Закончив туалет, Кин долго смотрелась в трюмо: так проверяет себя актриса перед выходом на сцену... Когда она перешла в столовую, ужин был уже подан. Усевшись напротив служанки, Кин отведала бульона, потом соленой морской капусты с ячменной кашей и, разбив яйцо, выпила желток. Еслц

Посещали мужчины, Кин не так уж настойчиво предлагала им угощение. Слава хорошей хозяйки ее не прельщала. Какой смысл прислуживать мужчине, если не собираешься выходить за него замуж? Что толку красиво сервировать стол и, расставив перед гостем разнообразные блюда, упомянуть мимоходом, что она их приготовила сама? Чтобы он оценил ее кулинарное искусство? Нет, это ей не льстило.

Напротив, Кин любила, чтобы мужчины сами приносили все, и она принимала это как должное. К безденежным мужчинам она относилась с пренебрежением. Найдется ли на сцете что-нибудь менее привлекательное, чем такой мужчина? К тем, кто думает о любви, а ходит в нечищеном платье или без пуговиц на белье, не чувствуешь ничего, кроме презрения. Любовь? О, это — бесконечное входновенное творчество. Это — тоже произведение искусства. Кин иначе и не могла думать о любви. Когда она была еще девушкой, говорили, что она похожа на Бан-рю из Акасака ²². Она увидела эту обворожительную гейшу, когда та уже вышла замуж. Красота Банрю ослепила Кин; из ее груди даже вырвался стон. И тогда Кин поняла, что женщина без денег не в состоянии сохранить свою красоту надолго.

Гейшей Кин стала в девятнадцать лет. Она не умела ни вышивать, ни петь, ни играть на сямисэне, но была красива и смогла стать гейшей именно поэтому. Однажды ее пригласили к пожилому французу, приехавшему посмотреть Восток; он называл ее японской Маргаритой Готье, это ей нравилось, она сама воображала себя настоящей «дамой с камелиями». Против ожидания француз оказался как мужчина скучным, но Кин почему-то до сих пор не может его забыть. Да, да... Звали его Мишель... Где он теперь? Вероятно, уже покоится где-нибудь на далекой французской земле. Тогда по возвращении на родину он прислал ей подарок — браслет с опалом и бриллиантами, и с этой вещицей она не рассталась даже во время войны.

Кин встречалась в свое время с Людьми богатыми, занимавшими видное общественное положение, но после войны она даже не знала, живы ли эти люди. Многие говорили, что Айдзава Кин скопила немалое состояние, однако это было не так. Ей принадлежал уцелевший от огня небольшой дом и дача в Атами — вот и все. Дачу, записанную на имя сводной сестры, Кин после войны продала. Жила она скромно, но праздно, с одной глухонемой служанкой. Ни кино, ни театр Кин почти не посещала, а бесцельных прогулок по городу не любила. Неприятно показывать людям свое увядание, изобличаемое светом дня. Как беспощадно обнажают солнечные лучи жалкую некрасивость старух! Тут уж не спасут никакие туалеты... И, довольствуясь жизнью цветка в тени, Кин развлекалась чтением романов. Ее уговаривали подумать об утешении старости — взять на воспитание девочку-сиротку. Но Кин отгоняла всякую мысль о старости. Кроме того, к одиночеству она привыкла, на что были свои причины.

Кин не знала своих родителей. Ей было известно только, что родилась она в деревне Косунакава близ города Хондзё, в провинции Акита и пяти лет попала в Токио, где воспитывалась как приемная дочь в семье Айдзава. Она уже ходила в начальную школу, когда ее приемный отец, уехав однажды в Дальний, домой не вернулся, с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Приемная мать Кин, по имени Рицу, была довольно энергичной женщиной: то она строила доходные дома, то затевала какие-то операции с акциями. Тогда они жили в районе Усигомэ, в квартале Варадана, и Айдзава считалась богатой женщиной не только в Варадана, но во всем Усигомэ. На улице Канракудзака находился в те времена старинный магазин, «Тацуи», где торговали таби ²³. Там работала красивая девушка, по имени Матико. В просторном помещении за синей бамбуковой шторой часто можно было видеть Матико в черном платьице, с прической момоварэ, за швейной машиной. Среди студентов университета Васэда она пользовалась успехом, и ходили слухи, будто студенты, заказывая таби, оставляли ей кое-какую мелочь. В те дни все считали, что на улице Канракудзака есть две красавицы: Матико и Кин. Кин была лет на пять, на шесть моложе.

