Ёхэй надел рубашку, накинул на плечи кимоно, сел на пол возле печки и закурил. Он был расстроен с самого утра. Его беспокоила Тиоко. Она вернулась из больницы не похожей на себя: будто ее подменили.
Изо дня в день с тревогой ждет Тиоко мужа с войны. И это тревожное ожидание длится уже полгода. Недавно вернулся домой один знакомый, Ан-дзо. Вот-вот должен приехать и ее Рюкити. Что она ему скажет? Правда, она решила во всем признаться и попросить у мужа прощенья. Об этом она условилась и с Ёхэем, но тревога все равно не проходила, а напротив, росла, и дни тянулись беспросветно.
Тиоко накрыла маленький столик для свекрови и понесла его в комнату. Свекровь спала с чуть приоткрытыми глазами.
— Матушка, проснитесь! Я ужин принесла.
Но Мацу не просыпалась. Тиоко, недовольная, оставив еду у изголовья, вернулась на кухню.
— Спит еще.
— Ишь ты, значит, легче стало.
— Отец, сакэ здесь.
На краю кирпичной печки стоял маленький глиняный графин. Ёхэй наполнил мутной жидкостью грязный стаканчик и выпил. Тиоко поставила на стол тарелку с редькой и налила в большую миску супа. Она все думала о том, зачем Ёхэй вошел в реку. «Не хотел ли он жизни себя лишить?» При этой мысли у нее на глаза набежали слезы.
На дворе сильно зашумел ветер, и казалось, что пошел уже дождь. «Наверное, с вишен облетят последние лепестки»—подумала Тиоко. Она налила в блюдце супа и дала кошке.
— А что с тем, как его, с Ито, ничего не вышло?— тихо спросил Ёхэй.
Гиоко этот вопрос застал врасплох. Она испуганно посмотрела на Ёхэя. Маленькая, осунувшаяся после родов, она казалась сейчас еще меньше. Ёхэй впервые за этот вечер взглянул на нее при тусклом свете электрической лампочки.
Ито, о котором спросил Ёхэй, жил в городе Тиба. Он обещал взять на воспитание их ребенка, но потом отказался. По словам акушерки, ему хотелось выбрать младенца покрасивее. И теперь все расстроилось. А ребенок у Тиоко, как на грех, родился преждевременно, совсем крошечным. У него было необычное багровое тельце и противное обезьянье личико. А тут еще этот понос! Он совсем доконал ребенка. Самое лучшее, конечно, было бы отдать его сразу после родов, но... Перед родами один хотел взять ребенка, но потом, увидев уродца, тоже наотрез отказался. Дни шли, но никто ребенка не брал, и Тиоко волновалась все больше и больше. Вот и сегодня, видно, опять придется иметь неприятный разговор со свекром. Ёхэй тоже понял, что такого разговора не избежать: по выражению лица Тиоко он сразу догадался, что пока снохе ничего не удалось сделать.
— Ито передумал. Он сказал, что ему нужен мальчик, — ответила Тиоко. Она знала, что Ито было неловко сказать ей, что ее ребенок уродлив.
Но была беда не только в этом. Всех отпугивало и болезненное состояние ребенка. Молока у Тиоко было много, но она сразу после родов перевязала себе грудь: ребенка поскорее хотели отдать. Видно, от этого он и захирел. Жаль было смотреть на маленькое сморщенное существо, беспомощно шевелящее худыми ручонками со сжатыми кулачками. Когда ребенка купали, в кулачках постоянно находили грязь.
— Без денег, видно, он на это не пойдет...—сказал Ёхэй.
У Тиоко глаза опять наполнились слезами. Она взяла полотенце и вытерла слезы.
С тех пор, как Рюкити взяли в армию, прошло почти четыре года. Тиоко от него имела двух сыновей — Таро и Кокити. После ухода мужа она с детьми перешла жить к его отцу, Ёхэю. В его доме Тиоко работала не покладая рук. Все было бы хорошо, но... слабовольная женщина, она однажды не устояла и отдалась свекру. Три года ожидания оказались слишком большим сроком для молодой солдатки.
Самая темная баба и та знает, как низко надо пасть, чтобы жить со свекром. А Тиоко? Разве она не окончила среднюю школу? И если она решилась на это, да еще родила, то, видно, уж так на роду ей было написано.
Но вот война кончилась. Это известие как громом поразило женщину — она была беременна. У себя в доме ни она, ни Ехэй никого не боялись. Разбитая параличом свекровь уже пять лет не вставала с постели. Она им не мешала,. Другое дело — соседи, знакомые. 11оявление демобилизованных на улице всякий раз напоминало о возмездии. Каково было бы Тиоко показаться мужу с животом?! Все жены с нетерпением ждали своих близких, только она молила бога о том, чтобы ее Рюкити не приходил еще очень долго. Она надеялась, что со временем ей удастся найти оправдание.
