– Завтра ночью, – накрыв ладонью его руку, сжимавшую ее юбки, жарко заговорила дама, – я буду одна. Мой муж поздно вечером поедет на какой-то закрытый аукцион. Ты должен приехать ко мне, и мы будем любить друг друга страстно и нежно, словно Ромео и Джульетта.

Видимо, его спутница забыла о том, как плохо все закончилось у Ромео и Джульетты, решил Линдси, но развивать эту тему не стал. Сейчас, когда до цели рукой подать, не самое подходящее время для развенчания иллюзий.

– Предложение довольно-таки смелое, миледи, – заметил Линдси. – Вы уверены, что хотите этого?

В чем он, Линдси, был абсолютно уверен, так это в том, что не станет вылезать ночью из окна любовницы по плющу, застигнутый врасплох со спущенными штанами. Его главная цель не имела ничего общего с прелестями леди Дженкин.

– Ваша смелость вдохновляет, миледи, – с чувством добавил он.

Леди Дженкин соскользнула со стола и быстро поправила свой наряд, словно зашнуровывать корсет впопыхах давно вошло у нее в привычку.

– Буду считать минуты до нашей следующей встречи в моей постели, – сказала леди Дженкин и, крепко поцеловав Линдси в губы, выпорхнула из комнаты.

Дверь со щелчком захлопнулась, и Линдси смог наконец перевести дух. Он вытер губы тыльной стороной ладони, привел в прежнее безукоризненное состояние вечерний наряд и, окинув взглядом оставленный в беспорядке стол лорда Альбертсона, сквозь зубы выругался. Он был чем-то сильно раздосадован, даже разозлен. Едва ли разбросанные по полу письменные принадлежности или помятые листы бумаги были тому причиной.

Будь неладен проклятый старик, из-за которого он оказался в ловушке! Отец всегда плевал на его чувства и желания! Как смеет он и с того света диктовать ему, как жить?! Гори он в аду!

Несколько успокоившись, Линдси достал из шкафа графин с бренди, щедро плеснул в стакан и стал пить мелкими глотками, наслаждаясь растекающимся по телу теплом. Убрав бренди и пустой стакан на место, Линдси направился к двери, но, взявшись за бронзовую ручку, такую гладкую и прохладную на ощупь, вспомнил про перчатки и пошел обратно, к стулу. Сделав шаг, Линдси замер. Ему показалось, что в темном простенке между шкафами мелькнула чья-то тень. Он прислушался. Ему показалось или он действительно услышал шелест шелка?

Толстый персидский ковер на полу почти полностью заглушал шум его шагов. Дышал он ровно и спокойно. Скорее всего, в том простенке он найдет разве что ленивого сонного кота. Однако его предположение оказалось ошибочным. Соглядатаем стал отнюдь не кот – если бы чувство юмора не изменило ему в этот момент, Линдси точно рассмеялся бы. Но он не рассмеялся, а уставился на девицу, которая тоже на него глазела.

– Кого же мы тут видим?

Кэролайн во все глаза смотрела на графа Линдси. Горло ее словно тисками сжали, а кровь прилила к лицу. У нее не было ответа на его вопрос. Кажется, она позабыла собственное имя. И не потому, что ее застали в крайне неловком и двусмысленном положении. Нет, причиной ее амнезии было волнение, вызванное созерцанием любовной сцены.

Вначале она пыталась заставить себя отвернуться. Она даже пару секунд действительно смотрела на носки своих бальных туфель. Но потом тело отказалось подчиняться приказам мозга, да и сам мозг перестал функционировать, охваченный неуемным любопытством.

Собственно, мозг ее все еще не включился в работу, если она не могла назвать свое имя.

Голос его, чуть хрипловатый и терпкий, напомнил ощущения, которые она испытала, впервые попробовав бренди. Это тепло, разливающееся по телу изнутри, пробуждало что-то грешное и опасное. У Кэролайн не было иного объяснения своему поведению, кроме того, что она оказалась под действием сразу нескольких одинаково сильных эмоций: восхищения, испуга и стыда. Хорошо еще, в темноте он не видит, как она раскраснелась.

– Вы ведь не немая, верно?

Этот вопрос вызвал у Кэролайн законное возмущение, и оно вывело ее из транса.

