если на первый взгляд избранник идеален, то нужно либо посетить офтальмолога, либо поглазеть еще разок. Всегда найдется фатальный изъян, который изменит первое обманчивое представление.

Усмехаюсь, разглядывая телеведущего. Он говорит уверенно, без снобизма, и я чертовски хочу, чтобы он не останавливался, хотя не понимаю ни слова.

– В данном эксперименте на участника направлено ружье, которое стреляет или не стреляет в зависимости от распада какого-либо радиоактивного атома. Риск того, что в результате эксперимента ружье выстрелит и участник умрет, составляет пятьдесят процентов.

С прискорбием замечаю кольцо на безымянном пальце правой руки, и нелепая улыбка исчезает с моего лица.

Вот он – фатальный изъян. Кто знает, может в «следующей вселенной» мне повезет больше?

Почему все шикарные мужчины либо нарциссы, либо женаты, либо выдуманные?

Бросаю взгляд на часы. Прошло всего пять минут.

Хоть бы атом распался, и меня пристрелили.

Вздыхаю. Тик-так. Тик-так.

– Если ружье выстрелит, то в результате каждого проведенного эксперимента вселенная расщепляется на две, в одной из которых участник остается жив, а в другой погибает. В мирах, где участник умирает, он перестает существовать.

– Логично, – заключаю я с видом эксперта, скрестив руки на груди.

Давай, Инесса, займи свою пустую голову чем-то умным.

– И если многомировая интерпретация верна, то участник может заметить, что он никогда не погибнет в ходе эксперимента.

Зато я вот-вот откинусь от скуки. Мама, гордись мной, я – физик.

«Ты – ничтожество», – подает голос воображаемый отец. Самое отвратительное во всем этом – его правота.

– Участник никогда не сможет рассказать об этих результатах, так как, с точки зрения стороннего наблюдателя, вероятность исхода эксперимента будет одинаковой и в многомировой, и в копенгагенской интерпретациях. Одна из разновидностей этого мысленного эксперимента носит название «квантовое бессмертие». В этом парадоксальном эксперименте предсказывается, что если многомировая интерпретация квантовой механики верна, то наблюдатель вообще никогда не сможет перестать существовать.

Зря я прогуливала физику в школе. Если бы ее преподавал Роман Краснов, клянусь, я прописалась бы в кабинете!

Хватаюсь за пульт и тыкаю на все кнопки подряд. Он не работает без батарейки. Встаю и переключаю каналы на самом телевизоре.

Я не сразу замечаю, что вернулась на канал с хорошенькой ведущей. Девушка тепло улыбается, будто все это время ждала моего появления, воодушевленно рассказывая:

– Модель мультивселенной была впервые предложена советским физиком Антоновым. С начала двухтысячных годов концепция мультивселенной всерьез рассматривается в связи с изучением природы темной энергии[1].

Зеваю, снова чувствуя себя неотесанной дубиной. Привычное для меня состояние. Болтаю ногами в воздухе, как ребенок.

– Если опираться на теорию струн и многомировую интерпретацию квантовой механики…

Ну уж нет, хватит с меня унижений!

Встаю перед зеркалом, в сотый раз проверяя инвентарь, скрытый в жилете под черной толстовкой. Принадлежности скорее условны, чем необходимы, ведь дело, на которое я иду, по сути, не предвещает никакой опасности.

Но я паникую.

В моей жилетке по карманам распределены набор универсальных отмычек и самодельных ключей, веревка, фонарик, складной нож, небольшая аптечка, если я вдруг получу травму, спички и петарды на особый случай.

Все пройдет отлично.

Я заплела длинные волосы в две косы. Говорят, темный цвет старит, но чересчур серьезное лицо, что смотрит на меня из зеркала, не выглядит старше семнадцати.

Никто ведь не заподозрит ребенка?

Прячу волосы под кофту и натягиваю темно-рыжий парик, украденный на рынке. Аккуратно закрепляю его невидимками, несколько раз кольнув голову. Облик изменен почти до неузнаваемости. Теперь мне шестнадцать, и я фанатка группы «Тату».

Ничто не должно мне помешать.

Наводка очень условная. Но я доверяю человеку, что уже не раз делал мне подобного рода одолжения. Старик никогда меня не подводил. Деньги сближают лучше любви, во всяком случае, отсутствие финансов более ощутимо и действительно заставляет меня грустить.

Я уже делала это раньше.

Лучше всего я умею врать и воровать.

Глаза находят простенький циферблат на оклеенной обоями стене. Небольшая толстая стрелка наконец доползает до пяти.

Пора.

Надеваю светло-коричневую ветровку, накидываю капюшон и на негнущихся ногах бреду к входной двери.

Духота.

Окно на втором этаже будет открыто. Окажусь в тупиковой части коридора, в слепой зоне камеры. Там же стоит электрощит, который мне нужно выключить. О резервном питании позаботились за меня. Вниз по лестнице, на площадке между первым этажом и подвалом есть дверь для персонала. В пять часов сорок минут местный охранник будет смотреть передачи на планшете до пересменки в шесть часов. Сменщица опоздает минут на тридцать. Мой соучастник об этом позаботится. Если никто ничего не поймет, то в моем распоряжении будет около получаса, что уже неслыханная радость. Нельзя разбрасываться драгоценным временем. Я должна уйти так же, как и пришла, закрыв за собой окно и включив питание.

«Мало ли почему камеры выключились, может, плановый ремонт», – утешаю себя.

Склад – отличное место для грабежа. До аукциона вещи сторожат гораздо хуже, чем во время торгов.

Маршрутка, набитая до отказа, едет по разбитой дороге, и меня начинает подташнивать. Может, от нервов. Пытаюсь отвлечься мыслями о матери, живущей в двухстах километрах от столицы.