— Если тут долго лежать, можно и здоровье потерять совсем... Скажи мне, Маки, почему ты не осталась у Макензи-сан?

— Почему? Э, теперь все равно... Интересно, где-нибудь высоко над землей сейчас прохладно? Вот, например, на самолете? Только-голова кружится, наверное...

Сасаки не знал, что ответить, — он тоже ни разу не летал на самолете, хотя привык думать о нем как о чем-то обыденном.

После этой встречи Сасаки раза три бывал у Макиэ в «Эйро», но вскоре она ему окончательно наскучила, и он прекратил свои посещения. За это время он не раз просился корреспондентом на фронт, но проходили недели и месяцы, и ему начинало казаться, что он уже не попадет на войну. Тысяча девятьсот сорок первый год Сасаки встретил по-прежнему в Токио, продолжая кочевать из одной гостиницы в другую, но незадолго до начала войны на Тихом океане он неожиданно получил красную повестку и был призван рядовым. Его отправили в Корею.

В Фусане шло формирование и обучение морских десантных частей. Десантные суда то и дело отплывали на юг. Каждый день проводились учения' по высадке десанта на берег, занятый противником. Сасаки опостылели эти занятия, которые готовили его только к смерти. Кто-то научил его, и он попытался симулировать болезнь. Правда, когда Сасаки попал на прием к военному врачу, его обуял такой страх, что он был уже сам не рад своей затее. Внезапно он побледнел, и его охватила настоящая дрожь. Молодой врач, поглядев на него, сказал своему коллеге что-то по-немецки, и Сасаки положили в госпиталь. Пока он там отлеживался, его часть отправили в Кантон. Сасаки выписали из госпиталя и зачислили в другую часть. Их отправили в Кэйдзе, затем перебросили в Мукден. Так они и ездили с места на место, а тем временем война на Тихом океане становилась все менее похожей на победоносную. Наконец в августе 1945 года Сасаки, находившийся в' то время на севере от Ботанко, услышал об окончании войны. В ту же ночь вместе с десятью другими солдатами он дезертировал, вскочил на поезд, идущий к югу, и так, пересаживаясь с одного поезд® на другой, за шесть суток добрался до Фусана. За-мешавшисо в толпу солдат, грузившихся на госпитальное судно, он очутился на палубе. Вскоре судно отчалило. Так он попал в Модзи. Когда он почувствовал под ногами землю Японии, ему показалось, что это счастливый сон...

Месяца два Сасаки пожил у брата в Офуна, а затем опять вернулся на работу в свою газету. Правда, первое время он находился как-бы в резерве — у него не было определенных обязанностей, но он был рад и этому. В том, что он вернулся живым, Сасаки не видел особого чуда, но по временам во сне он вновь и вновь переживал животный страх, испытанный им в момент дезертирства.

Вскоре Сасаки женился. Жена его красотой не отличалась, но зато была здорова, как все, кто вырос в деревне. После войны было трудно найти удобный номер, и Сасаки по совету брата временно снял комнату во втором этаже, над овощной лавкой на улице Сэндагате. Там-то он и встретил Мидзу, младшую сестру хозяйки, приехавшую к ней из деревни помогать по хозяйству. Их поженили чуть не насильно. Мидзу было двадцать шесть лет. Мужа она потеряла на войне, детей не имела. Это была полная женщина с широкими бедрами, от этого она казалась еще полнее, но это как раз Сасаки нравилось. Так в паспорте Сасаки впервые появилась запись: «жена — Мидзу». В деревне она преподавала кройку и шитье в школе, шить она умела хорошо, и Сасаки теперь стал носить всегда чистое, починенное белье и заштопанные носки. Когда он, смеясь, рассказывал о том, как раньше выкидывал в реку дырявые носки, Мидзу не на шутку огорчалась и укоризненно говорила:

— А все потому, что вы такой беспечный. Вот если бы были сейчас все эти носки, не пришлось бы терпеть такой недостаток в них, расточительный вы человек.

Хозяин овощной лавки, наверное, нажил немного денег — через год он купил близ станции Еёги участок земли и выстроил там двухэтажный дом. В старом доме остался жить только Сасаки с женой. На другой год после женитьбы на Мидзу у Сасаки родился сын. Этот год был первым урожайным годом после войны, и первенца поэтому назвали Минору ³⁵.