– Разумеется, я могу говорить, – резко бросила она и тут же разозлилась на себя за то, что так легко поддалась на провокацию. Она отступила в нишу, надеясь, что, увеличив дистанцию между ними, скорее обретет уверенность в себе. С его приближением Кэролайн почувствовала, что ее утягивает в омут, словно она теряет над собой контроль, и это ощущение вызвало объяснимую тревогу. – Как смеете вы оскорблять меня после того, чему я стала вынужденной свидетельницей!

– Вынужденной свидетельницей? – с упором на первом слове повторил граф Линдси и от души рассмеялся. И от звука его хрипловатого смеха по ее телу пробежала не сказать что неприятная дрожь. – Кто же вас принудил на все это смотреть? Вы могли бы прервать представление в любой момент.

– Вы бы этого от меня хотели? – парировала Кэролайн. Она и сама не знала, говорит ли то, что следует, или то, чего совсем не следует. Обычное здравомыслие ее, похоже, покинуло. – Чтобы я вежливо сообщила о том, что вы не одни, в самый разгар вашего… вашего… – Кэролайн лихорадочно подыскивала нужное слово, но так его и не нашла.

– В разгар чего именно? – переспросил граф. Может, от того, что в комнате было темно, веселые огоньки в его глазах блестели особенно ярко.

– Забудьте. – Кэролайн направилась к выходу. Она не желала оставаться в компании графа ни одной лишней минуты. – Вы отвратительны.

– О, вы могли бы подобрать для меня эпитет получше. Меня еще и не так называли.

– Не сомневаюсь, – выпалила она и тут же прикусила губу, отругав себя за невежливость. Какой же он несносный тип. Надо поскорее уходить, пока она окончательно себя не скомпрометировала. Не стоит злить человека, чьего слова хватит, чтобы свести ее шансы удачно выйти замуж к нулю. Общество обожает скандалы, и Кэролайн совсем не хотелось стать притчей во языцех.

– Хотя то же можно сказать и о вас, если хорошо подумать.

– Простите? – Кэролайн замерла. Она с самого начала понимала, что поступает глупо, и решила укрыться в кабинете хозяина дома лишь потому, что бальный и банкетный залы были в другом крыле и сюда долетали лишь приглушенные звуки оркестра. Одним словом, вероятность того, что ее застанут здесь, была совсем невелика.

– Отвратительным можно назвать и того, кто находит удовольствие в подглядывании.

Кэролайн стремительно обернулась и, задыхаясь от возмущения, почти прокричала ему в лицо:

– Вы… Как вы можете… Я не получала никакого удовольствия, наблюдая за вашими… вашими… Вашими действиями!

Он издал короткий смешок, замаскировав его, сделав вид, что прочищает горло. В том, что он нашел ее возражения забавными, было нечто вдвойне оскорбительное.

Линдси успел по достоинству оценить разгневанную девицу и нашел ее весьма привлекательной. Поджатые губы ее на самом деле были приятной пухлости, и, вопреки утверждению об отсутствии какого бы то ни было удовольствия от увиденного, ее румянец кричал об обратном. Скорее всего, эта девица была заблудившейся дебютанткой, хотя не вполне понятно, отчего, случайно оказавшись в кабинете хозяина бала, она решила остаться там.

Не для того ли она пряталась в кабинете Альбертсона, чтобы встретиться там с поклонником? Может, он и сам случайно помешал чьему-то тайному свиданию? Линдси не особенно любил разгадывать шарады и потому не стал дальше развивать эту мысль. К тому же в случае свидания ее визави должен был, по крайней мере, постучать или попытаться открыть дверь, что невозможно сделать беззвучно.

– Я не получала удовольствия, наблюдая за вами, – с настойчивостью, которой можно было найти лучшее применение, повторила она. – Я вообще на вас не смотрела. – Вид у нее был скорее оскорбленный, чем потрясенный.

– Так вы стояли с закрытыми глазами?

– Нет, но… – Осознав всю тщетность своих оправданий, Кэролайн со вздохом призналась: – Я не могла не видеть то, что происходило у меня перед носом. – Она безнадежно развела руками – две белые перчатки вспорхнули в темноте, словно две белые птицы.