«И хотя говорю по привычке…» И хотя говорю по привычке: «Не надо огня», — сам люблю подавать спички. Я магазин, где сразу продают керосин и керогазы. Так что же, случится когда-нибудь: я забуду осторожность, и вы взорвёте мне грудь, и вы взорвёте, взорвёте. Но я магазин, и в случае взрыва по телефону ноль один придёт пожарная машина. Однако, если все втирания и все лечения будут напрасны, случайный прохожий, взорвавший меня, я отрицаю вашу виновность, я сам виноват: я магазин, где сразу продают керосин и керогазы. Ситцевая богиня
Зал огромный, и в центре, немея Под тысячью взглядов, Богиня любви Венера Стыдливо стояла. На неё смотрели, Она смущалась, Ей одеться хотелось, Её освещали. Ей было страшно и холодно, И чуточку странно, Что столько людей беспокойно Шныряют по ней глазами. Венера пугалась, бледнела В охватившем её бессилие, Тихо сама каменела И покрывалась инеем. Она не заснула в сказке, А просто из мира исчезла, Миром высоких пластик Стала богиня-женщина. Но люди её прославляли Во всех городах и столетьях, Но люди ей поклонялись, Как самой прекрасной на свете. Я был недавно в музее, Древнем, совсем обветшалом, Там тоже имелась Венера В витрине, на пьедестале. Вокруг собирались люди И долго, долго смотрели, Стекались людские будни В музейные воскресенья. Глаза у всех были сонные, Как будто после попойки, И вдруг я увидел чёрные Очень живые глазёнки. Юношу светлолицего, Смотрящего жадно На богиню, свою, ситцевую, Девчонку, стоящую рядом, Что на Венеру смотрела внимательно, А на парнишку ревниво, Но как ни была взыскательна, Себя находила красивей. И парень был с ней согласен, И, ни минуты не медля, Сменили богиню на счастье, Бредущее по аллеям. «Шёл я полем жжёным…» Шёл я полем жжёным, По лесам, лощинкам. В маленькую школу Проплясал тропинкой. Из-за ветра-шума, Из-за цвета-света, Как шалунья Света, Выходило лето. Проплясал бел-бел В праздничной рубахе, Попадая в плен К баяну-рубаке. А в пруду всё-таки, Как рыбки, селезни. И соты сотнями Были заселены. Но в ивовой склонности, Нов иловых глубинах Я поймал это солнце За крыло голубиное. «Девушка, нарисованная в платке…» Девушка, нарисованная в платке, с нарисованными глазами, нарисовано невесёлая, с грустью, нарисованной на щеке, с губами, разрисованными помадой. Её поэтому и обнял нарисованный кавалер руками, нарисованными на бумаге, и нарисовано ей шептал о нарисованном «верь» своим рисунком – губами. Он ей разрисовывал любовь, где рассветы не гаснут, и она, всё ещё нарисовано невесёлая, верила вновь в своё картонное счастье. «Богиню тоже, говорят, не любит…» Богиню тоже, говорят, Не любит Тот, кого любит богиня. А у богини сила, А у богини руки Немного красивей. Богиня тоже страдает: Красив и ласков бог. Но ни её ласкает, Но ни её обнимает, Ни с нею его любовь. С другою белой, С другою милой, Которой богиня не хуже, Только немного несильной, Только немного несмелой, Смертной для смертного суженой. А вы одинаковы обе. Косы. Ресница – в сердце стрела. Только у этой прямее брови, У той немного грустней глаза. А он тоже совсем не чудо, Повеса, Божок из пивных. Только немного грустный, И взгляд немного нежнее, Чем у повес других. «Она прошла нечаянная, чёрная, нежданная…» Она прошла нечаянная, чёрная, нежданная. Я ждал. Она присела в чайной. И пело радио пластинками Неждановой. Ворвался в чайную мальчишка-обормот. В глазах мальчишки злой колючий кот. И неохотно, только кот в глазах охотился, Ей, что кокотке, закатил пощёчину. Потом на улице стояла вся компания. А в чайной, в чайной чёрная, нежданная Сжимала сумочку руками увядания. И, словно извиняя моему бессилью, Она была изящна и красива. |