Кин исполнилось девятнадцать лет, когда к ним в дом стал наведываться один мужчина, по имени Торикоси. Дела у приемной матери шли все хуже и хуже, она пристрастилась к вину. Перед падением дом кренится постепенно. И медленно текла унылая бесцветная жизнь, пока Кин просто так, забавы ради, не была обесчещена этим Торикоси.

— Э, будь что будет,— решила она тогда и, уйдя из дому, устроилась в Акасака гейшей. А Матико из магазина «Тацуи» как раз в те дни разбилась, попав в авиационную катастрофу.

Едва Кин, под именем Кинкэ, сделалась гейшей, в иллюстрированных журналах сразу же появились ее портреты; позднее они стали распространяться уже и в виде открыток.

Все это давным-давно миновало, но Кин до сих пор не могла примириться с мыслью, что и пятидесятилетний возраст остался уже позади. Временами она поражалась, как долго живет на свете, а порой вздыхала о мимолетности своей весны. Состояние, оставшееся после смерти приемной матери, перешло по наследству к Сумико, сводной сестре, родившейся уж после того, как Кин взяли в этот дом. Поэтому выходить замуж ее ничто не принуждало — ответственность за продолжение рода Айдзава перешла к Сумико.

С Табэ Кин познакомилась у Сумико в Тодзука, где сестра с мужем держали пансион для студентов. Табэ приходил сюда обедать, а Кин снимала комнату после того, как рассталась со своим покровителем, содержавшим ее более трех лет. Это было в начале Тихоокеанской войны. Вскоре у них возникли отношения, которые им приходилось тщательно скрывать—ведь по возрасту студент Табэ годился ей в сыновья. Правда, Кин в те дни выглядела очень молодо — никто не дал бы ей больше тридцати пяти лет. Сразу по окончании университета Табэ в чине лейтенанта попал в армию, но его полк пока стоял в Хиросиме. Кин дважды приезжала к нему туда.

Эти поездки ее очень утомляли. Едва она переступала порог гостиницы, туда тотчас же являлся Табэ, и она прямо с дороги попадала в его объятия. Темпераментный юноша не знал удержу, его молодые порывы доводили Кин до полного изнеможения. Впоследствии она признавалась, что в те минуты ей даже казалось, что она уже отдает богу душу. Посетив Табэ дважды, больше ездить в Хиросиму она не решилась, хотя он засыпал ее слезными телеграммами. В 1942 году Табэ отправили в Бирму, а в мае первого послевоенного года он вернулся в Токио. У Кин он появился в тот же день. Он ужасно постарел, передних зубов у него не хватало. Встреча оставила в душе Кин лишь разочарование. Прежнее чувство бесследно исчезло, и она простилась с ним без печали.

Табэ был родом из Хиросимы, но его брат—депутат парламента, помог учредить ему автомобильную контору в Токио. Вскоре после этого Табэ женился, и больше года Кин его не видела.

Во время бомбардировок столицы Кин буквально за гроши купила в районе Нумабукуро небольшой, но очень уютный домик и переехала туда. От Тодзу-ка до Нумабукуро было рукой подать, но нумабу-курский дом благополучно сохранился, а дом Сумико в Тодзука сгорел. Сумико со своей семьей поселилась у Кин, но после войны Кин ее выставила. Вскоре Сумико поставила на старом пепелище новый дом и теперь даже чувствовала к Кин нечто вроде благодарности — ведь как раз в то время можно было построить дом быстро и дешево.

Свою дачу в Атами Кин продала. Имея на руках около трехсот тысяч, она стала покупать ветхие домишки и, отремонтировав их, перепродавала в несколько раз дороже. Легкая прибыль не вскружила ей голову. Она понимала, что азарт здесь только повредит. А будешь вести операции осмотрительно, деньги будут расти, как снежный ком. Зачем, например, давать ссуды под высокие проценты, лучше снизить процент, но зато получить надежный залог. Не доверяя банкам, Кин не следовала и глупой привычке — держать деньги дома. Нет, она пускала их по возможности в оборот и для этого пользовалась деловыми связями мужа сестры. Она убедилась, что даже за небольшое вознаграждение люди работают охотно.