Однажды Сасаки отправился по делам в Фуна-баси. Доехав до Отономидзу, он ожидал на платформе электричку. Поезда долго не было. Сасаки рассеянно смотрел на глубокий ров под Священным мостом, ведущим в императорскую резиденцию. Вскоре около Сасаки остановилась женщина с рюкзаком на плечах. Опустив рюкзак на платформу, она облегченно вздохнула. Сасаки от нечего делать стал ее разглядывать. Где он видел это лицо? Женщина тоже часто посматривала на Сасаки.

Лицо у женщины было смуглое, все в морщинах, с маленьким носиком, под которым торчала большая родинка, похожая на бородавку. Волосы были сухие, с сильной проседью.

— Послушайте, ведь вы, кажется, та самая женщина, у которой жила Макиэ-сан?

— Боже, неужели это вы? А я все смотрю, и думаю, где я имела удовольствие видеть ваше лицо... Только никак не могла вспомнить.

Женщина учтиво поклонилась.

— Как поживает Макиэ-сан?

На Сасаки нахлынули воспоминания.

— До последнего времени мы жили в Хатиодзи. Теперь вот кое-как построили хибарку на прежнем месте, в Есихара, и живем там. Ведь вы знаете, девятого марта во время бомбежки вся южная часть города была в огне... Я там мужа потеряла, а Макиэ-сан тоже попала в этот пожар... И знаете, видно, оттого, что испугалась такого страшного огня, помешалась, и так до сих пор...

— Что? С ума сошла?!

— Да. Но теперь все же как-то немного получше стала. Если дальше так пойдет, мы надеемся, к концу года сможет уже начать работать. А одно время, поверите ли, я совсем уж не знала, что и делать с ней... Как увидит кого-нибудь со светлыми волосами, так и набрасывается. Да-да, поверите ли, такое было с ней, что и рассказывать не хочется... Я-то сразу убежала к знакомым в Мацудо, и там уже прослышала, что Макиэ не вернулась к своим в Ки-сарадзу. Тогда съездила я на пожарище в Есихара и разузнала, куда бежали женщины из «Эйро», когда спасались... Оказалось, у хозяйки «Эйро» сестра живет в Нэду, ее дом уцелел от пожара. Они к ней и уехали и сумасшедшую Маки с собой забрали. Поехала я туда. Хозяйка говорит — не поправится Маки. Ну а я ее взяла все-таки с собой в Мацудо. Только там мы недолго пожили, уж больно трудно было. Оттуда повезла ее к своему брату, в Хатиодзи, поила целебной травой, на богомолье водила по разным храмам, и вот, слава богу, стало ей немного получше...

— Какое несчастье...

— А вы, господин, были на фронте?

— Да, в ноябре сорок первого меня мобилизовали, а вернулся домой сразу после войны.

— Вот как, значит... Ну что ж, хорошо, что жи-вы-здоровы... А в Токио было еще хуже, чем на вой-

не... Говорят, если бы мы вовремя руки не подняли, к нам атомная бомба тоже бы пожаловала... В общем, знаете, когда видно, что проигрываешь драку, лучше уж быстрей сдаваться — меньше колотушек получишь...

Сасаки давно позабыл о Макиэ. Ушла из памяти и их последняя встреча, не мог он вспомнить и ее лица — больного, изможденного. Зато улыбающееся личико изящной Маки времен Хонмоку возникло перед ним сейчас так ясно, будто он видел ее вчера. Неужели она продолжала «работать» в Есихара до самого конца войны? Ему стало жаль ее.

— Сколько же лет сейчас Макиэ-сан?

— Не скажу вам точно, господин. Тридцать один, должно быть, а может, и тридцать два... Да, уж когда все сгорит, ничего не поделаешь... Несчастная М’аки-сан! Отец у нее пьяница, живет в Кисарадзу с ее мачехой, детей у них пять человек — и все маленькие. Вот и приходилось Маки все время надрываться, не жизнь, а мука... Но душа у нее светлая — как ей ни горько, никогда не пожалуется... Отец-то у нее плотник, теперь, наверное, хорошо зарабатывает, ведь все заново строится. Иногда даже рыбу нам стал присылать. В общем получше живет, чем раньше, это по всему видно... А она все твердит: «Как поправлюсь, пойду работать!» Да вот, говорят, теперь с этим занятием будет не так, как раньше. В Есихара будто бы не разрешают устраивать заведения... Так она подумывает заняться торговлей. Хорошо бы, конечно, да разве ей осилить! В нынешнее время на гроши торговлю не заведешь...