Четыре года войны! Тиоко с каждым годом все больше охладевала к мужу, образ Рюкити уходил от нее все дальше и дальше. Он расплывался, таял, как детский воздушный шар, запущенный в небо. И как ни странно, она в то же время все больше страдала от того, что ее влекло к Ехэю.
Любовь? Нет. О ней они даже не говорили. Нежные слова любви, жаркий шепот при встречах, боязнь сразу раскрыть тайну своей души—- этого они не знали. Нет, тут всему виной был врожденный темперамент. И у Тиоко в особенности. Ей не давало покоя пылкое воображение, от которого неумолимо закипала горячая кровь.
И сошлись они необычно. Их свел случай, несчастливая их звезда. Видно, страсть руководила ими так же сильно, как заклятыми врагами порой руководит жажда мщения.
Дом Ехэя имел четыре комнаты: кухня с деревянным полом и окнами на север, рядом темная кладовая, где хранился всякий скарб, затем комната, где спала Гиоко с детьми, и, наконец, комната Ехэя. Уборка в своей комнате постелей отнимала у Тиоко каждый день много времени. Было удобнее пользоваться комнатой Ехэя и Мацу, где постели никогда не убирались (У японцев, как правило, нет кроватей. Они спят на полу на толстых матрацах, которые днем убираются). Поэтому она как-то раз и перешла туда. Это была маленькая комната около девяти квадратных метров, с одним высоким окошком. Через мутные, с коричневатым оттенком стекла свет почти не проникал, а если задвигали фусума (Раздвижная перегородка), то в комнате даже в полдень царил полумрак. Перед столиком с божками, поставленным в нишу, лежала больная свекровь. Рядом обычно спал Ехэй. Когда положили матрацы для детей, в маленькой комнате негде было пройти.
Дети обычно спали между Тиоко и Ехэем. Старший сынишка, Таро, которому шел седьмой год, проснувшись утром, иногда громко говорил: «Дедушка сегодня опять перелазил через нашу постель». А младший Кокити, которому еще не было и четырех, спрашивал: «Дедушка боялся, да? Он видел стлас-ный сон?» Тиоко от стыда краснела, а Ехэй хмурился и отворачивался.
Ехэй стал попивать. Пьяный он становился сентиментальным и вялым. Если Тиоко сердилась и ворчала на него, он в растерянности почесывал голову и просил прощения. А когда выпивал больше обычного, то и плакал, даже на глазах у изумленной Мацу.
Вначале Ехэй просто жалел невестку. И это было понятно: разлука с Рюкити угнетала не только Тиоко, он сам очень скучал без сына. Когда Тиоко грустила, Ехэю хотелось утешить ее, как родную дочь: погладить по спине, спеть ей колыбельную песенку. Но раз от разу к чувству жалости примешивалось и другое — он становился все назойливее и, лаская невестку, приходил в такое неистовство, что ему хотелось чуть ли не терзать ее. И, конечно, причиной тому был не только хмель.
Тиоко красотой не отличалась. Она была круглолица и носила коротко подстриженные темные волосы. Привлекательными у нее были только карие глаза, ярко блестевшие под густыми ресницами, и тело: она была пухленькая, как свежая булочка. Когда она училась в средней школе, Ехэй часто встречал ее на улице. Тогда она была для него самой обыкновенной девчонкой. Потом эта неприметная девочка стала женой его сына. И какой странной казалось ему теперь игра судьбы.
Выпив, Ехэй обычно засыпал. В полночь он просыпался, подползал к Тиоко и настойчиво требовал своего. Мацу он не стеснялся: сильное желание побеждало рассудок, и Ехэй не владел собой. Но вот самозабвение проходило, ц он, уже на своей постели, чувствовал себя виноватым перед сыном, а к Тиоко °ЩУЩал Даже неприязнь. И каждый раз все чаще думал об искуплении вины. Но если днем и появлялась твердая решимость больше не прикасаться к снохе, то едва наступала ночь, от этой решимости не оставалось и следа. Смешанная с жалостью и состраданием страсть разгоралась в нем с новой силой. А когда Тиоко, отвечая на его желания, доходила до экстаза, жалость и сострадание к ней пропадали, и их место занимали негодование и презрение. Тогда он чувствовал себя несчастным и презирал не только Тиоко, но и всех женщин. Постепенно нелюдимый старик стал еще больше сторониться людей.
